Ниже мы попытаемся показать, что события, которые сейчас волнуют нас всех, являются частью развертывания мифа. Они подчиняются его логике. Нам кажется удачной возможность искать объяснения многих реалий этих процессов не с точки зрения некоторой (экономической, политической, стратегической) рациональности или совокупности чьих-то интересов. Ни того, ни другого, как многие отмечают, не найти. Нет нужды и заявлять о полной иррациональности происходящего, о коллективном безумии и т.п. Предлагаемый подход также позволяет не искать причин происходящего в мыслях или амбициях либо заблуждениях одного человека, наделенного особыми полномочиями. (Приписывание этому субъекту каких-то целей, сверхценных идей, иллюзий и прочего — это псевдообъяснение. Приписываемое на самом деле принадлежит приписывающему, а не тому, чьи действия таким образом пытаются объяснить.)

Причины коллективных и индивидуальных действий можно найти внутри мифа. Миф как определенным образом соединенная совокупность ценностей в силу природы таковых вполне способен повелевать. Мы это признаем во многих случаях.

Миф повелевает. Он предрекает социуму пребывать в пространстве, которое герметично. Внутрь того пространства, которое он создает, сигналы и знаки из внешнего мира если и попадают, то весьма сложным образом. В большой части случаев людьми внутри этого пространства они просто не воспринимаются, даже если физически сигнал туда проходит. Этим, например, можно объяснить, почему основная масса российского общества абсолютно глуха к тому, что говорят о действиях России и ее армии в соседних странах.

С предлагаемой точки зрения можно подходить и к событиям сегодняшнего дня, и к истории.

Этот миф определял мышление тех, кто на троне Российской империи и при дворе, но и тех, кто состоял в тайных обществах. Тех, кто пребывал в Кремле и в ЦК КПСС, но и тех, кто разделял судьбу диссидентов. Тех, кто ныне правит страной и вещает по телевизору, но и тех, кто пишет и читает эти строки. Быть вне него в России невозможно. Элитам можно лишь принадлежать в данный момент одной или другой его части. А можно, как это происходит с подавляющим большинством живущих в России, принадлежать разом обеим его частям, но в их сглаженной (оттого не менее действенной) форме.

Но в обоих случаях поддерживает не абсолютно, сохраняя внутри верность и другой половине мифа. На вопрос: «Россия — европейская держава или нет?» — в разные годы большинство российских жителей дает ответ то да, то нет, а меньшинство, соответственно, демонстрирует якобы противоположное мнение (см. сноску 1). Якобы потому что, согласно мифу, Россия это и Европа, и не-Европа. Сегодня многие, реагируя на вопрос: «Россия — Европа или нет?» — отказываются от выбора и дают ответ: «Россия — это Россия!» Им кажется, что они ловко выскочили из этой дилеммы, а на самом деле это значит, что выхода из нее нет. Миф создает то пространство, внутри которого мы все и внутри которого и разыгрывается эта история. И даже рефлексия по этому поводу, которая предлагается в этих строках, оставляет и пишущего их, и читающих их пребывать внутри него. Выйти из него нельзя. (Уехать, кажется, можно — если навсегда.)

Слово «миф» для многих значит нечто отвлеченное от реальности, существующее лишь в идеях и словах. Да, отчасти это так. Именно на словах ведет дебаты некоторая часть нашей общественности, в сознании каковой ясно проступают либо про-, либо антизападные установки. Но антрополог с культурологом скажут, что миф существует не только как идея, он управляет социумом и через действия. Это происходит посредством ритуалов, то есть неких особенных действий, смысл которых состоит в разыгрывании мифа как драмы. Суть мифа открывается в ритуале, суть ритуала скрыта в мифе.

Иногда людям ясен смысл обряда, в котором они участвуют. Иногда неясен, но они и не нуждаются в объяснении. Им достаточно знать, что это делать надо: так делают все, и не делать этого нельзя — это будет нарушением чего-то очень важного. Стоит посмотреть на многие появившиеся недавно запреты — скажем, запреты на некоторые слова. Зачем их так строго требуют соблюдать (и соблюдают)? А чтобы все чувствовали важность события, окружаемого этими словесными запретами.

Ритуалы осуществляют люди, объединенные в институты. Они могут быть малыми — наша семья, наш двор, наша бригада, любое сообщество «наших», символически отделяющее себя от остальных.

Заметим, что «не наше» может быть только «западным». Если говорят «чуждое влияние» — ясно, что Запада, если кого-то обозвали «иностранным агентом» — все понимают, что имеется в виду агент Запада (а не Востока, Севера или Юга).

Где-то на поле боя российское оружие сталкивается с оружием западным — события реальные, материальные. А в тылу Запад и его влияние представлены преимущественно в символических формах — в словах, изображениях, звуках. (Идет сражение и на рынках, но финансы, деньги тоже суть символические сущности.) Против «чужого» выставлено «наше», где и то и другое — символические формы. Но когда в дело вступают госструктуры, они оперируют уже отнюдь не только символическими средствами. В распоряжении государства все инструменты — от организационных до силовых.

После включения в действительность мифа такого актора, как государство, процесс перформативной реализации мифа превращается, скажут антрополог с социологом, в совокупность действий, в которых обязаны участвовать и рядовые граждане, и госорганизации, и силовые структуры от армии до Росгвардии. Мы эти действия назовем обрядами и ритуалами, поскольку они имеют для участников смысл только в свете этого мифа, только в связи с исходным представлением об антагонизме России и Запада.

События последнего года, отсчет которым положило открытие так называемой специальной военной операции ВС РФ на территории Украины, твердит социолог, в драматически и порой трагически обостренной и сгущенной форме воспроизвели все обозначенные выше давно известные тенденции и реалии этого мифа с его заданной амбивалентностью и попеременностью отношений России и Запада.

Этот год изобиловал декларациями о чужести нам, России, западных ценностей (см. сноску 2). Предпринимаются (прямо скажем, не первый раз в нашей истории) направленные и организационно оформленные усилия по утверждению в массовом сознании, в массовой культуре страны идей об этой чужести, но теперь доведенные до степени разрыва России с Европой, Западом (как бы навсегда).

Но мифу, как сказано антропологом, ради его подтверждения действием нужен ритуал, и вот он был разыгран. Российские акторы заставили западных исполнить предполагаемую им этим мифом роль антагонистов. Режим санкций со стороны западноевропейских государств, США и поддержавших эту политику других стран позволил придать идеям о чужести России и Запада форму исторической реальности, политического и практического факта. Для русских закрыли границы, на границах ставят заборы. Так Запад подыгрывает нашим идеям о нашей с ним чужести. А от этих идей логично переходить к мыслям о нашем над Западом превосходстве. В чем? «Да во всем!» — отвечают нынче граждане.

Полевые исследования Левада-центра* позволяют с определенностью сказать, что большинство россиян воспринимает военное противостояние на Украине, помощь ей со стороны стран Запада и западные санкции в отношении РФ в рамках и понятиях именно этого мифа.

Потому россияне с легкостью заявляют в опросах об отсутствии у них вражды собственно к Украине, украинцам (см. сноску 3).

Это миф для тех, кто в тылу. А тем, кого мобилизовали, приходится стать участниками подтверждающего миф ритуала, который, как ему полагается, включает и человеческие жертвоприношения, все более обильные. Повторим, ритуал — это действия, имеющие смысл только в отношении мифа, которому он принадлежит. Вне этих отношений действия выглядят непонятными, абсурдными. Посвященным же в миф действия понятны, потому что они истолковывают миф и сами истолковываются мифом. СВО, вызвавшая изумление и шок у непосвященных («зачем?!»), по мнению российского большинства, нужна, ибо она есть то самое действие, которого требует миф о вековечном противоборстве с Западом.

И миф, и ритуал содержатся в социуме и символически содержат социум, говорят антрополог и социолог. Извне, из другого социума не понять ни этого единства, ни его отдельных частей. Расхожие слова о «загадочной русской душе» говорятся теми, кто не внутри этого символического целого.

На эти вопросы общий ответ: российский социум пребывает в «пузыре» этого мифа. Оттуда, изнутри, все названные вещи, столь удивительные для внешнего взгляда, видятся по-своему. Радость великая (действительно великая, хватило на четыре года) по поводу присоединения Крыма связана не с территориальным приобретением. И не с базой для флота, не с курортами и виноградниками, не с ролью полуострова в истории империи или церкви. Дело вообще не в нем. А в нашем действии. В том, что мы его взяли вопреки позициям, правилам, законам Запада. Россия поставила свою волю (свое право) выше его воли и права — и он ничего не смог поделать. Это была победа над Западом, потому ее, не смущаясь, ставили в ряд с Победой в 1945 году. И что такое санкции по сравнению с этим триумфом? Запад снова показал, что он слабее, а мы сильнее.

Накануне февраля 2022 года российская публика опасалась, что дело может дойти до вооруженного конфликта с Украиной. Но она этого не желала. Однако войска двинулись, и абсолютное большинство тут же поддержало их действия и выразило особое одобрение отдавшему этот приказ президенту. Уровень одобрения очень высокий (83%), но не рекордный. Рекорды — это 88–89%, такие пики отмечались после «принуждения к миру» Грузии в 2008 году и на взлете восторга от присоединения Крыма в 2014–2015-м. Но с 2015 по 2018 год держался именно этот уровень одобрения — около 83%. Он и теперь держится почти весь год, что идет СВО. И тогда, и теперь российский социум празднует то, что ему кажется независимостью от Запада, хотя именно зависимостью это и является. И хронические 83% — симптом пребывания в капсуле этого мифа.

Поскольку это сильный миф, он десяткам миллионов людей заменяет мир. В мифе важны только его внутренние события — те, что его подтверждают, остальные не имеют значения, на них не обращают внимания. Поэтому часть сведений о происходящем во внешнем мире и, в частности, на «линии соприкосновения» россиянам известна, но как бы неважна. На рейтинг не влияет. (Упреждая весьма вероятный вопрос о роли пропаганды, скажем: конечно, роль российского ТВ велика. Но оно является не творцом, а инструментом этого мифа. Не российские телефигуры и телережиссеры создают этот миф, а миф управляет ими, диктует им, что изображать и говорить.)

Миф диктует и политикам, что думать, что делать и что говорить народу. Но не надо полагать, что наш подход снимает с политиков ответственность за их действия. Нет. Как мы говорили выше, мифом предполагается и этот политический курс, и тот, что ему противоположен.

Нынешний президент, напомним, начинал движение на одном треке, а потом сменил его на совсем другой. Описываемая социокультурная конструкция в принципе разрешает ему совершить перемену еще раз. Конструкция обещает, что народ ее поддержит так же дружно.

Чтобы рисуемая возможность не казалась полной фантастикой, напомним полупопытку такой смены трека в 2008 году. Делавшимся тогда с самого верха ультралиберальным призывам к общественности (на манер второй перестройки) общественность не поверила — уж больно расходились с ними акции вроде «принуждения к миру» или увеличение президентского срока с четырех до шести лет. Но по прошествии времени многие стали с сожалением говорить, что шанс пойти совсем иной дорогой тогда был.

Еще один пример дает нам чемпионат по футболу в 2018 году. Нация, поссорившаяся в 2014 году чуть ли не со всем миром и четыре года показывавшая себе и всем, что ей этот мир совершенно не нужен, вдруг раскрыла ему объятия. Президент демонстрировал радушие. И демонстрации добрых чувств к любым приезжим, к самым что ни на есть западным, в том числе к американцам, пошли в 11 городах. Но перемены совершались не только там, изменились позиции общественного мнения вообще всей страны.

Мы не предлагаем политологический анализ (а как поведет себя вертикаль, в частности силовики, а поверит ли Запад и пр.), не предлагаем анализ психологический (а есть ли для этого личностные ресурсы и т.д.). Наше заключение — лишь в рамках антропологической и культурологической стороны дела.

* * *

Не исключено, что какие-то читатели будут возмущаться: все народы живут себе и живут просто так, а русских автор — то ли русофоб, то ли русофил — поместил в какой-то миф.

Ответ такой. Русские, россияне — вовсе не исключение. Все общности управляют собой посредством представлений о себе — в частности, все общности, осознающие себя единым народом, единой нацией, на Западе они или на Востоке. Все отличают себя от прочих «других». (Насколько остро воспринимается это отличие, зависит от степени внутренних напряжений в данном социуме.) Если есть это сознание единства, то есть и много других, разделяемых всеми его членами, правил, целей, ценностей и представлений. Их называют разными словами: «национальный характер», «менталитет», «народный дух», а также «историческая судьба», «миссия», «предназначение». Культурологи скажут о культуре, социологи — о ценностно-нормативных комплексах. Все эти понятия используются философами, историками, социологами, чтобы объяснить себе и другим, почему один народ живет и ведет себя так, а другой — иначе (см. сноску 4). Сами народы себе объясняют это своими мифами о себе и о «чужих», только они это слово не употребляют.

Мы же для обозначения этой проблематики намеренно взяли понятие «миф» в связке с понятием «ритуал». Эта пара помогает указать и на область мыслей, слов, чувств, и на область действий, связать их между собой. Иногда — например, на торжественных празднествах — легко видеть и одно и другое разом. А в повседневной жизни мы их не замечаем, потому что мы ими живем. Они, как язык и речь, и есть ткань, материя нашей жизни. Но все же нам полезно знать, что мы — в них, а они — в нас, в нашем сознании, привычках, желаниях.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».