Наши элиты окармливались довольно убогой философией и из нее усвоили азы сомнительного, но соблазнительно-простого подхода с красивым названием «геополитика». Поэтому, когда искали-искали, как объяснить россиянам, против кого мы, закономерно пришли к геополитическому заключению: против США и НАТО. То есть защищаем свой русский мир от Запада, от злых англосаксов. А Украина, украинцы как бы даже ни при чем, это братский народ.
В этом смысле наши политики хотят представить ситуацию совсем не так, как похожую интерпретировал Пушкин. (Напомним, тогда Николай I решил наказать Польшу за стремление уйти из-под России к Западу.) Пушкин подходил к делу не геополитически, а, скажем так, этнополитически. Он этому Западу сказал: не лезьте, вы не понимаете, «то спор славян между собою…».
Если посмотреть по-пушкински на СВО, что мы увидим?
Что сыновья двух «братских народов», двух крупнейших славянских этносов, стараются побольше поубивать друг друга. Этносов пока еще многомиллионных, но вошедших в демографическую стадию малодетности.
Такие этносы и в мирных благополучных условиях демографически не воспроизводят себя. Уж кому, как не им, беречь бы свой генофонд. Но нет, кладут и кладут в землю несостоявшихся отцов-славян.
Эпоха религиозных войн уже в прошлом, но можно посмотреть на ситуацию и, так сказать, с конфессионально-политической точки зрения. Тогда увидим, снова не без удивления, что у нас на глазах две наиболее крупные православные общины добиваются того, чтобы уменьшилось число православных на земле. Им деятельно помогают в этом другие конфессии — от буддистов в двух Кореях и мусульман в Иране и Чечне, до протестантов и католиков в Европе и Америке. Вот вам, православные, раз вы просите, оружие, вот вам боеприпасы. Раз хотите, нате, стреляйте друг в друга, мы не против.
Нет, не все конфессии так активны.
Китайцы-конфуцианцы с индийцами-индуистами отошли в сторонку, скупают нефть по дешевке и просто стараются не мешать православной бойне.
Также и иудеи не помогают православным в самоистреблении, они просто прячут своих, которые бегут от этой гойской мясорубки.
Скажут: ну что вы, иные из христианских и мусульманских народов помогают спасти хоть какую-то часть славянства. Одни дают приют женщинам с детьми — беженцам из одной славянской страны, другие молодым мужчинам — беглецам из другой. Так, но ведь эти с теми никогда не сойдутся, не совокупятся, не создадут семьи, их удел — растворять свою сбереженную кровь в крови иных этносов.
Что же это, граждане, за славяно-православный суицид? (О вовлечении в него малых неславянских народностей России помним тоже.) Ответа нет.
И с какой еще точки зрения можно посмотреть на этот конфликт?
Фото: Константин Кокошкин / Коммерсантъ
Президент Путин, говорят, согласился считать происходящее на полях Украины «гражданской войной». Что ж, если вспомнить Гражданскую, то действительно она бушевала и в тех краях, где сейчас идут сражения. И там зачастую сражающиеся разделялись на русских и украинцев. Но часть украинцев была за красных, часть за белых, часть за зеленых, за петлюровцев и пр. То же было и со многими русскими. Чистого разделения не провести. Украинцы с русскими оказывались и во враждующих сторонах, и в одном строю.
Больше относятся к делу замечания, что с украинской стороны и в годы Гражданской войны, и после Отечественной делались — и теперь продолжаются —
попытки отстоять свою независимость как отдельного и самостоятельного государства, российская же сторона эти попытки всегда подавляла.
При этом мотивы российской стороны не исчерпываются имперско-колониальными амбициями. Российские власти во всех этих случаях чуяли, догадывались, знали, что независимая Украина не просто постарается отгородиться от России. Она будет идти на сближение с тем, что в России называют «Запад».
Значит, мы все-таки пришли к тому, с чего начали: противостояние России с Западом. Надо сказать, что из всех версий, которые российская пропаганда предлагала россиянам для объяснения, почему Россия начала военную операцию на Украине, именно эта и только эта — воюем с США/НАТО/Западом — нашла широкое признание. И если идея, что еще вот-вот и на нас бы напала Украина, потому пришлось начать первыми, не «зашла», как говорится, россиянам, то такая же идея про НАТО была, в общем, принята**.
Но что такое Запад как категория в дискурсе наших политиков, в сознании наших граждан?
То, что «Запад» — понятие не столько географическое, сколько культурно-политическое, напоминать неловко. Граница между Западом и Востоком, а точнее с не-Западом, непостоянна. Были времена, когда формирующаяся как нация Германия противопоставляла себя нечестивому Западу с его Парижем и Лондоном. Потом раскол прошел и через саму Германию. Говорят, разделение на «весси» и «осси» чувствуется до сих пор.
При взгляде из СССР настоящий Запад, конечно, представляла Западная Германия. Граница с нею и была этой границей с Западом. По «нашу» сторону этой границы была буферная зона — частично прирученный Запад в лице ГДР и других европейских «стран народной демократии». Внутри границ Советского Союза был уже совсем, казалось, свой, домашний Запад в лице Прибалтики.
Объединить в рамках одного государства едва вытащенные из феодализма народы Средней Азии и уже вкусившие капитализма народы Балтии, это был рискованный эксперимент.
Эксперимент по внесению границы Востока и Запада вовнутрь тела страны, назначив русских быть в этой внутренней игре Западом для своего Востока и Востоком для своего Запада. И то и другое делалось с применением силы.
Были ли исторические достижения на этом пути? Были, часть из них в деле и сегодня. Были ли жертвы? О да! Тратились жизни всех участников этого процесса комбинированной ориентализации-вестернизации за счет русификации.
Идея (сталинская?) переварить внутри СССР, упразднить границу между Востоком и Западом, видимо, была частью великого замысла российских большевиков установить советскую власть на всем земном шаре, в версии 1945 года — по крайней мере, во всей Евразии: западные страны, по мере установления там советской власти, будут терять свою западную натуру, и в конце концов сама идея Запада будет упразднена.
В самом деле, если выходим на берег Атлантики, Запада не остается ни как географического, ни как политического понятия.
(Америка может считать себя Западом, но она так далеко, что можно будет не обращать на это внимания.)
Фото: Марина Молдавская / Коммерсантъ
Но двинуться дальше рубежей 1945 года Сталин тогда не решился — у Америки бомба уже была, у него еще нет. А в последующие годы уже не хватило куража. Перешли к «мирному сосуществованию». В 1989-м добытое в 1944–1945 гг. стало уходить из рук. Буферной зоны, составленной из «стран социализма», в одночасье не стало. За ними ушел и наш внутренний Запад — балтийские страны. При Горбачеве и Ельцине чуть сами не сделались Западом. Путин и новые элиты вовремя сообразили, что стать Западом для них означает потерять возможность управлять своей страной по-нашему, по-самодержавному. Отступили. Обошлось. Слава богу, мы снова не-Запад, хотя Запад придвинулся вплотную. Но все-таки снова меж нами наделенный множеством важнейших значений рубеж.
Правда, он с дырой, с калиткой. Можно, что странно, ездить туда-сюда. Кому нравится Запад, пожалуйста, езжайте. Стали ездить. Стали ездить даже те, кому он не нравится, но привлекают разные удобства и удовольствия, плюс кое-какие дела с банками и т.д.
Но в целом можно сказать, что с внутренними западниками разобрались. Реальных сил, которые бы могли преодолеть все то, что делает Россию не-Западом, в России не осталось.
Но не то в Украине. Страна хоть и славянская, и православная, устроена в социальном отношении не так, как Россия. Почти все там православные, но церквей несколько. Почти все славяне, но языков не менее трех. И исторический имперский опыт у разных частей разный. Все эти различия (поборники монолитности, подивитесь) не мешают внутренней связности. Разные части нужны друг другу.
Этот исходный плюрализм плюс широкий опыт контактов с Западом, начиная с Польши и далее до Канады, сделал для многих украинцев ориентацию на сближение с Западом не идеологической, а практической, житейской целью. К тому же подталкивала и все более очевидная склонность России так или иначе подчинить Украину себе. Потому западный вектор в Украине набирал силу гораздо основательней, чем в России. Впрочем, надо подчеркнуть, что украинцев интересовало прежде всего культурное и экономическое сближение.
Желание большинства населения видеть Украину в НАТО пришло только после того, как Россия показала, что она в отношениях с Украиной собирается опираться на военную силу.
Итак, Украина стала тяготеть к Западу.
Для наших рассуждений интересен не геополитический, не военно-политический расклад. О нем пусть пишут другие. Поэтому НАТО в наших рассуждениях — как в дискурсе рядовых россиян и многих совсем не рядовых российских политиков — это синоним слову «Запад», («коллективный Запад»). И мы продолжим разговор о том, что такое Запад — для россиян.
Мы уже поговорили о Западе как о понятии пространственном, каким бы ни было это пространство — географическим, мифологическим, воображаемым или реально земным. Теперь скажем о том, что Запад и Восток (не-Запад, анти-Запад) — это категории не только пространственные, но и временные. Для Востока Запад — это завтра. Для Запада Восток — это вчера. Расхожая формула, которую находят то у Чернышевского, то у Ленина, что-де Россия вечно донашивает шляпки, выброшенные Европой. Но Россия и Европа здесь — пространственные понятия. Мы бы пригласили совсем отвлечься от пространственного представления этих сущностей. Представим их в социальном времени.
Фото: Александр Миридонов / Коммерсантъ
В мире, в котором мы живем, это время движущееся, направленное. В нем есть в том числе такое распределение ценностей: тот, кто раньше, имеет преимущества перед тем, кто позже. Он социально старше, в этом смысле главнее. Того ценного, чем обладает тот, кто впереди по времени, этого нет у отстающего, но оно для отстающего вожделенно. Первый отдаст это ценное второму, когда у него появится новое ценное. Тот, кто в завтра, непрерывно передает тому, кто во вчера, эти ценности, он от них тем самым отказывается.
Можно представить это иначе: тот, кто отстает, постоянно похищает у того, кто впереди, атрибуты его славы и успеха и присваивает их.
Этот процесс ускоряется. Глядящему со стороны может показаться, что вагоны гонятся за паровозом, а паровоз удирает от них. Но тот, кто знает, как устроена эта система, понимает, что вагоны не перегонят паровоз. Иное дело, что каждый вагон — лидер для идущего за ним следом. И бывает, что десятый вагон вдруг становится седьмым, а то и четвертым — но это редкость.
России доводилось в отдельных важных моментах и аспектах становиться мировым лидером. Но в регулярном историческом процессе ее место — брать у Запада и, освоив, передавать тем, для кого она сама Запад или нечто вроде. Сейчас мы говорим об этой связке не как о пространственном процессе, но как о процессе внутри социального времени.
То, что было затеяно российскими политиками, по замыслу своему — грандиозно. Это перемена исторического места России и в пространстве — как очертаний зоны ее влияния, и во времени — как ее места в цепочке культурной трансляции. По масштабам замысла сравнимо с теми деяниями Петра, за которые он прозван Великим. Только направление диаметрально противоположное.
Рассорившись с самыми близкими по культуре, в том числе по языку, вере, наконец, расе,
Россия собирается прильнуть к стране чужой по всем этим признакам. Китай, бывший младший брат, стал уже не старшим братом, а дядей, притом не родным, а каким-то двоюродным.
С Советским Союзом его тогда роднила коммунистическая идеология и политика. Но нынешняя Россия с ней рассталась, а Китай — нет. Пусть наша АП похожа на ЦК, но «ЕР» не похожа ни на КПСС, ни на КПК.
Россияне, что мы знаем из наших исследований, охотно называют Китай другом России, но всегда добавляют, что Китай будет дружить только так, как ему выгодно. Да и в его дружественность верят отнюдь не все в России. Очень упорно ходят слухи, что китайцы то ли зарятся на наш Дальний Восток и Сибирь, то ли их уже присваивают, а иные говорят, что уже присвоили. Так что Китай — друг только в том смысле, что Америка ему недруг, как и нам. Впрочем, и здесь все сложно: с Америкой у Китая дел и связей в сотни раз больше, чем с Россией. И вражда с нею совсем не той природы, что у России.
Эти строки пишутся накануне годовщины начала СВО. Что на сегодня осталось от грандиозных идей? Осталась программа-минимум: не дать нашей кровнородственной Украине стать Западом. Если есть какие-то виды на нее на случай ее покорения, то, вероятно, как буферной зоны.
Надежд сделать ее «нашей» после всего, что успело произойти за минувший год, вероятно, уже ни у кого не может быть. Могут надеяться — те, кто надеется ее покорить, сделать «ничьей землей» между Западом и нами как не-Западом.
Ну а пока что, мы можем констатировать, где на данный момент проходит граница между этими частями мира. Она проходит по так называемой «линии соприкосновения». Взирающим сверху бесплотным ангелам или беспилотным аппаратам она видна по вспышкам выстрелов и разрывов и по множеству мертвых тел по обе ее стороны.
* Внесен Минюстом РФ в реестр иноагентов.
** Теперь, год спустя, вопросы о причинах СВО и о том, «кто первый начал», потеряли былую актуальность для массового сознания. Теперь господствует подход, выводящий тему из проблематики исторической правоты, справедливости и прочих соображений морали и права: «Раз уж начали, надо доводить до конца». Формула житейская, беспафосная, но обладает несомненностью истины, общепризнанностью, а потому и тем, что Дюркгейм называл понудительностью коллективных представлений.
