— С чем приезжал в Россию Си Цзиньпин? Стало ли понятнее теперь, как дальше Китай будет вести себя по отношению к России?

— Тут важно понять, что это был за визит. Надо понимать позицию Китая. Зачем, собственно, ему это было нужно. Ведь до последнего момента было не очень понятно, состоится ли визит. Принципиальная договоренность о нем была достигнута давно, но появлялось очень много инсайдов на самых разных платформах о том, что китайцы поставили как одно из условий деэскалацию конфликта в Украине и возможный выход на какой-то трек политического решения этой проблемы. Но мы видим, что никакой деэскалации нет, никаких переговоров нет, наоборот, наблюдается некая тактическая — слава богу, не оперативная — эскалация.

— Тем не менее Си приехал.

— Из этого я делаю такой осторожный вывод, что в каком-то смысле этот визит был даже больше нужен китайцам, чем российской стороне.

— Да?

— Безусловно, он был нужен и официальной России, потому что это была вроде как поддержка российского лидера, Китай это показал. Так что определенные политические плюсы для России здесь есть. Но у меня такое ощущение, что китайцам этот визит был более важен.

Тут есть два момента. Первый: Си Цзиньпин хотел собственными глазами посмотреть, что здесь все-таки происходит, и разобраться в ситуации. Есть очень много инсайдов о том, что у Владимира Владимировича имеются определенные проблемы, и Си Цзиньпин, очевидно, хотел посмотреть, каковы перспективы российского лидера. И если произойдут вдруг какие-то кадровые перемены, то как все здесь будет развиваться.

В этом плане

Безусловно, он пригласил и Путина, но он позвал и премьера. Думаю, это определенный знак, определенный демарш.

— Это вообще частое явление, чтобы первое лицо одной страны во время визита приглашало в гости второе лицо другой?

— Вот в том-то и дело, что здесь есть определенные нюансы. Это происходит нечасто. И в контексте событий в России и вокруг нее это, мне кажется, очень важный момент. В 1996-м Борис Ельцин летал в Китай, где в апреле того года была подписана Шанхайская декларация. Ельцину тогда предстояли президентские выборы, и главным соперником его был Геннадий Зюганов. Китай в первой половине 1990-х делал достаточно серьезную ставку на КПРФ и Зюганова, и казалось, что в той ситуации Китай должен был хотя бы по формальной логике склоняться в пользу Геннадия Андреевича. Но когда генсек ЦК КПК Цзян Цзэминь провожал Ельцина в аэропорту, он сказал ему по-русски (а он учился в Москве и хорошо говорил по-русски): «Борис Николаевич, до новых встреч, встретимся еще раз». Это был явный намек: в ваших предстоящих выборах мы делаем ставку на вас, а не на Геннадия Андреевича. Это передают как апокриф, но, весьма вероятно, это действительно имело место.

Что-то похожее, мне кажется, случилось и сейчас. Да, безусловно, Путин — лидер; да, ему приглашение. Но получил приглашение и премьер-министр. Видимо, это какие-то проспекты.

— Вы сказали, что для лидера Китая были важны два момента: первый — посмотреть, что у нас тут творится…

— Да, я всегда говорил, что китайцы хороши в экономическом шпионаже, в кибершпионаже, но с политическими источниками информации у них некоторые проблемы. Они очень серьезно ошиблись в 2022 году, и Си решил лично приехать со своей командой и выяснить, что происходит.

— Выяснил?

— Думаю, да.

— А второй момент?

— Второй момент требует пояснений. В структуре российско-китайских отношений, в их конфигурации за последний год произошли большие изменения. На самом деле они начались подспудно в 2014 году, частично мы с вами говорили об этом год назад.

— Вы имеете в виду, что после Крыма Россия попыталась сильнее сблизиться с Китаем, чем его напугала и фактически оттолкнула?

— Именно так. До лета прошлого года китайцы делали вид, что ничего не меняется. Но потом поняли, что уже нужно что-то предпринимать, нужно высовывать голову из песка, куда они ее постоянно прятали с 2014 года.

Как известно, 24 февраля 2022 года началась специальная военная операция, о которой Китай, конечно, ничего не знал. Я готов повторить, что никакой четкой информации на этот счет у него не было, и у китайцев нижняя челюсть отвисла точно так же, как у всего мира. Они этого не предвидели. На переговорах в олимпийском Пекине в начале февраля украинская тематика обсуждалась, но, видимо, как писала Financial Times, применительно к ДНР и ЛНР. Ни о чем подобном тому, что началось, речи, видимо, не было.

Летом 2022 года был снят с должности один из заместителей министра иностранных дел КНР — Лэ Ючен, который курировал непосредственно Россию, Центральную Азию и Восточную Европу. Это был профессиональный русист, он заканчивал Нанкинский институт иностранных языков. Ему прочили пост министра иностранных дел. Думаю, это не так, потому что в наши дни в Китае русист не может занять такой пост, его может занять только американист.

Но в любом случае для русиста в МИДе Китая это была топовая должность. Кроме всего прочего, Лэ Ючен курировал политические отделы посольства и консульств Китая в России. А эти отделы выполняют очень важную функцию.

— Шпионскую?

— Информационную.

— И его обвинили в том, что имела место недоработка?

— Я ни в коем случае не хочу сказать о нем что-то плохое, это вполне квалифицированный дипломат, отличный русист. Но вот он слетел с этой топовой должности в июле 2022 года. Согласно ряду инсайдов, ему инкриминировали то, что он недооценил ситуацию, не смог получить адекватную информацию о военно-политических планах России.

Сформулирован он был по итогам визита Путина в феврале 2022 года в Пекин: limitless friendship. И до середины прошлого года китайцы его использовали, а потом перестали.

— Это что означает? Вообще не дружба или дружба, но с границами?

— Это означает, что, конечно, дружба, но с определенными границами.

— И где они проходят?

— А это объясняют сюжеты, появившиеся осенью прошлого года. На сцену тогда вышел ряд китайских «неофициальных официальных» лиц, в частности — широко известный в узких кругах старший полковник китайской армии в отставке Чжоу Бо, ведущий научный сотрудник Центра международной безопасности и стратегии Университета Цинхуа. Вообще он занимал должность заместителя начальника Бюро общего планирования при отделе внешних сношений Министерства обороны, одновременно курировал отдел Западной Азии и Африки, а Россия для Китая входит в Западную Азию. А так он — лицо неофициальное, он в отставке, фактически он просто политический аналитик.

Этот человек выполняет специфические функции: неофициальным образом оглашает некие официальные или околоофициальные взгляды. И вот у него было несколько интервью. Первое из тех, что я видел лично, он давал Financial Times, второе, двадцатиминутное, — на Мюнхенской конференции по безопасности 19 февраля этого года.

Я слушал Чжоу Бо по-немецки, но думаю, что вы найдете и на английском. Мучил его 20 минут американский корреспондент. И вот что сказал Чжоу Бо: *** в центре Европы не имеет никакого отношения к Китаю, Китай выступает решительно против эскалации этой *** и особенно против ядерной эскалации, заявляет о недопустимости применения ядерного оружия. Корреспондент на него наседает, требует сказать, осуждает ли он действия России. И Чжоу Бо отвечает, что неоднократно в официальных заявлениях Пекин говорил о необходимости уважать территориальную целостность и суверенитет стран.

— Это означает, что Китай все-таки говорил об осуждении действий России? Или не говорил?

— Вот и американскому корреспонденту он сказал: это, по сути, и есть осуждение (…). При этом, объясняя действия России, он говорил, что нужно смотреть глубже, ибо перед нами реакция России на несоблюдение ее интересов со стороны США, на расширение НАТО на Восток, чего и Китай никак не одобряет.

— Правильный ли я сделаю вывод, если скажу, что Китай не поддерживает Россию в этой ее спецоперации и осуждает настолько, насколько может?

— Все сложнее. Китай не может ни поддержать, ни осудить.

Дальше Чжоу Бо предлагает американскому корреспонденту посмотреть на ситуацию с китайской стороны: Россия — ближайший партнер Китая, важнейший сосед. Что бы там ни говорили, но это ядерная держава. С Китаем у нее сложная, но очень давняя история отношений.

В интервью Financial Times Чжоу Бо еще говорил, что Китай оказал очень серьезное влияние на Россию в плане ядерной деэскалации, он указал России на недопустимость применения ядерного оружия в каком бы то ни было виде.

Думаю, что это и есть ответ на вопрос, где проходят границы китайско-российской дружбы: они касаются военной тематики.

— Вы пока так и не назвали вторую цель приезда Си.

— Потерпите, мы до этого дойдем, но тут очень важен контекст. Именно поэтому я так подробно говорю об изменениях китайской позиции в российско-китайских отношениях на протяжении прошлого года. Был еще Международный форум в Дели, во время которого и китайцы, и индийцы сказали Владимиру Владимировичу, что время сейчас вообще-то не ***, а мира.

И наконец, в годовщину начала спецоперации китайцы выдвигают свой так называемый мирный план из 12 пунктов. И это пока венец их политики. Сделано это было для того, чтобы Китаю застолбить какую-то позицию в глазах мирового сообщества, миролюбивую позицию в этом конфликте.

— То есть китайцы поняли, что выпадают из контекста?

— Очень точное выражение: именно выпадают из контекста. Потому что, с одной стороны, они не хотят поражения России и российской системы. С другой стороны, они не хотят этой спецоперации, она им совершенно не нужна.

— Разве не Китай стал главным выгодополучателем от спецоперации?

— Все разговоры о том, что Китаю все это нужно, ведут люди, которые не очень хорошо видят суть проблемы. В частности, некоторые говорят так: Китаю выгодны низкие цены на энергоносители. Но это такая ерунда по сравнению с потенциальным выпадением из контекста, которое грозит Китаю в случае каких-то необратимых изменений в России…

Именно в эти недели и месяцы китайцы заговорили о создании некой Safety Net — сети безопасности в отношениях с США. То есть они выступают за структурную нормализацию отношений со Штатами. В рамках возможного, конечно. А тут такое. Тем более с выпадением из контекста, которое им совершенно не нужно, для них это опасно, Китай все-таки — ответственное государство, Responsible Stakeholder. Для этого китацы и выдвинули свой мирный план.

— Который удивительным образом оказался в интересах России.

— Да, так многие говорили. Я внимательно читал это и разговаривал с китайскими коллегами. И я не вижу в этом плане особой выгоды для России. Единственный момент — Китай не говорит в этом плане о необходимости соблюдения территориальной целостности Украины. Но при этом первым пунктом говорит о том, что необходимо соблюдать суверенитет стран. И это тоже такая игра с сидением на двух стульях.

Все остальные пункты плана очень здравые, я их вам напомню. Отбросить мышление холодной войны. Прекратить огонь. Приступить к переговорам. Разрешить гуманитарный кризис. Обеспечить защиту гражданского населения и военнопленных. Обеспечить безопасную деятельность атомных электростанций. Уменьшить общие стратегические угрозы, связанные с данным конфликтом. Обеспечить поставки продовольствия. Прекратить односторонние санкции. Обеспечить устойчивость производственных цепочек. Способствовать восстановлению пострадавших территорий по окончании боевых действий.

— Эти, в общем-то, очевидные вещи обязательно нужно было с таким важным видом формулировать как отдельный план?

— Я ни в коем случае не стою на позиции Китая. Я просто объясняю вам механику процесса.

— Понимаю, просто мне показалось, что это «план» о том, что газы при нагревании расширяются, а Волга впадает в Каспийское море.

— Вещи очевидные, да. И вашу позицию я понимаю, хотя мы с вами здесь расходимся. Но дело не в этом. В этой ситуации,

Ну и Российская Федерация, это совершенно очевидно, от своих планов не отказывается. То есть в этой ситуации, когда все ключевые игроки, видимо, делают ставку на эскалацию или психологически к ней готовы, Китай, как это ни парадоксально, оказывается технически единственным игроком, который говорит: ребята, пора заканчивать.

Другое дело, что, безусловно, учитывая позиции сторон конфликта, этот план абсолютно нереализуем. Это так. Но нереализуемость этого плана связана не с его абстрактностью, а с тем, что остальные участники принять его не готовы.

Вот в этой ситуации, которую я так подробно описывал,

Мол, Китай занимает беспристрастную позицию, он — на стороне мира.

Хотя все это звучало и раньше. Началом «китайского поворота» можно считать конец апреля 2022 года. 22 апреля — в период первой волны эскалации конфликта — Си Цзиньпин делает заявление: необходимо соблюдение территориальной целостности сторон, необходимо учитывать интересы каждой стороны, необходимо соблюдать принципы Устава ООН. 22 июня 2022 года — еще одно заявление: совместно поддерживать глобальный мир и стабильность, совместно способствовать устойчивому развитию человечества, совместно реализовывать сотрудничество во имя всеобщего блага, совместно расширять открытость и интеграцию стран.

— Тоже как-то всё «вообще».

— Я понимаю, что звучит это абстрактно. Но в контексте того, что происходило, это звучало вполне конкретно. И как раз вскоре после второго заявления слетает с должности Лэ Ючен, китайцы перестают использовать термин «безграничная дружба», а Чжоу Бо начинает появляться со своими интервью.

Во-первых, китайцы, как я уже сказал, разводят военную тематику и тематику китайско-российского сотрудничества. Во-вторых, они не заинтересованы в крушении российской системы и в военном поражении России. В-третьих, они заинтересованы в том, чтобы конфликт был прекращен. Но поскольку остальные стороны занимают диаметрально противоположные позиции, китайский план нереализуем.

— Китай понимает, что этот план нереализуем?

— Вот это вопрос вопросов. Я не знаю, понимает ли он это. Политика — это искусство возможного, это гениальная формулировка. И китайцы действуют так, как могут, как они понимают. Мое личное мнение, не более, было в том, что Владимир Владимирович и Си сделают какое-то политическое заявление, направленное на мир. Чтобы Путин сказал не только о том, что план хорош, мы его рассмотрим, а чтобы это получило по итогам визита некое политическое звучание. Но этого не произошло. Даже намека на это не было. Судя по всему, российский лидер остался при своем мнении, Си Цзиньпин — при своем. Кажется, в этом пункте повестки они не смогли договориться.

— И при этом Си Цзиньпин «подстелил соломки», пригласив в Пекин еще и Мишустина. А Путину, как это цитирует, подчеркну, официальная российская пресса, сказал: «Берегите себя, дорогой друг». То есть выводы-то он какие-то сделал?

— Думаю, да. Америка стала орать, что Си Цзиньпин поддержал Путина, но этого ведь не было. Не было сказано ни слова о том, что Си Цзиньпин поддерживает действия российского руководства в плане СВО. Было много сказано о двустороннем сотрудничестве, о перспективах, о товарообороте — ну и слава богу. Не менее, но и не более.

Я внимательно читал открытую аналитику, которую давали «наши западные партнеры». Очень все мелко, поверхностно и идеологично. Я считаю, что

Американцы заволновались потому, что ждали каких-то совместных более миролюбивых заявлений, какой-то вербализации мирного тренда. А этого не случилось.

— А это что означает, если не было совместных миролюбивых заявлений?

— Это означает, что все остались при своих. Китайский план подвис, Москва и Пекин по этому пункту повестки не договорились.

— В мире, видимо, ждали этого визита, строили какие-то расчеты…

— Никто особо расчетов не строил. С самого начала было непонятно, что из этого получится.

— И все-таки Китай казался единственной страной, которая может хоть как-то повлиять на Россию. Хотя бы потому, что Россия сейчас от Китая зависит.

— Это правда, но видите — не повлиял. И я всегда говорил, что у Китая нет возможности влиять на российское руководство.

— И вот Китай, видимо, тоже это для себя подтвердил. Может ли он занять по отношению к России более жесткую позицию, близкую к западной?

— А как? Присоединиться к санкциям? Так он к ним фактически и так присоединился по многим пунктам. Но Китай не заинтересован в поражении России. Он в идиотском положении, он сидит на двух стульях, он не может себе позволить занять какую-то радикальную позицию. Максимум, что он может себе позволить, — это, как я уже сказал, разводить военную тематику и тематику сотрудничества по разные стороны.

— Почему Китай настолько не заинтересован в военном поражении России?

— Потому что это означало бы резкое усиление позиции Соединенных Штатов в Евразии, Китаю это совершенно не нужно.

— Китаю нужна ослабленная Россия?

— Нет, но повлиять на это Китай не может. И его план как раз и состоит в том, чтобы оставить все сейчас, как есть, а потом договариваться. Но стороны, как я уже сказал, этого не хотят. Это ситуация тупика, на который Китай не может влиять, реальных рычагов у него нет. В том числе и экономических.

— Как это — нет экономических рычагов? Несколько дней назад в немецкой Die Welt появилась информация о том, что Китай готов поставлять России беспилотники. Это ли не рычаг? Вопрос только, в какую сторону он влияет.

— Думаю, это пока недостоверная информация. Поставки какого-то летального оружия из Китая исключены. Продукция двойного назначения — это возможно. А главное, Китай использует эту ситуацию для достаточно серьезного проникновения на российский потребительский рынок. Конечно, выгода в этом для Китая есть, он действительно покупает российские энергоносители по потолочным ценам, но Китай смотрит не на сиюминутную выгоду, не на выгоду месяца-двух или даже года, а на стратегическую перспективу. А она для Китая невыгодна.

— Вы сказали, что в Китае уделили много внимания встрече Си с Мишустиным. Как вы ее оцениваете?

— Я очень внимательно наблюдал за обеими встречами Си Цзиньпина, особенно за встречей с Мишустиным. Какая-то позитивная аура в ней явно была. С другой стороны, были встреча Путина в широком кругу и завершающее заявление сторон. И вот сидит Си Цзиньпин, слушает Путина. Там такой ауры, как на его встрече с Мишустиным, не чувствовалось.

— Соцсети публиковали фото с их встречи с подписями «Барин приехал». В кадре — вальяжный Си и напряженный Путин.

— Это не так. Я думаю, что Си увидел: ситуация достаточно сложная, влиять на нее он может не вполне. Никакого «барина» на этих снимках я не нашел. А увидел человека, который смотрит на визави и думает: как всё… сложно.

А вот встреча с Мишустиным была другая: там и напряжения такого не было, и Си Цзиньпин совершено по-другому разговаривал. Это мои «человековедческие» наблюдения, но, я думаю, какое-то значение они тоже имеют.

— Если чисто «человековедчески», то правильно ли я понимаю, что Си было с Мишустиным комфортнее?

— Судя по всему, да.

— И они друг друга лучше понимали?

— «Человековедчески» — да. Не было напряжения, не было скептицизма.

— Вы сказали, что китайцы не заинтересованы в кадровых переменах в России. После этих двух встреч по-прежнему не заинтересованы?

— Китайцам важно, чтобы в случае любых изменений в России «наверху» система в целом сохранялась. Чтобы власть была в руках людей, которые обеспечивают ее преемственность. Чтобы таким образом обеспечивалась преемственность российско-китайского взаимодействия — и экономического, и политического.

Мне придется вернуться в 2014 год, потому что тогда все началось. До этого, как я уже говорил, Шанхайская декларация 1996 года была основой формата российско-китайских отношений, и они существовали в этом формате до 2014 года. Все это время существовала и формулировка «российско-китайское стратегическое партнерство, направленное в XXI век». Суть этого партнерства была такая: союзничества между нами нет, мы взаимодействуем там, где можем, и не взаимодействуем там, где не можем. У нас достаточный уровень доверия для конструктивного добрососедства, но недостаточный для стратегического взаимопроникновения и союзничества. Это была основа всего.

— Ну и Китай лобзаний совсем не хотел.

— Вся китайская политика состояла в том, чтобы ни в коем случае не идти ни на какой союз с Россией. Какой может быть союз со страной, которая постоянно что-то выкидывает? Обратите внимание, что во всей истории российско-китайских отношений последних 30 лет все основные фишки выкидывала Россия. Начиная с распада СССР, которого в Китае никто не ожидал, потом — союз с Америкой, потом — «поворот на Восток» позднего Ельцина. Когда пришел Путин, они выдохнули. А потом — 2014 год.

Поэтому: у нас экономические отношения, мы используем друг друга как «точку отсчета» в наших сложных отношениях с США, но не больше. Позиция Китая была такая: не влезать в Россию, не заниматься никакой демографической экспансией, даже, по большому счету, экономической экспансией не заниматься, не пугать Россию, потому что испуганная Россия бросится в объятия Америки с какими-то потенциально антикитайскими коннотациями.

Но в 2014 году Россия фактически начинает не де-юре, но де-факто пытаться вывести отношения с Китаем за рамки Шанхайской декларации и нащупать форматы более близких контактов. Как мне кажется, с марта и до осени 2014 года действия России в этом направлении содержали изрядную толику блефа. Но в августе 2014 года был введен первый транш секторальных санкций в отношении России, и стало понятно, что все серьезно. И с сентября-октября 2014 года Россия начинает пытаться действительно выйти на более тесные контакты с Китаем.

— Китаю, как вы говорили, это было совершенно не нужно, но внешне это выглядело так, будто все идет по-прежнему. А на самом деле?

— Внутренние дискуссии о том, что делать дальше, в Китае шли с мая 2014 года. И к 2022-му сформировалось три точки зрения.

• Согласно первой, необходимо наблюдать за ситуацией и делать вид, что ничего не происходит. Действовать по ситуации, отношений не рвать, но и на союз не идти.
• Вторая точка зрения, которая, судя по всему, начала формироваться в 2017–2019 годах, сводилась к тому, что Путин — хороший лидер, но в России подспудно зреет кризис с очень сложными последствиями. Китаю целесообразно постепенно дистанцироваться от России, сконцентрировавшись на внутренних проблемах, на отношениях с США, на Тайване и других направлениях. Россия — это потенциально проблемный актив. Еще более проблемным он стал для Китая уже в 2022 году. Эта точка зрения выглядит аналитически обоснованной, но в реальной политике она нереализуема. Совсем дистанцироваться от России Китай не может. Россия — это все-таки не Гондурас.
• У третьей точки зрения было минимальное число сторонников: России нужно помочь; если мы ее не поддержим, потом сотрут нас. Но при этом России следует выставить определенные условия.

К началу 2022 года эти подходы оформились окончательно. Насколько можно судить, реальная политика Пекина в отношении России базировалась в целом на первой точке зрения. После 24 февраля 2022 года и стало, в общем, понятно, что прежняя китайская политика по отношению к России начала сталкиваться с серьезными, скажем так, стратегическими препятствиями. И лично я считаю (мои коллеги могут со мной не согласиться), что изменение китайской политики с лета 2022 года — это, по сути, начало выхода (не де-юре, но де-факто) из формата Шанхайской декларации. Ну хорошо: не выхода, но каких-то очень серьезных подвижек в этом формате. Таких подвижек, которые в принципе могут поставить вопрос о сохранении формата в целом.

— А если выход из этого «шанхайского» формата, то куда? В какую сторону?

— Вот на этот вопрос ответ непонятен. И визит Си Цзиньпина в Москву в конечном счете, видимо, был связан с желанием самих китайцев понять — куда. Их бы очень устроило сохранение формата Шанхайской декларации, но это на данный момент не очень получается. То есть

— Так что в итоге выберут китайцы, если не получилось делать вид, что все по-прежнему? «Гондурас» или помочь?

— Думаю, ни тот вариант, ни другой. Они, возможно, начали де-факто выход из формата Шанхайской декларации, но еще никуда не пришли.

— А движутся куда?

— Возможно, это как приглашение Путину, так и приглашение, и встреча с Мишустиным. Насколько они правы в своих оценках? Трудно сказать. Опыт, в том числе и совсем недавний, показывает, что не все китайские оценки российских перспектив оказывались верными.

— Когда вы говорите, что Китай хотел бы, чтобы в России сохранилась система, что вы вкладываете в это слово? Что именно китайцам важно в этой системе? Россия 1996 года, когда появилась Шанхайская декларация, и Россия даже 2013-го — это разные системы, я уж не говорю о той системе, к которой мы пришли к 2022-му.

— Речь идет о преемственности именно относительно президента Путина. О существующей системе распределения власти и о системе геополитического позиционирования России.

— То есть Китаю важно, чтобы в любой ситуации Россия была против Запада?

— Да, да. Чтобы иметь Россию, с одной стороны, экономическим партнером, с другой — не геополитическим союзником, но именно «точкой отсчета» в игре с США.

— Эта форма правления им более понятна?

— Она им семантически ближе, им понятнее, с кем общаться, какие будут перспективы.

Демократии в России они боятся по двум причинам. Первая — Россия может отойти от Китая и сместиться больше в сторону Запада. Вторая — будет не очень понятно, с кем иметь дело в России, практика начала 1990-х показывает, что в той ситуации они не разобрались. При этом Китай заинтересован в конфликте России с США, но в конфликте именно латентном. Он не заинтересован в конфронтации, он не заинтересован в санкциях. А сейчас конфликт принял такие масштабы, что он вышел за рамки китайского, так сказать, благоприобретения.

— То есть китайцам хотелось бы вернуться к ситуации до марта 2014 года, но они поняли, что это невозможно?

— По большому счету, скорее всего, так. С этим — по крайней мере, отчасти — и был связан визит Си Цзиньпина.