Каждый раз, когда наступает 16 ноября, я вспоминаю, что в этот день в СИЗО «Матросская Тишина» при до конца не расследованных обстоятельствах умер Сергей Магнитский.

Ему было 37 лет.

Почему я помню о нем, хотя и до него и после него в московских и других российских тюрьмах умирали люди?

Их убивали, они умирали от болезней, потому что их плохо лечили или вообще не лечили: в российской тюрьме вообще не лечат или лечат по минимуму.

Сергей Магнитский умер в «Матросской Тишине», когда я уже была членом московской ОНК (Общественной наблюдательной комиссии. — Ред.), и мы с коллегами начали посещать московские тюрьмы. Поэтому теоретически мы вполне могли его встретить в Бутырской тюрьме, где Магнитский болел последние месяцы своей жизни, откуда просил о помощи, посылая многочисленные жалобы во все инстанции.

Но мы ничего не знали о нем и узнали, только когда он умер, и его так называемый «Дневник», а на самом деле жалобы — пронзительный рассказ о рутинных ужасах бутырского централа — был опубликован в «Новой газете».

С ноября 2009 года я и другие члены московской ОНК несколько месяцев как на работу ходили в «Бутырку», «Матросскую Тишину», говорили с врачами, сотрудниками тюрем, с арестантами, с родственниками Магнитского.

После смерти Сергея Магнитского было возбуждено уголовное дело об убийстве, но оно очень быстро умерло в кабинетах районного следственного управления. Появилось дело о халатности врачей Бутырского СИЗО, что по своей сути было чистым издевательством — ведь умер Магнитский в больнице «Матросской Тишины», и мы указывали следователям, кто конкретно из врачей ему не оказывал в этой больнице медицинской помощи и кто, по сути, мог быть виновен в его смерти.

Помню, как начальник «Матросской Тишины» Фикрет Тагиев (теперь уже несколько лет, как бывший начальник) убеждал меня, что «Магнитский заигрался» и его надо было успокоить.

Так вот, в результате длительного следствия с участием правозащитников СК предъявил суду единственного виновника — бывшего врача «Бутырки» Дмитрия Кратова, и Тверской суд вполне ожидаемо его оправдал.

Дело о гибели самого известного российского заключенного (к тому времени американским Конгрессом был составлен «Акт Магнитского», в него включили всех возможно причастных к его гибели) превратилось в «висяк» — в дело, которое, вероятнее всего, никогда не будет расследовано, и виновные не понесут наказания.

Я была на этом кафкианско-средневековом суде. Он был признан виновным, но, понятное дело, наказание не смогли привести в исполнение — из-за смерти осужденного.

Дело рассматривалось в том же Тверском суде, где некогда судили еще живого Магнитского, но на этот раз клетка для подсудимых была пуста, и защищали его адвокаты по назначению. Родственники Сергея отказались участвовать в этом фарсе.

После смерти Магнитского было вынесено постановление правительства о том, что тяжелобольных подследственных следует освобождать по болезни. Я видела нескольких арестантов, которые выжили — они были освобождены благодаря Сергею Магнитскому.

Но потом, достаточно быстро, освобождений по болезни стало все меньше и меньше, арестантов по-прежнему «актировали», когда им оставалось жить считанные дни, чтобы не портить статистику смертей за решеткой.

Вот и получается, что история Сергея Магнитского — это, по своей сути, маркер отношения государства к заключенным.

Именно против этого и боролся Сергей Магнитский, он не хотел мириться с унижением человеческого достоинства и жить по правилам, навязанным тюремной администрацией. Он наивно считал, что в суде и в тюрьме все должно происходить по закону. Но уже и в 2008 году, когда Магнитский оказался под стражей, закон не исполнялся теми, кто был призван его исполнять.

В последнее время мы знаем, что арестанты оказываются в зоне проведения специальной военной операции. Мы доподлинно не знаем, оказывается ли на тех, кто в итоге соглашается, какое-либо давление, или осужденные просто мечтают любым способом улизнуть из тюрьмы, особенно если у них большие сроки.

Видео зверской казни заключенного Евгения Нужина, столь шокировавшее всех, — это, кроме всего прочего, очередное напоминание о том, что в России человеческая жизнь ничего не стоит.

Особенно если этот человек — заключенный.