Переодеть российских судей в мантии, символизирующие независимость и как бы непроницаемость для мирских страстей, в 1992 году предложил заслуженный юрист РФ Сергей Пашин, возглавлявший отдел судебной реформы ГПУ (Государственно-правового управления президента). Сам он в 1996 году тоже надел мантию, чтобы на деле показать, что такое независимость, — и показал: был вынужден уйти в отставку в 2001-м после попыток коллег лишить его судейского статуса.

Реформа задумывалась как фундамент будущего правового государства и даже была начата, но спустя короткий срок политическая власть свернула на авторитарный путь. Изобретатель спецодежды для судей из системы был выдворен (как через четверть века и из Высшей школы экономики, где преподавал курс уголовного права), а мантия осталась, прикрывая собой нечто, что простым смертным знать не дано. Но мы все же попробуем разобраться.

Театрализация правосудия, в разных формах практикуемая издревле, в авторитарном государстве ставит перед собой две главные цели: убедить граждан в высшей справедливости власти и/или посеять террор.

В последнем случае отыскание истины проходит где-то за кулисами, а на сцену выносится только результат — в виде показательной, иногда намеренно жестокой казни.

Инквизиционный процесс, при котором граждане, включая подсудимых, плохо понимают, по каким правилам и за что их судят, конечно, нагоняет больше страху, но результат убеждает лишь тех, кто и без того лоялен. Поэтому там, где это возможно, государство, сколь бы авторитарным оно ни было, старается для укрепления своей легитимности среди колеблющейся части населения использовать сцену публичного суда.

В легитимации власти суд играет особую роль: за ним признается монополия на то, чтобы назвать человека преступником. В отличие даже от самодержца суд не может ошибаться: его решение, «устоявшее» в вышестоящих инстанциях, может быть изменено лишь таким путем, каким в 1789 году парижане захватили Бастилию, установив на месте ее сноса табличку «Здесь танцуют». Суд — главная опора авторитарного режима, так как всякое насилие помимо него воспринимается как нелегитимное.

Однако чтобы быть убедительным, судебный спектакль должен сохранять интригу и быть якобы состязательным: пьеса должна быть хорошо написана, режиссер толков, а роли выучены не только судьями и прокурором, но также защитой и самим обвиняемым. В 30-е годы прошлого века процесс «троцкистско-зиновьевского центра» и другие проводились в Доме Союзов, где теперь раз в четыре года проходят только съезды судей РФ. Подсудимые принародно каялись в подготовке фантастических злодеяний, которые лишь проницательная ЧК помешала им довести до конца. Но параллельно с пышными спектаклями публичных процессов по всей стране миллионы «контрреволюционных элементов» без всякой канители высылались в никуда или ставились к стенке по приговорам «троек».

Открытый спектакль всегда непредсказуем, так как по правилам судебной драматургии подсудимых нельзя лишить слова. Видимо, по этой причине, а не только в связи с изменениями в планах спецоперации, власти «ДНР», похоже, решили отказаться от публичного суда над бойцами признанного экстремистской организацией «Азова»: что они рассказали бы из специально сваренных на сцене Мариупольской филармонии клеток, останется неизвестным. Чтобы избежать рисков, авторитарная власть тщательно подбирает не только участников судебных спектаклей, но и тех, кто их будет освещать, запуская в судебные залы пропагандистов и по возможности отсекая журналистов.

С появлением газет, а затем и телевидения судебные процессы становятся одним из главных разделов в СМИ: щекочущая нервы судебная хроника нравится массовому зрителю. Следить за процессуальной тягомотиной теперь предоставлено телерепортеру, а зритель, не вникая в рутину доказательств, получает готовый результат. Эта линза искажает смыcл происходящего в суде в нужную хозяевам телевышки сторону, но суть остается той же: предостережение или назидание. В такой схеме суд становится лишь инструментом пропаганды, приставкой к телевизору.

Между тем судебные процессы превращаются в невыносимую рутину: обвинение и сами судьи (жалуясь при этом на «чрезмерную нагрузку») загромождают дела ничего не доказывающими документами, проводят и бесконечно переносят допросы свидетелей, чьи показания ничего не значат, назначают экспертизы по вопросам, на которые без труда может ответить и школьник.

Это куда эффектней: ОМОН, болгарка, крики с запиканным матом, беспомощный лепет злодея… Задержан — значит, будет осужден (в 99 случаях из ста по статистике, исключая суды присяжных), где интрига?

До двух третей уголовных дел рассматривается в так называемом особом порядке, когда обвиняемый признает вину, а суд лишь подтверждает его «сделку» с прокурором и отмеривает наказание, не вникая в доказательства. В таком инквизиционном процессе признание играет роль «царицы доказательств», а у следствия, чьи ходатайства о заключении обвиняемых под стражу суды удовлетворяют более чем в 90% случаев, есть все возможности его добиться. Громкое дело ректора Шанинки Сергея Зуева не будет представлено на широкой сцене: после 10 месяцев в камере СИЗО больной профессор «дал признательные показания» и был переведен под домашний арест.

Судебный департамент при Верховном суде РФ не ведет статистику судебных заседаний, которые проводятся в закрытом режиме, а если бы и вел, она не смогла бы учесть все приемы, с помощью которых судьи избавляются от неудобной публики и журналистов: заседания по резонансным делам проводятся в тесных кабинетах, неожиданно меняется их расписание, бывает, что залы специально забивают практикантами, а пандемия в этом смысле была просто подарком для судей.

Апелляция по «делу Горинова», снизившая ему срок лишения свободы с 7 лет аж до 6 лет и 11 месяцев, только что прошла за закрытыми дверями, так как кто-то якобы угрожал участникам процесса, которых приставы, видимо, не в силах были защитить. В таком же режиме прошли все заседания по мерам пресечения в отношении Владимира Кара-Мурзы*, Ильи Яшина*, Дмитрия Талантова и других пользующихся известностью «дикредитантов вооруженных сил» — со ссылкой на то, что в распространенных ими «фейках» могут содержаться секретные сведения, что нонсенс. Иван Сафронов приговорен к 22 годам лишения свободы за выдачу некой разведке некой опаснейшей тайны, но в чем она состояла, тоже осталось тайной.

Одна и та же пьеса скучна, финал известен наперед, и хотя на хороших актеров в роли подсудимых и адвокатов публика все равно пришла бы, где взять достойных звезд на роли прокуроров и судей? Отсутствие реальной состязательности превратило этих юристов в массовку, они умеют только мямлить и стараются это делать так, чтобы слов было не разобрать. Эти действующие лица избегают выходить к публике на поклон и просят ограничить их участие короткими рецензиями информационных агентств: такой-то или такая-то останется в СИЗО до ноября (декабря, января и т.д.).

Публичный состязательный суд, каким он формально прописан в законе и сегодня, выеден изнутри, как яйцо, от которого осталась одна скорлупа. Под мантией есть что скрывать: на самом деле никакого суда там уже нет.

* Включены Минюстом России в список лиц, выполняющих функции иностранного агента.