29 марта 1945 года секретарь ЦК ВЛКСМ Михайлов направил в ЦК ВКП(б) докладную записку на основании письма помощника политуправления по комсомольской работе 1-го Украинского фронта Цыганкова. Говорилось в записке о судьбе советских людей, угнанных в Германию. Записка длинная; факты, приведенные в ней, — страшные. Итоги рассмотрения записки мне неизвестны.

Штрафные роты упоминаются в записке один раз.

«…В ночь с 14 на 15 февраля 1945 г. в один из фольварков, занимаемых гуртом скота, явилась штрафная рота во главе со старшим лейтенантом (фамилия не установлена), оцепила фольварк, выставила пулеметы, обстреляла и ранила красноармейца, охранявшего общежитие женщин. После этого началось организованное изнасилование находящихся на фольварке освобожденных советских женщин и девушек…»

Вообще-то мне казалось, что на вооружении штрафников пулеметов не было. Хотя…

В. Кулешов в статье «Штрафбатя» пишет, что к штатному стрелковому оружию штрафных формирований относились: у переменного состава — винтовки Мосина обр. 1891/1930 г., у «постоянного состава» — пистолеты-пулеметы Шпагина и Дегтярева, пистолеты «TT», револьверы системы «Наган».

Для выполнения конкретных задач в оперативное подчинение командира подразделения штрафников могли переходить артиллерийские, минометные и даже танковые подразделения. Журналист пишет, что «в 8-м отдельном штрафном батальоне в апреле — ноябре 1943 г. на вооружении состоял легкий танк «Т-60», который штрафники обнаружили подбитым под Севском, отремонтировали и использовали для ведения разведки».

А вот что говорили те, кто сам служил в штрафных формированиях. У всех было по-разному.

С. Ария (в будущем — великий адвокат): «Я попал в штрафроту, где нас было примерно 150 человек. Вооружены мы были только винтовками. Ни автоматов, ни пулеметов у нас не было».

Н. Смирнов: «Нам выдавали автоматы и патронов не жалели. Говорили: «Бери, сколько унесешь». Кроме того, каждому полагались оборонительные гранаты «Ф-1» и наступательные «РГД-33». В бою вооружались сами. У немцев тогда появились фаустпатроны. Я учил своих подчиненных стрелять из них, но они боялись обжечься. Приходилось самому».

Д. Дебольский: «Нас вооружили как обычные стрелковые подразделения: винтовками, пулеметами, автоматами».

Военнослужащие прибывали для прохождения службы в штрафные части и подразделения в своем обмундировании, но уже со споротыми знаками различия и без наград. Лицам, досрочно освобожденным из мест заключения, выдавалась форма одежды рядового состава без знаков различия, как правило, 2-й или 3-й категории. Для «постоянного состава» штрафных подразделений была установлена форма одежды и знаки различия пехоты.

Н. Смирнов: «Одевали штрафников не хуже, чем остальных».

И. Богатырев: «Моя обязанность была принять. Здесь он снимает с себя все: сапоги хромовые, портупею, командное обмундирование. Переодевается и рассказывает, как был осужден. Сдает мне, значит, в каптерку офицерское и становится уже солдатом, пока не искупит вину кровью. Или погибнет и уже не возвращается, или после ранения прибывает к нам, чтобы получить свое прежнее обмундирование».

И. Третьяков: «Какие льготы были у меня как командира штрафной роты: а) оклад 1100 рублей, 5% выслуги, 20% полевых — всего 1375 руб. Командир же обычной стрелковой роты получал 750 руб.; б) за один год и три с половиной месяца дважды повышали в звании; в) где было побольше огонька, там приходилось воевать».

«Штрафбат — проявление гуманизма!»

Так прямо и написал один нынешний генерал. А что, действительно: расстреливать пачками — лучше, что ли?

Вот как докладывал осенью 1941-го заместитель начальника Управления Особых отделов НКВД СССР, комиссар госбезопасности 3-го ранга С. Мильштейн своему начальнику Берии:

Ни в одной армии мира столько своих солдат не убивали.

Военный юрист A. Долотцев вспоминает: «Много расстреливали. Еще и как расстреливали! Потом даже пришло разъяснение, что нельзя слишком часто и так необоснованно применять трибуналами высшую меру. После приказа № 227 мы хоть на страхе, но стали держаться. А до приказа бежали, когда и надо, и когда нет. Страх был нужен, чтобы заставить людей идти на смерть. И это в самые напряженные бои, когда контратаки, а идти страшно, очень страшно! Встаешь из окопа — ничем не защищен. Не на прогулку ведь — на смерть! Не так просто… Я ходил, иначе как мне людей судить? Потому и аппарат принуждения, и заградотряды, которые стояли сзади. Побежишь — поймают. Двоих-троих расстреляют, остальные — в бой! Не за себя страх, за семью. Ведь если расстреливали, то как врагов народа. А в тылу уже машина НКВД работает: жены, дети, родители — в Сибирь как родственники изменников. Тут и подумаешь, что лучше: сдаваться в плен или не сдаваться? И проявишь героизм, если сзади — пулеметы! Страхом, страхом держали!»

Первые штрафные подразделения в нашей армии были созданы в трагическом июле 1942 года, согласно знаменитому (но до 1988 года — секретному!) приказу Сталина № 227 («Ни шагу назад!»). В нем открыто говорится, что в качестве примера взят «опыт гитлеровских войск». Там же говорилось и о том, что «терпение нашего народа небезгранично».

Согласно архивным отчетно-статистическим документам, через штрафные батальоны и штрафные роты с момента их создания в 1942-м до расформирования в 1945-м прошли 427 910 штрафников, или 1,24% от суммарной численности бойцов Красной Армии за весь период войны (34 496 700 человек). Это, конечно, «лукавые цифры»: на «советско-немецком» фронте ежегодно состояло по списку 10,5–11,5 млн человек. Однако лишь половина этого личного состава (5–6,5 млн человек) — проходила службу в войсках действующей армии, т.е. воевала. Штрафники же с передовой не уходили.

Штрафные роты представляли собой отдельные воинские части со всеми присущими им атрибутами, обособленные войсковые хозяйства. Рота, речь о которой идет в заметке военного юриста полковника И. Мороза («Красная звезда», 11 апреля 2007 г.), значится в списках многократно: как 1-я отдельная штрафная рота 57-й армии (1942 г.), как 60-я отдельная штрафная рота (1942–1943 гг.) и, наконец, как 128-я отдельная штрафная рота 5-й армии (1943–1945 гг.). В действительности это одна и та же рота. Менялись лишь номер, печать, подчиненность и полевой адрес.

Орденов Красной Звезды, Славы III степени, медалей «За отвагу» и «За боевые заслуги» удостоены также 43 красноармейца и сержанта «переменного состава». Награждали, правда, штрафников не очень, но все же награждали.

A. Пыльцын: «На всех штрафников мы, командиры взводов, срочно писали характеристики-реляции, на основании которых шло и освобождение штрафников, и их награждение. А комбат наш Осипов представлял к наградам офицеров батальона. В деле награждения многое, если не все, зависело от командования. Вот генерал Горбатов освободил всех штрафников, побывавших в тылу у немцев, независимо от того, искупили кровью они свою вину или не были ранены, а просто честно и смело воевали. Я об этом говорю потому, что были другие командующие армиями, в составе которых батальону приходилось выполнять разные по сложности и опасности боевые задачи. Однако реакция многих из них на награждение весьма отличалась от горбатовской. Так, командующий 65-й армией генерал Батов Павел Иванович при любом успешном действии батальона принимал решение об оправдании только тех штрафников, которые погибали или по ранению выходили из строя».

Е. Гольбрайх: «Все эти россказни, что у немцев поджилки тряслись при виде атакующей штрафной роты, не имеют под собой никакой основы. Немцам было глубоко плевать, кто на них идет в атаку. Психологически, наверное, немцам было тяжело воевать против штрафных офицерских батальонов — слишком велико желание штрафбатовцев искупить кровью свои «грехи» перед Родиной… Но воевали немцы толково, умело и храбро, как ни тяжело это признавать».

Кто попадал в штрафные подразделения?

Не выполнив боевой задачи по обеспечению доставки «переправочных средств» к месту форсирования 27-й гвардейской стрелковой дивизией реки Висла, гвардии майор Сазонов П.И. был осужден военным трибуналом «к лишению свободы сроком на десять лет, с отсрочкой исполнения приговора до окончания военных действий, с направлением его в штрафной батальон». Такой же срок, но с разжалованием, получил начальник финчасти 137-го гвардейского полка 47-й гвардейской отдельной дивизии капитан интендантской службы Кильдюшов П.В., который, как сказано в приказе № 00105 от 16 августа 1944 г., «забыв о чести офицера и элементарной бдительности, занялся пьянством с неизвестными лицами», в результате чего у него были похищены лошадь, 3 тысячи рублей, часы, 27 вкладных книжек офицеров на сумму более 29 тысяч рублей, почтовые переводы на сумму более 22 тысяч рублей, удостоверение личности, партийный билет и другие документы. Ему также заменили наказание переводом в «штрафной» разряд.

Старший лейтенант Герасимов Военным трибуналом был осужден также к 10 годам лишения свободы за подрыв и дискредитацию воинской чести и достоинства — оставив свою батарею, он самовольно уехал в г. Люблин, где напился и «в таком виде, через два дня, был подобран в городе, где служил предметом насмешек жителей». Для «искупления» его направили в штрафбат.

A. Пыльцын: «Нештатным «начальником штаба» (проще говоря — взводным писарем) был у меня капитан-лейтенант Северного флота Виноградов. Он прекрасно владел немецким языком, но, как ни странно, именно это знание языка противника и привело его к нам в ШБ. Будучи начальником какого-то подразделения флотской мастерской по ремонту корабельных радиостанций, он во время проверки отремонтированной рации на прием на разных диапазонах наткнулся на речь Геббельса. И по простоте душевной стал ее переводить на русский в присутствии подчиненных. Кто-то донес об этом то ли в Особый отдел, то ли в прокуратуру, и в результате получил Виноградов два месяца штрафбата «за пособничество вражеской пропаганде»… А взял я его к себе в этом качестве потому, что он обладал почти каллиграфическим почерком, к тому же мог сгодиться как переводчик, хотя я сам немецкий знал сравнительно неплохо».

И. Суман: «Мне в армии не повезло с командиром — редкая была сволочь. Невзлюбил меня страшно, прямо говорил: «Вы, молдаване, вино с детства пьете, поэтому все такие тупые». В войну ссориться с командиром — гиблое дело. А тут я еще после боя возьми да и похвали вслух немцев за хороший пулемет. У нас, понимаешь, чтобы во время боя поменять у ручного пулемета раскаленный ствол, нужно было минут пять. За это время тебя раз пять убить могли. А у немецкого — рычажок повернул, пружина ствол выбросила, новый надел, и через 30 секунд — ты в бою. В общем, не сдержался я, а командир сзади был. Кончилось это дело штрафной ротой. Это можно было садиться и самому себе домой похоронку писать».

А. Мороз (однофамилец И. Мороза) в статье «Штрафная рота» пишет: «Неиссякаемым потоком в штрафные роты направлялись те, кто при отступлении Красной Армии в первые недели и месяцы войны дезертировал и осел на оккупированной противником территории, а также частично — освобожденные из вражеского плена. Если отставший от армии при сомнительных обстоятельствах не предпринимал попыток выхода к своим, но и с оккупационными властями не сотрудничал, то он направлялся в штрафную роту на один месяц. Служившие при немцах старостами, полицаями получали два месяца. А служившие в немецкой армии или в так называемой Российской освободительной армии (РОА), у предателя Власова, — три».

И. Коржик: «В сентябре 1943 года после освобождения нашими войсками Переяслава наш партизанский отряд имени Чапаева был расформирован. Часть партизан ушла на запад, а нас, несколько десятков офицеров, направили в Рязань, как позже выяснилось, на спецпроверку. А затем всех — в штрафбат. Все мы, от младшего лейтенанта до полковника, в свое время попали в окружение в районе Киева. В чем была наша вина? В том, что не застрелились. После трехмесячной проверки все оказались «чистыми» — не сотрудничали с немцами, не изменники Родины. Казалось бы, надо просто направить людей в воинские части по специальности, но… В батальоне было 1200 офицеров, в том числе 25 полковников, которых на старости лет сделали рядовыми. Всем нам выдали красноармейские книжки».

И. Третьяков: «За год и три месяца моей службы как командира штрафной роты пришлось формировать и воевать с девятью наборами численностью от 250 до 560 человек. Контингент поступал из осужденных. Командир, согласно положению, определял срок: приговор до 5 лет — 1 месяц штрафной, до 7 лет — 2 месяца, до 10 лет — 3 месяца. Контингент поступал из Москвы — из Таганской тюрьмы, из пересылки на Стромынке — 7 наборов; один набор — из Закавказья; еще один — полицаи и старосты из Орловской и Курской областей… В штрафном батальоне были разжалованные командиры. После отбытия наказания командование возбуждало ходатайство, им присваивали звание и оставляли у нас командирами взводов».

После этого в лагерь передавались списки тех, кому было позволено «искупить свою вину перед Родиной», и под охраной они доставлялись в расположение штрафной роты, где под расписку передавались командованию. Наряду с этим практиковалось пополнение штрафных рот путем «вербовки» представителями командования штрафрот непосредственно в местах заключения.

Д. Дебольский так описывает подобную процедуру: «Приезжаем (вместе с командиром штрафроты) в тюрьму. Народу — человек 500 стоит во внутреннем дворе. Начальник тюрьмы вышел на середину и говорит: «Приехал за пополнением лейтенант. Кто хочет воевать?» Шагнули все без исключения».

Точно так же набирал своих первых штрафников и Ф. Акатьев: «Поехали мы в «специальную зону» — на строительство нефтепровода, где работы выполняли 15 тысяч заключенных, осужденных на сроки от пяти лет и более. …Агитировать и искать желающих пойти на фронт нам не пришлось». Тем самым для зачисления в штрафное подразделение «спецконтингента» в первую очередь требовалось их собственное волеизъявление либо согласие на отправку на фронт. Если в сопроводительных документах срок пребывания в штрафной части осужденным, доставлявшимся из лагерей и тюрем, не был определен, то его на месте устанавливал командир роты. При этом следовало исходить из следующего правила: приговор 5 лет и менее — один месяц, до 8 лет — два месяца, до 10 лет — три месяца.

При этом срок «штрафного» состояния для них четко определен не был. Как минимум он мог составить чуть более двух месяцев, поскольку Военный совет 3-го Украинского фронта обязывался к 1 февраля 1945 г. «донести о боевой деятельности 214-го кавалерийского полка для решения вопроса о возможности снятия наказания и выдачи полку вновь Боевого Красного Знамени».

По воспоминаниям тех, кому довелось командовать «особым» контингентом, обращение «штрафной рядовой» почти не практиковалось и слов «гражданин начальник» в ходу не было, к офицерам обращались по званию — например, «товарищ лейтенант» и др. Как отмечает Е.А. Гольбрайх,

Это подтверждает и бывший командир взвода 322-й Отдельной армейской штрафной роты М. Ключко: «Показывать своим отношением, что я выше их (штрафников), означало не вернуться живым после первого же боя». К примеру, вновь прибывший в упомянутую 322-ю штрафную роту молодой офицер во время построения в ответ на грубый словесный выпад в свою сторону выхватил пистолет и выстрелил, ранив несколько штрафников. Сразу после этого происшествия во время очередного боя он был убит. Такая же участь постигла и командира 217-й Отдельной штрафной армейской роты из-за того, что всех осужденных он называл урками».

Женская доля

Согласно приведенной генерал-майором в отставке А. Пыльцыным выписке из приказа № 190257 от 26 августа 1943 г., «в период наступательных боев в районе деревни Соковники бывший боец переменного состава Лукьянчикова Пелагея Ивановна, исполняя должность санитара стрелковой роты, самоотверженно презирая смерть, оказывала помощь раненым непосредственно на поле боя. В период боев с 15 по 24 июля ею вынесено 47 раненых бойцов с их оружием». Отмечая героизм, проявленный Лукьянчиковой П.И., командование объявило ей благодарность и представило к правительственной награде.

Но она была не единственной, кому пришлось «искупать свою вину перед Родиной» в 8-м отдельном штрафном батальоне. Такое же наказание было определено еще восьми женщинам. При этом, как отмечает А. Пыльцын,

С фактом перевода женщин в штрафники в своей фронтовой судьбе столкнулся и бывший агитатор одной из штрафных рот И. Рощин. В свое время он стал свидетелем зачисления в штрафроту семи девушек-медсестер, вина которых состояла в том, что, когда все отступали, они тоже бежали, «пока их не остановил заградотряд».

Случаи включения женщин в ряды штрафников подтверждает и исследователь Ю. Рубцов, имеющий в своем распоряжении Справку Управления делами Министерства обороны СССР, в которой говорится, что «Военным Трибуналом 164-й стрелковой дивизии была осуждена с направлением в штрафную роту военнослужащая Кондратьева. Действуя в составе ОШР 264, приданной 379-й стрелковой дивизии, она отличилась в бою 13 марта 1943 г., после чего была не только освобождена от наказания, но и в числе восьми штрафников за мужество и героизм представлена к государственной награде».

Звездочки!

Выписываю из повести «Гу-га» Мориса Симашко — одной из первых, прорвавших заговор молчания вокруг штрафных подразделений. Когда-то, помню, возник вокруг нее невероятный шум. Писателя, естественно, обвиняли в клевете на армию-победительницу.

Сейчас рассказанное Симашко воспринимается едва ли не как «лакировка действительности».

«…Что-то нужно мне сделать. Это второй день уже мучает меня. Иду опять к старшине, стою перед деревянной доской, разгораживающей склад. Наши ждут на улице. Старшина сначала не понимает, чего мне надо.

— Звездочки, — повторяю я.

Он достает коробку из-под яичного порошка, долго роется там и подает мне горсть красных металлических звездочек. Пересчитываю — их восемнадцать. Пацаны сами уже все достали себе. Раздаю эти звездочки, и мы крепим их к грязным мокрым пилоткам. Погоны у старшины есть только парадные, того же цвета, что околыш на его фуражке. Мы их не берем.

Опять уходим к себе вниз, и лейтенант Ченцов идет с нами. Всю ночь не спим. Костер разжигаем до неба, едим и пьем, что осталось в канистре…

Весь следующий день сижу в штабе и вместе с писарем-сержантом заполняю списки. Куча личных знаков лежит на столе. Один только листик бумаги на каждого из нас. И мой есть, и Шурки Бочкова, и Кладовщика… Читаю: «Даньковец Анатолий Федотович, место жительства — Херсон… курсы счетоводов… перчаточная артель «Заря», помощник бухгалтера…» Сижу и все не могу отложить эту бумагу. Горький комок вины стоит у меня в горле.

— Гу-га, — тихо говорю я.

На меня смотрят удивленно.

Лейтенант Ченцов не может писать. Кровь у него перестала идти, но каждые две-три минуты трясется голова. Он только подписывает бумаги вместе со старшим лейтенантом».

О больших потерях штрафных частей и подразделений пишут авторы вполне официального труда «Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование». Только в 1944 году общие потери личного состава (убитые, умершие, раненые и заболевшие) всех штрафных частей составили 170 298 человек постоянного состава и штрафников. Среднемесячные потери постоянного и переменного состава достигали 14 191 человек, или 52% от среднемесячной их численности (27 326 человек). Это было в 3–6 раз больше, чем среднемесячные потери личного состава в обычных войсках в наступательных операциях 1944 года.