После начала боевых действий в Украине журналисты федерального телевидения стали увольняться в знак несогласия с пропагандой: с НТВ ушли телеведущая Лилия Гильдеева и корреспондент в ЕС Вадим Глускер, а с Первого канала — корреспондентка во Франции Жанна Агалакова. Последняя не комментировала свое увольнение до последнего времени и во вторник 22 марта выступила с речью в офисе «Репортеров без границ» в Париже. Публикуем речь Агалаковой с незначительными сокращениями.
— Все последние годы власть душила независимые СМИ. Они были в России, они все еще остаются и пытаются выживать. Это смелые, невероятно смелые, отважные люди, которых я бесконечно уважаю.
И мы дошли до того, что в телевизоре, в новостях, мы видим историю только одного человека или группы людей, которые его окружают. Мы видим только власть.
В наших новостях нет страны, в наших новостях нет России. И это парадоксально: про «главного человека» мы знаем очень много <…> Мне кажется, здесь дисбаланс.
Я думаю, вы все понимаете, что свободная пресса необходима для любого общества. И когда люди не видят своего отражения в новостях, не знают, к кому обратиться, их голос не слышен, это ведет к самоубийству. К большому, огромному самоубийству в масштабе страны.
Журналисты, редакторы, продюсеры, люди, которые работают в медиа — я думаю, очень легко их сейчас обвинять: «Почему вы не встанете, почему вы не протестуете?». <…> У тех, кто против, есть семьи, у них есть старики-родители, которым, возможно, требуются дорогие лекарства, у них есть дети, <…> у них есть ипотека… Они оказались заложниками.
И потом, знаете, мы, русские, очень много были бедными, и не один раз. Мы знаем, что такое бедность. Вначале это была советская бедность, потом это была бедность после дефолта 1998 года, затем были сложности в 2008-м, когда весь мир переживал крах. И вот представьте, что значит быть бедным, без работы во время [«спецоперации» — Ред.]. Это тоже самоубийство.
И вот теперь я хочу сказать как гражданин и как журналист. Запад обложил Россию ковровыми санкциями. Эти санкции в первую очередь ударили по среднему классу — людям, которые всегда разделяли демократические ценности. Вы теряете своих союзников в этой истории. <…> Вы обрекаете большую страну, в которой 140 миллионов человек, на нищету и разрушения.
Да, мы знаем, кто на самом деле виноват в этом. Но Запад тоже несет ответственность. Мне больно видеть, как на Западе вымарывают слово «русский»
из названий магазинов, театров, разных социальных центров. Я видела это картинку в Нью-Йорке на Брайтон-бич, где снимали вывески со словом «русский». Мне страшно читать сообщения о том, что тот или иной университет прекратил связи с российскими партнерами. <..> Вы душите и убиваете русскую культуру. Я не думаю, что это ваша цель. Но это неизбежный результат.
Я знаю, что в России меня обвинят в том, что я шпион, что мне заплатили, чтобы сделать это выступление. Мне никто не заплатил, я не шпион, я не работаю ни на кого, кроме моей страны. И этот день, эта наша встреча, преследует только одну цель. Я хочу, чтобы в России меня услышали, я хочу, чтобы там научились отличать пропаганду и искали другие источники информации, я хочу, чтобы люди перестали быть зомбированными.
Моя дочь, которой 19 лет, однажды мне сказала — дело было в Нью-Йорке, где уличные музыканты пели сатирические стихи против двух президентов: Соединенных Штатов и России. Она пела вместе с ними, меня это покоробило.
Я сказала: «Ты не можешь петь против русских». Она мне ответила: «Путин — это не вся Россия».
Почему этот невероятный подъем национализма в России? Почему нынешняя власть имеет 68% — по официальным данным, которые всегда немножко врут, скажем, больше половины — поддержки населения. Власть играла в очень чувствительную игру для каждого русского. Итоги Второй мировой войны это личное для нас. Мы потеряли 27 миллионов человек. Когда я была маленькая, я верила, что Дед Мороз — это мой дедушка. Потому что у меня никогда не было деда. Моя мама родилась уже сиротой. Она родилась в декабре 1941-го, а в октябре ее мать получила похоронку. И у нее были уже трое маленьких детей. И вся ее жизнь была косвенно определена этим фактом. И не только для нее, для миллионов человек. Поэтому когда в России произносят слово «нацизм» — у нас одна реакция: «Это нужно уничтожить».
Но россиянам не дали другой информации о том, что крайне правые ультраправые партии на Украине даже не прошли в местный парламент. О том, что в 2021 году в тех самых спорных территориях на Донбассе были убиты восемь человек — не восемь тысяч, не восемьсот, восемь человек! — в столкновениях с украинскими войсками (речь идет о потерях только среди мирных граждан по подсчетам самих «ДНР» и «ЛНР» — прим. ред.) . Это всегда много, но это совсем другие цифры.
Власти играли очень чувствительную карту. Но россиянам не говорят о том, что крайне правые и ультраправые партии ищут контакты с Кремлем и находят поддержку там. Вы знаете, вы писали об этом в газетах. Поэтому когда говорят, что на Украине есть нацисты, все россияне встают, чтобы защитить свою страну. Это манипуляция, это ложь, это огромный обман и это огромная трагедия, из которой мы не сможем выйти десятилетия.
При участии Юрия Сафронова, Никиты Кондратьева / «Новая газета»
