МонологКультура

Евгений Редько: «Думайте о вчера! Все ответы там»

Народный артист нарушил добровольный обет молчания, чтобы сказать «Новой» о самом больном. Послушайте

Этот материал вышел в номере № 30 от 23 марта 2022. Среда
Читать
Евгений Редько: «Думайте о вчера! Все ответы там»
Евгений Редько. Фото: РИА Новости

Предполагал, предчувствовал и знал. С 23 февраля знал, что следующий день будет кровавым для всего мира.

Это такой слух. Николай Васильевич Гоголь говорил: «Необязательно описывать сумасшедший дом, побывав там, достаточно воображения». Я не гений, но у меня бывает слышимость, очень серьезная слышимость. Я слышу разговоры. И у меня бешеный диалог внутри, он самодостаточен и нескончаем. Это не значит, что я сажаю напротив себя второго сумасшедшего человека и с самим собой разговариваю. Нет, может, ухо из души торчит.

У Борхеса есть фраза: «Мы не способны верить в рай, и уже тем более в ад». У нас происходит сейчас ад. Они думают, что это происходит в Украине или в России. Нет, это ад для всего мира.

Анастасия Цветаева сказала мне…

В конце 90-х шел по телевизору документальный фильм про последние дни Анастасии Цветаевой. Она в загородном санатории. Около нее какая-то женщина, с которой они ходят по парку и ведут разговор. Потрясающий ум, потрясающая речь, уникальный лексикон. Затем прощаются, вдвоем уходят в глубину кадра — Анастасия Ивановна и ее подруга. Вдруг ведущая произносит дежурную фразу, явно для монтажа: «Скажите что-нибудь на прощание». Анастасия поворачивается и говорит: «Думайте о вчера». Конец, дальше — титры.

Посмотрел с ощущением, что нелепее ничего не слышал. На следующий день выяснилось, что она это сказала мне. Случилось сугубо личное событие, которое как на плакате кричало: «Женя, думай о вчера».

Так что главное я уже услышал. Мы сегодня каждому, кого терзает вопрос «как это могло произойти?!», «как такое могло случиться?!» — можем сказать: «Думайте о вчера».

В Украине мы родились с сестрой-двойняшкой

И долгое время я не понимал, что украинский и русский — разные языки. «Давай наскрозь пойдем» — ну, понятно, что это «напрямик», или «зараз» — это сейчас. А уж когда я произнес где-то: «Только мне с юшкой!». — «С чем?» Ну как — юшка, она и есть юшка! А, оказывается, люди не в курсе, что это такое.

Мы ехали с театром на гастроли в Киев и Одессу, проезжали станцию Кодыма. Проводник говорит: «Зачем вы выходите? Тут поезд только две минуты стоит!» Я говорю: «Это моя родина». Именно на этой станции, с той ее стороны бабушка стелила одеяло, ставила самогончик, выкладывала яства, мы ели и смотрели: встречали-провожали поезда. Там — двор, три или четыре дома на хуторе, а город — по другую сторону станции. Выходили просто посидеть-посмотреть. В какой-то момент проходящие паровозы стали пар выпускать, приветствовать нас. У меня и фотография до сих пор есть: молодая мамочка, сестры, бабушка.

Мама к концу жизни все время вспоминала Украину.

У Джины Лоллобриджиды в фотоальбоме есть фотография какого-то заброшенного полустанка: кто-то ждет, кто-то на чемодане сидит, выносят вещи. И написано: «Жизнь проходит здесь мимо два раза в месяц и иногда забирает с собой». Это абсолютно наша Кодыма.

После армии я понял: все, что там происходило, потом выходит наружу, в обычную жизнь. Надо никогда не забывать, что это все выходит наружу. Никогда не забывать: это те же люди, других не будет.

Читайте также

«Хватит смертей, хватит злобы, хватит крови, всего этого хватит и нам, и нашим детям»

Обращение Натальи Синдеевой к Тине Канделаки, Маргарите Симоньян и Марии Захаровой

Я был в армии два года

Не делаю вид, будто я «тот, который не стрелял»; у нас был стройбат, лопатой не постреляешь. Но в какой-то момент стали приоткрываться завесы: вот этот взрослый мужик, который за правду, за помощь, за честную службу, до сих пор старший лейтенант, а вот тот ничтожество, быдло, скотина — уже начштаба. Ситуация не в политике, не в званиях. Люди и нелюди, как говорила Марина Цветаева.

В Украине я снимался

В таком странном фильме Натальи Бондарчук «Гоголь. Ближайший». Ближайший, потому что Александр Иванов изобразил его на картине «Явление Христа», он там ближайший к Христу. У Бондарчук было настоящее текстологическое исследование, три или четыре огромных сценария, в них потрясающие были тексты, что она отобрала. Она сидела в научных библиотеках, докопалась до неопубликованной переписки Гоголя… Но из-за нехватки денег пришлось снять только маленькую фреску, но мы все-таки это успели. А сейчас я понимаю, что мы тогда сделали. Снимали в Сорочинцах, в храме, где Гоголь крестил ребенка своего друга, потрясающий храм. В Диканьке, в Сорочинцах мы жили не в гостиницах — у людей в домах. Приходили со съемок, а у нас столы были накрыты, все для нас приготовлено хозяйками. Люди на съемках работали за копейки, чтобы дать нам возможность снимать. Как это все сочетается с тем, что происходит сегодня?

Увидев милиционера, я переходил на другую сторону

Никогда не доверял никаким ни партиям, ни правительствам. Всегда было недоверие, всегда было желание дистанцироваться, уже в детстве переходил на другую сторону, увидев милиционера.

Когда убили Диму Холодова, стояла очередь в Дом молодежи на Фрунзенской, очередь к мальчишке, и она была очень большой. Когда вошел туда, увидел родных, увидел папу, который сейчас похоронен на Троекуровском, но не нашел Ельцина. Подумал: может быть, он раньше пришел или придет позже. Потом узнал, что он не пришел вообще. И тогда я сказал себе: «Это конец. Конец твоему дыханию». Никакого Путина тогда еще не было в помине.

Роль Эзопа в спектакле Мирзоева только рождается, ничего еще не готово. У меня не бывает не болезненных рождений. И это до такой степени гипертрофированно, что я теперь остерегаюсь новых работ, новых ролей. Но после прогона мне пришли письма с таким примерно текстом: «Онемела, что была возможность прийти на это». «Потрясена, что сегодня это возможно». Зритель парализован реальностью: не могу дышать, не могу слушать, не могу смотреть. И вдруг, оказывается, есть театр, и можно дышать!

Хотя театр внутри — сложная среда.

Кто-то себя корректирует, зная взгляд другого или знание другого, или непримиримость другого, или явность другого. И наше состояние непростое, люди видят только то, что они видят, и более того, они даже не видят то, что они видят.

Но для всех таких случаев, когда обсуждается эта дребедень телевизионная, «Раша Тудей» и прочее, у меня есть фраза того же Борхеса — «Гнев столь омерзительного человека равен похвале».

Я хожу в каком-то смысле, опустив глаза

…Я очень часто не могу повторить, что я прочел, что я даже выучил, но это точно у меня в карманах по всему моему организму. Я никого не отпускаю из тех, с которыми мы срослись. Это очень разные люди, это не степень родства, какая-то другая. И я постоянно разговариваю с Зоей (обозреватель «Новой» Зоя Ерошок).

Нужен ли кому-то сегодня театр? Я когда-то сказал, и кто-то вынес это в заголовок: «Трудно ли говорить с небом». Невыносимо трудно.

Но в том деле, которым я существую, только к небу и стоит апеллировать.

У людей на дверях кто-то рисует букву Z, помечают несогласных. При этом люди ничего страшного не делают, просто остаются самими собой. Оказывается, даже это запрещено.

Сейчас в метро завели такие окошки с видео. То, что в них возникает, подчинено определенной тенденции: «Как избавиться от стресса. Как сделать все, чтобы все было хорошо». И булочница какая-то повествует: «у нас все хорошо, всего хватает, муки вдосталь, не выходим из ритма, все есть, будем обеспечивать всю Москву…»

Такие успокоительные волны: переходим на вышивки, на цветы, на помидоры, на удобрения для дач.

То есть, с одной стороны, в метро — государство, с другой — мы: ничего не видим, ничего не слышим, ничего никому не скажем. Там вокруг меня люди, которые думают, что они в курсе, но они абсолютно не в курсе, очень опасная масса.

И я хожу в каком-то смысле, опустив глаза.

Часто вспоминаю ту тетку

В конце девяностых захожу в Сбербанк, он находился в Камергерском, напротив МХАТа. Небольшая очередь. Перестройка. Ну как бы некая присутствует взволнованность, необычность, неординарность, особый воздух. Еще вчера все были уверены: Брежнев навечно, все навечно. И вдруг это меняется! И отпускают людей, и возникает великая литература, выходят толстые журналы. При этом Совет народных депутатов, прямая трансляция, потрясающе все. Становлюсь в очередь, стоим. Открывается дверь, входит какая-то дама, молодая, идет мимо нас, вытаскивает удостоверение, показывает, становится впереди. И мы все понимаем, что это удостоверение известного органа. Но очередь из другого года. Она состоит из мужчин, женщин, бабушек, дедушек и меня, и вся ей говорит: «В очередь!».

И вот тут она поворачивается к нам. Она никогда не стояла в очередях, но в секунду поняла, что ее не пропустят. Она прячет удостоверение и говорит нам всем (это было до 1991-го, это очень важно, это был 1988-й или 1989 год): «Ничего, скоро мы всех вас на фонарях будем вешать». Для нас, стоящих в очереди, это был комический шок, мы тогда все подумали — тетка не понимает, что уже — всё, что другая страна. А она понимала.

Я очень часто вспоминаю эту тетку. Через полтора года был путч. И уже тогда они работали над тем, что происходит сейчас.

Год назад мне прислали письмо из Испании. Стихотворение, и там такие строки: «…Говорю себе: товарищ москаль, на Украину шуток не скаль. …Трудно людей в одно истолочь. Собой кичись не очень. Знаем ли мы украинскую ночь? Нет, мы не знаем украинской ночи».

Маяковский. 1926-й год. Думайте о вчера!

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow