— Татьяна, вы все-таки оказались в Украине. А год назад после выхода из СИЗО вы говорили, что ваше решение — остаться. Но все мы знаем, что в таком подвешенном состоянии — под подпиской о невыезде, в статусе подозреваемого — человека могут держать годами. Неужели вы бы так и сидели в Минске в ожидании предъявления обвинения или иной развязки?

— Да, если бы не последние события, думаю, я бы оставалась в Беларуси. Оставалась бы, потому что выезд в моей ситуации — это билет в один конец, а родина для меня — большая ценность. Как и многим другим политзаключенным, мне было бы проще отсидеть пару лет, чем перечеркнуть всю свою жизнь. К тому же если все уезжают, то не остается оппонентов у власти, не хотелось позволять им перевернуть страницу. К счастью, моя семья меня поддерживала, и поэтому я придерживалась этой позиции почти год: уголовное дело начали в апреле прошлого года, а уехала я из Беларуси в марте нынешнего года.

— Как вам удалось перейти белорусскую границу?

— Я пересекла ее нелегально. К сожалению, я сейчас не могу публично рассказывать детали того, как это происходило. Могу лишь сказать, что мне помогали люди и что дорога из Беларуси в Украину заняла у меня неделю. Я добралась в Украину с западной границы, поскольку ни с юга, ни с востока, ни с севера это было невозможно сделать. То есть сначала мне нужно было попасть в Польшу и только оттуда — в Украину.

— Теперь, когда никакие подписки, в том числе о неразглашении, больше не действуют, можете рассказать, в чем вас обвиняли?

— Меня арестовали по подозрению в совершении преступления. Во всех моих следственных документах фигурирует статья 342 УК Беларуси — «Организация действий, грубо нарушающих общественный порядок». Десять дней я провела в СИЗО на улице Володарского. Через десять дней мне должны были, согласно УПК, либо предъявить обвинение, либо выпустить. Меня и выпустили, но… в статусе подозреваемой и с подпиской о невыезде.

То есть получилось, что у меня запрет на выезд, а у него — на въезд. И так мы жили почти год.

— К вашему мужу пришли в то время, когда вы сидели. Его избили и депортировали. Зачем это, на ваш взгляд, было нужно режиму?

— Спустя год мы впервые с мужем смогли поговорить спокойно и обсудить детали того, что происходило. Раньше мы опасались это делать даже в секретных чатах. Когда арестовали меня и моих коллег, у них не было вообще ничего на нас. Холодные камеры на Окрестина, угрозы — все это было направлено на то, чтобы кто-то из нас не выдержал и дал признательные показания либо оговорил другого. Через три дня меня перевели в СИЗО на Володарского, при этом никто из нас никого не оговорил и никаких признательных показаний не дал. А процессуальные сроки у них уходили. И тогда они провели второй обыск у нас дома — просто по частям разобрали квартиру. Ничего не найдя, они начали требовать от моего мужа пароли от моего компьютера. Это было в понедельник — второй обыск, задержание мужа и предъявление ему требования в течение 48 часов покинуть страну. А в среду сотрудники КГБ пришли ко мне с предложением. Они сказали, что готовы мне кое-что предложить, и тогда мой муж сможет остаться вместе с нашим ребенком в стране, а меня завтра выпустят, и я смогу продолжать спокойно работать и жить в Беларуси с семьей. Но я отказалась даже выслушать их предложение. Так что мой муж вынужден был уехать. А меня потом все-таки выпустили, но с запретом на выезд и в статусе подозреваемой. Так что, я думаю, что когда они давили на моего мужа, целью было, скорее всего, склонить к сотрудничеству. Тем более что потом одна девочка из «Вясны» (правозащитный центр «Вясна», семеро сотрудников которого сейчас сидят в белорусских тюрьмах. — И. Х.) вышла, выехала за границу и обнародовала свою историю: ей предложили сотрудничество, она подписала бумаги и вышла. Я много занималась документацией пыток, неадекватного применения силы к мирным гражданам, ездила по больницам после 9 августа — допускаю, что именно потому они хотели склонить меня к сотрудничеству.

— Не опасаетесь ли вы проблем с легализацией в Украине?

— Нет, потому что у меня есть постоянный вид на жительство, оформленный несколько лет назад. Если уж меня впустили в страну, здесь я могу хотя бы об этом не беспокоиться.

— А вообще отношение к белорусам в Украине сильно изменилось? Каждый день в социальных сетях читаю истории от первого лица: кому-то отказали в аренде квартиры из-за белорусского паспорта, кому-то прокололи шины на автомобиле с белорусскими номерами.

— Я встречаю разных людей. Например, вчера я познакомилась с «киборгом», который защищал аэропорт в Донецке. Он ветеран АТО, и его отношение к белорусам никак не поменялось. Он подчеркивает, что разделяет белорусов и режим. И в то же время я прекратила отношения со своим кумом-украинцем, который позволял себе весьма однозначные высказывания про белорусов: мол, это не нация, и вообще слабаки и трусы. Есть разные люди, а значит, и разное отношение. Но в целом — украинцы не знают, что такое диктатура. Им кажется, что если бы мы сделали такой же Майдан, то все бы поменялось. Но не принимают во внимание, к примеру, что киевских студентов, выходящих на Майдан, избивал «Беркут», но их не отчисляли из университетов и не сажали в тюрьму на годы. Спасающиеся от «Беркута» укрывались в церквях, и никакие силовики не смели врываться и бесчинствовать в храмах. А в Беларуси — сколько угодно. Украинцам повезло жить в свободной стране. Они не могут себе представить уровень террора в Беларуси, поэтому многим кажется, что, в принципе, политическая ситуация не слишком-то и отличается, просто белорусы плохо борются.

— Где вы находитесь сейчас?

— Я нахожусь во Львове. Готова, впрочем, ехать и в другие города, если понадобится. Мы вместе с мужем и ребенком — и не собираемся никуда уезжать из Украины. Мы будем работать в помощь фронту…

— Вы почти год жили без своего сына Даника. Как он пережил вашу разлуку?

— Когда Даника выгнали из страны, ему было восемь. Уже в Украине ему исполнилось девять. Он, конечно, все это время мужественно держался. Время от времени на меня накатывало чувство вины, и я просила у него прощения за то, что мы не вместе. На это он всегда мудро отвечал: «Но это же не потому, что ты так захотела, ты ни в чем не виновата». Из нас троих он оказался в самой тяжелой ситуации. Даник в один момент лишился всего, что у него было: дома, окружения, школы. Он всю жизнь прожил в Беларуси. Ходил в футбольную секцию, занимался бильярдом с тренером. И вдруг в один день все рухнуло. Потом ему нужно было идти в новую школу в новой стране, обзаводиться социальными связями, и ему было очень непросто. Потом ему вместе с отцом пришлось уезжать из Киева во Львов. И снова нет школы, снова непонятное будущее. Я считаю, именно он — главная жертва этой ситуации. Он был счастлив, когда понял, что теперь мы будем вместе. Это для него очень большая поддержка и, возможно, главная причина, по которой я все-таки решилась уехать.

— Что было самое трудное, когда вы уходили из Беларуси в Украину? Все-таки вы нелегал, без штампов о пересечении границы. Это ведь действительно очень рискованное «путешествие» не только с точки зрения опасности быть схваченной белорусскими спецслужбами.

Здесь действует сейчас положение об ограничении въезда граждан Беларуси. Каждый человек рассматривается индивидуально. На украинской границе я провела больше трех часов. И никакой уверенности в том, что меня впустят, не было — при том, что у меня муж украинец и сын украинец. Это был самый большой мой страх, потому что я уже обрезала концы. Мне некуда возвращаться, я не могу вернуться в Беларусь (нарушение подписки о невыезде, да еще и с нелегальным переходом границы — это заключение под стражу. — И. Х.). И если бы меня не впустили в Украину, вообще не представляю, что бы со мной было.