Последствия решения о признании непризнанных «ЛНР» и «ДНР» (невольный каламбур я далее и собираюсь объяснить) еще только предстоит оценить. В ближайшей перспективе экономические и внешнеполитические результаты этого шага вряд ли обрадуют россиян, но при принятии решения они, конечно, были учтены. О среднесрочных и более далеких последствиях говорить пока нет смысла: мир со вчерашнего вечера изменился, а как именно, мы еще не знаем.

Проблема в том, что признание «ЛНР» и «ДНР» Российской Федерацией и, возможно, еще парой-тройкой зависящих от нее государств (признанных мировым сообществом) еще ничего не меняет на политической карте мира: остальные государства по-прежнему будет рассматривать «ЛНР» и «ДНР» как часть Украины.

Владимир Путин пришел к власти на фоне чрезвычайного положения, созданного второй чеченской войной. Далее он раз за разом под различными предлогами воспроизводил эту модель — достаточно вспомнить хотя бы отмену губернаторских выборов под предлогом теракта в бесланской школе в 2004 году. Хотя официально режим чрезвычайного положения не вводился даже ради борьбы с пандемией, и Кремль, и общество за эти 23 года привыкли жить в России по правилам чрезвычайного положения, то есть в условиях постоянно меняющихся правил.

Режим чрезвычайного положения, хорошо исследованный в политической и правовой теории, означает приостановку права. Сначала декларируется, что оно приостанавливается только на время особых обстоятельств — войны или катастроф, — но нет ничего более постоянного, чем временное. Этот режим таит в себе соблазн диктатуры и обладает колоссальной инерцией: общество отвыкает от права, а так называемые понятия (неписаные обычаи) всегда трактует тот, у кого власть, — так, в конце концов, и приостанавливать оказывается уже нечего.

Доклад Владимира Путина об «исторической России» был бы хорош и интересен в рамках международной научно-исторической конференции, где, наверное, нашлось бы немало ученых-историков, готовых ему аргументированно возразить. Но тезис о том, что украинское государство не существует как таковое после как минимум 30 лет его существования на политической карте мира, выдвигает Путин — пришедший к власти не без помощи Ельцина, который, в свою очередь, использовал признание Украины равным партнером для того, чтобы переиграть Горбачева и стать президентом лишь одной, пусть даже экономически доминирующей, части бывшего СССР. С ней, с Украиной, наряду с другими бывшими республиками СССР, РФ договаривалась о границах, об имуществе и вооруженных силах и, к слову, о вывозе с территории Украины ядерного оружия.

Решение о признании «ЛНР» и «ДНР», учитывая что тамошние «понятия» еще менее определены, конечно, рискованное, но с необходимостью продолжает логику чрезвычайного положения: его инерция выталкивает режим ЧП с внутреннего на межнациональный уровень.

Одно дело — приостановка права на национальном уровне и в границах суверенитета одной страны, и совсем другое — навязывание режима ЧП той части мира, которая дорожит правилами и настаивает, что лишь они способны сохранить человечество от гибели.

Точка зрения российского суверена отнюдь не истина в последней инстанции для глав всех остальных государств мира. Чем больше Россия признает непризнанных государств — а после Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья таких уже пять — тем менее она сама оказывается признанной как субъект международного права. Попытка вынести до сих пор только собственный режим чрезвычайного положения на глобальный уровень может породить и у других, притом не самых слабых, игроков соблазн «приостановить международное право».