Специалист по менеджменту в культурной сфере, кандидат искусствоведения, ректор Шанинки и директор Института общественных наук РАНХиГС Сергей Зуев представляет собой новый тип сидельцев — гуманитарий за решеткой. К физикам в тюрьме мы уже как-то привыкли — старики-«шпионы» и «изменники родины» просто заполонили «Лефортово». А вот искусствоведов, «прицепленных паровозом» к экономическим делам, еще не было.
Профессора Зуева почти не слышно. Обходится без громких заявлений, передаваемых на волю. При огромной поддержке научного сообщества этот тип сидельцев весьма скромен.
Под стражей он почти четыре месяца. Перспективы? Полная неопределенность. Последний раз арест ему продлили до 7 марта 2022 года.
Еще известно, что он тяжело болеет. Постоянно находится в тюремной больничной палате. Одна из последних операций — за пару дней до ареста — была на сердце. Сегодня Зуев то в медсанчасти «Матросски», то вывозится на обследования в 20-ю горбольницу, и снова возвращается в больницу при СИЗО. Но состояние от этого не улучшается. Сейчас у ректора Шанинки все признаки предынфарктного состояния.
Я отправила Сергею Зуеву вопросы в СИЗО. Постаралась сосредоточиться на основном, чтобы не тратить его силы. Он ответил. И как кажется, даже не об основном, а о самом для него главном.
— Вы около четырех месяцев находитесь под стражей. Что оказалось самым сложным?
— Я думаю, что две вещи. Во-первых, полная непредсказуемость и невозможность строить сколько-нибудь длительные планы. Ты собой не управляешь — в любой момент могут вызвать, перевести куда-то, отсутствие надежного ритма. Это значит, что, если нет надежного темпоритма вовне, надо заводить его внутри себя. Во-вторых, трудно привыкнуть к тому, что ты собой не распоряжаешься. Вообще. Я, кстати, именно поэтому и не люблю самолеты — та же причина. Но тут уже вопрос внутреннего равновесия, его надо хранить.
— К чему за это время изменилось отношение?
— Изменилось отношение к себе. О чем-то я в себе и не подозревал. Изменилось отношение ко времени и его ценности, особенно с учетом моего сверхпенсионного возраста (пожалуй, впервые почувствовал свой возраст в этой ситуации). Ценность семьи неизмеримо поднялась. А вообще, из этой перспективы сравнительная ценность того, что делал в последние годы, может существенно поменяться. Я, скажем, могу много чего вспомнить и перечислить, но вот оказалось, что
собирать людей, делать человеческие клубы со своей системой человеческих отношений — это и есть «наиважнейшее из искусств». А дальше посмотрим.
— К кому за это время изменилось отношение?
— К очень многим. И в основном в лучшую сторону. Студенты и академики, коллеги и малознакомые люди, я уже не говорю про своих родных, — открылись с совершенно неожиданной стороны. Но я по-прежнему очень боюсь за своих родителей, маме в этом году будет 95 лет. Это меня очень сильно волнует. А хуже я стал относиться буквально к единицам. За страх и ложь. Но общий баланс, повторю, пока, по крайней мере, в пользу первых.
— Как известно, в декабре президент заявил, что не видит целесообразности в вашем содержании в СИЗО, но апелляционный суд на это внимания не обратил. За вас вступились сотни представителей научного сообщества, ученики, коллеги, поручительства за вас в суде дали известные деятели науки, культуры и общества. И все равно — нет. Вы пережили за последний год несколько операций, последнюю — после задержания. Но даже ваше состояние здоровья суды убирают за скобки. Что происходит, как вы сами себе все это объясняете?
— Во-первых, должен сказать, что безмерно благодарен всем людям, которые сочли возможным проявить со мной солидарность. Я всегда верил в своих друзей, но я не знал, что их тысячи и тысячи. Вот ведь — не знаешь, где найдешь…
И отвечая на ваш вопрос, могу сказать, что да — эмоциональное разочарование было сильным. Президент был прав, высказав такое мнение, потому что мое состояние здоровья крайне непростое, и, конечно, никуда бежать и скрываться я не собирался и не собираюсь.
Почему позиция президента не была услышана правоохранительными органами, можно только гадать.
Результат не заставил себя ждать: сейчас, хотя меня и возили в больницу, мне становится намного хуже. На днях я не смог подняться к врачу, и у меня все симптомы предынфарктного состояния — слабость, одышка, утомляемость, головокружения, боли в ногах на фоне по-прежнему высокого давления… Появились новые заболевания. Я никогда еще не чувствовал себя так плохо. Ну а просто по-человечески хочется верить, что позиция президента будет учтена. Мешать следствию я уж точно не буду.
— Вы впервые столкнулись с российским судом?
— У меня был опыт участия в гражданском судопроизводстве. Но это совсем другое. С уголовным — да, впервые. И есть много интересных наблюдений. Ученого в себе ведь не спрячешь.
— Что больше всего тревожит в данный момент?
— Моя семья — им очень тяжело. Мой старший сын — подросток, сами понимаете, 14 лет тот еще возраст, самоопределение, выбор профиля по учебе и подростковый максимализм. Мой младший сын — аутист, ему, как нашему старшему сыну, ничего не объяснишь. Он не говорящий — одни голые эмоции и нервы. Моя жена — на нее рухнуло столько… Поражает ее выносливость и стойкость, очень переживаю за ее эмоциональную восприимчивость и душевное равновесие.
Про родителей я говорил, 94 года — это очень хрупкая ситуация, и ее нельзя испытывать на прочность, это негуманно. Я не смог обнять дочь после родов и не видел своего внука, который родился 19 октября.
Ну и конечно, меня тревожит полная неопределенность всей этой ситуации и ее полная рассогласованность с моей репутацией, которая, поверьте, складывалась годами.
— Кто за эти два с лишним месяца вас удивил, кто разочаровал?
— Меня многие удивили. Пишут люди, которых я не видел десятилетиями. Но пишут и те, с кем я часто вижусь. Но странное дело, что в этой ситуации я стал думать о людях лучше. О тех, кого я знаю, и тех, с кем я не знаком, но пишут и поддерживают, порой пишут даже без ответного бланка. Есть и те, кто разочаровал, но их значительно меньше. Но и разочарования эти, скорее, на фоне тех, кто не бросил и не подвел.
— Что вы читаете?
— У меня сейчас библиотека из более чем 60 книг, большой список литературы от коллег, и я жду новых поступлений. Пишу книгу. В перерывах читаю Стругацких (а как без этого!) «Понедельник» — фраза кота Полуэкта: «Не советую, гражданин… мнэ-э… не советую. Съедят» — становится эпиграфом. И да, спасибо друзьям и ученикам, что шлют и шлют книги. Мои соседи тут в полном недоумении — но в очень позитивном, за что я им очень благодарен.
— Над чем работаете, что пишете?
— Книгу. Рабочее название: «Университет. Хранитель идеального». Очень подходящее название под состояние и настроение. Есть желающие консультировать, аж из десятка стран. И вроде издательство тоже есть. Смысл книги про то, что Университет — один из немногих (если не единственный) институтов цивилизации, который строит свою деятельность, исходя не из внешнего заказа, а из собственных представлений об идеальном/должном. Это всегда своего рода «Утопия о будущем». И похоже, что я всегда занимался этим. Не тот Университет, что иногда называется этим именем. Правда, писать тяжело, пишу лежа, рука постоянно дрожит, но как-то получается, думать во всяком случае.
Сергей Зуев во время заседания Мосгорсуда 9 ноября измеряет давление. С собой в СИЗО тонометр ему взять не разрешили
— Кто вам пишет письма в СИЗО?
— Ох! Тут легче сказать, кто не пишет. Письма идут не очень регулярно, поэтому иногда скапливается штук по 50‒60 в день. А так — родственники, жена Лиза ежедневно, дочь Даша, родители, ученики, коллеги. Забытые знакомые и просто незнакомые люди. Все!
Отвечать всем трудно, но я очень стараюсь. Это особый стиль — жизнь по переписке.
— Что дальше, на ваш взгляд?
— Вот это сложный для меня вопрос. От меня мало что зависит. Есть общее видение, но нет конкретных планов. Пока есть только время следующего продления [ареста]. И все.
— Вы не признаете инкриминируемые вам эпизоды обвинения. Что бы сказали тем, кто сегодня пытается убедить вас и общество в вашей виновности?
— Я ограничен в возможности комментировать ход расследования, но могу вас заверить, что никакой корысти в этой ситуации за мной нет. Мне кажется, что моя репутация это подтверждает. А подделать ее сложно.
И последнее. Я очень благодарен медперсоналу, сотрудникам места, где я сейчас. Они делают, что могут. Но медицина — это еще не все. Есть еще и физический ресурс организма.
