Сергей Соловьев. Фото: Анна Артемьева / «Новая»
«Представить Сережу в небытии невозможно», — сказал мне его товарищ, режиссер Вадим Абдрашитов.
Невозможно.
Будто вообразить, что кто-то там, наверху, остановил пленку с его фильмами. И больше нет этого воздуха, сердечного томления, ошибок нежного возраста. Шелеста платья Анны Карениной. Клекота голубей — чужой белой и рябого. Боли и затаенного страха в страдающих глазах жесткого, словно накрахмаленного Алексея Каренина Янковского. Баширова, включающего магнитофон «Комета». Или голоса в «коммуникейшн тьюб» в «Ассе».
«У каждой трубы есть пара, ее надо найти. Чтобы найти, надо крикнуть с одной стороны и понять, оттуда вышел звук. И когда пара сложится, через трубу можно будет перешептываться и все будет слышно».
И все будет слышно…
«Что-то на душе как-то исключительно гнусно», — говорила Алика Татьяны Друбич в «Ассе».
Правда. Будто гаснут тысячи огоньков зажженных спичек и зажигалок на концерте Цоя. Мы уже знаем, что требования сердец, остались без ответа.
«Асса» же — не просто фильм, это веха в истории отечественной культуры, манифест, пароль для своих. Биенье сердца в такт с перкуссией и гитарой Цоя. Вышедшая в 1987 году картина провозгласила новую эру и в жизни кино, и в жизни страны, какое-то — совсем недолгое время живущей под лозунгом «Мы ждем перемен».
Нет, Друбич — не муза, она и есть существо соловьевских фильмов. Предельная подлинность в самых фантастических обстоятельствах. И еще — как он говорил — «облако». Без этого облака его фильмам было трудно дышать. Поэтому он так настаивал, долго и неотступно убеждал ее играть Анну Каренину.
Снимал такие разные по настроению, жанру фильмы. Юношеская воздушная трилогия («Сто дней после детства», «Спасатель», «Наследница по прямой»). Он вплетал в эти фильмы, как в венки своих героинь, строки классиков: Пушкина, Лермонтова, Толстого, Бунина.
Черно-красная трилогия, начиная с манифеста эпохи — «Асса», потом «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви», «Дом под звездным небом». В них
гротеск и романтика, кошмар и смех — кружат хоровод вокруг замерзших фонтанов. В атмосфере умирания гигантской страны, в корчах цепкого старого мира.
Он вполне себе разделял философию Бананана «А я вообще не живу жизнью. Жить жизнью грустно. Что жизнь: дом — работа, работа — могила. Я живу в заповедном мире моих снов».
И этот мир снов создавал во всех микроскопических, как он говорил, «сверхмелких» подробностях: от ситца вместо обоев в чеховских рассказах и кружев на платье Фрейндлих до воздушного шара юного Тимофея из «Дома под звездным небом». Шара, слепленного из ворованных материалов.
Возможно, его главная картина так и не была снята. «Иван Тургенев. Метафизика любви». История любви Ивана Тургенева и Полины Виардо, главные роли играли Олег Янковский и Татьяна Друбич. Начиная с 80-х он мечтал об этой картине. О «Неизданном романе с перепутанными главами». 20 минут снятого материала исчезли. Но он все время пытался возобновить работу. А спустя почти 20 лет получил категорический отказ чиновников:
«В связи с отсутствием у московской публики интереса к истории взаимоотношений Ивана Сергеевича Тургенева и Полины Виардо мы не находим возможности профинансировать эту картину».
Все его фильмы — арт-объекты, все — «О любви». Кино, не изображающее отношения, вслушивающееся в музыку этих отношений.
«Искусство — одно из самых бессмысленных дел на земле, как полет бабочки, — говорил он. — Зачем оно нужно? Не знаю. Но от присутствия в нашей жизни искусства становится лучше жить. Это я знаю точно».
Он любил «Новую газету». Охотно с нами встречался. Подробно рассказывал о создании эпохальной «Ассы». А когда нам исполнилось 20 лет, ответил на нашу анкету.
