Эксперты-многостаночники Крюкова и Тарасов стали известны благодаря делу о ликвидации Правозащитного центра «Мемориал»*. К многочисленным компетенциям экспертов широкого профиля только что добавилась еще одна — в деле героини публикаций «Новой газеты» Агнессы Хайкара они выступили как историки и источниковеды. Обстоятельства прежние: работали по заказу ФСБ, в центре внимания — документирование репрессий, выводы исследования могут подвести автора под экстремистскую статью, а его работу под запрет.

Мурманчанка Агнесса Хайкара — автор книги об истории репрессированных финских и норвежских колонистов, живших на Кольском полуострове. Агнесса писала историю собственной семьи, но в процессе работы ей удалось составить уникальный список всех репрессированных колонистов Мурмана. Только познакомиться с ним невозможно: оперативники ФСБ изъяли тираж книги, как только он вышел из типографии. Скоро год как его не возвращают автору.

Хайкара за границей — по стечению обстоятельств уехала незадолго до событий. На многочисленные письма и обращения в разные органы власти, которые отправляла сама Агнесса, активисты и политики, приходили туманные ответы. Наконец, Генпрокуратура заявила (документ в распоряжении «Новой»), что книги изъяли «в связи с наличием сведений о хищении бюджетных средств», а после изъятия в них «выявлены признаки экстремизма».

Тема хищения возникла вот как: книга издавалась частично на средства губернаторского гранта, это всего 87 тысяч рублей. Деньги были выделены по итогам конкурса, рукопись оценивало независимое жюри, но заинтересовавшихся литературой «чекистов» якобы смутило, что рукописи в рамках литературного конкурса не проверялись на экстремизм.

Добровольные помощники не пожалели бюджетных денег и заказали исследование. Правда, отчего-то не всех 10 книг разных авторов, профинансированных грантами по этой программе, а только одной — «Неизвестная северная история», автор — Агнесса Хайкара.

В Мурманске, где происходило дело, соответствующих государственной задаче специалистов они почему-то не нашли и заказали в Москве, Крюковой и Тарасову.

В справке об исследовании оно названо «психолого-лингвистическим». Напомним, что в 2014 году суд установил, что Крюкова Н.Н. «не обладает специальными познаниями в области филологии и лингвистики».

Заказчиков интересовало, есть ли в книге негативная информация о каких-то национальностях или социальных группах и может ли она возбудить национальную рознь. Крюкова и Тарасов, как водится у этих авторов, задачи свои не разграничили, а единым текстом от лица обоих экспертов изложили свое мнение. Мнение изложено с большим количеством грамматических ошибок. А вывод заключается в том, что книжка Хайкара возбуждает вражду сразу к русским, финнам и норвежцам.

Большая часть исследования — спор с автором о правильности или неправильности ее подхода к историческим фактам.

К поставленным заказчиком вопросам эти историографические изыски отношение имеют весьма опосредованное. Например, на страницах 6 и 7 Крюкова и Тарасов критикуют избранную Хайкара методологию исследования, основанную на теории Фрейда о коллективной памяти и исторической травме. Фрейд экспертам, видимо, не симпатичен, они заявляют, что, опираясь на него, автор «вместо классической исследовательской установки историка, связанной с идеалом объективности и независимости ученого» опирается на психоанализ и переносит индивидуальную травму на сообщество.

Дальше — больше. Экспертам не нравится, что Агнесса называет колонистов — колонистами, Крюкова и Тарасов заявляют: это «понятие сконструировано искусственно и не отражает исторические реалии» и вообще «придумано автором книги».

Жаль, что Крюкова и Тарасов не являются специалистами по истории Мурмана. В противном случае им были бы знакомы работы основоположника региональной историографии Алексея Киселева или историка Кольского Заполярья Павла Федорова, не говоря об архивисте Дмитрии Ермолаеве или целой плеяде молодых ученых, которые не первый год изучают судьбы колонистов и историю колонизации Севера в целом.

Впрочем, интереснее то, зачем сотрудники «Центра социокультурных экспертиз» вообще обращаются к этим весьма специфическим понятиям, учитывая, что их об этом не спрашивали. Но это экспертов не останавливает, на страницах 11-13 они приводят собственный очерк истории переселения финнов и норвежцев на Кольский полуостров. Эксперты приходят к выводу, что колонизация Севера не превращала Мурман «в норвежскую или финскую колонию». Тут, конечно, снова вспоминается подтвержденное судом отсутствие специальных филологических познаний у учителя математики Крюковой. Колонисты и колонизаторы — понятия разные.

С 13-й по 17 страницу исследования авторы вновь пишут обширный исторический обзор — теперь уже событий, связанных с выселением с обжитых мест. При этом обнаруживаются фразы, напоминающие некорректные заимствования. Например, повествование о задержании иностранных браконьеров пограничным судном «Нептун» в мае 1935 года, абзацы о программе советского кораблестроения, поселке Полярном как операционной базе Северной флотилии полностью совпадают с информацией с сайта администрации ЗАТО Александровск. А абзацы об идее советского руководства о постоянном военном присутствии на Мурмане, формировании взгляда на Финляндию как на вероятного противника, о «финской угрозе» и о создании флотилии — совпадают с авторефератом кандидатской диссертации Д.Г. Семенова «История военного строительства на Мурмане, Март 1920 — июнь 1941 г». В одном случае ссылка на Семенова есть, но фрагмент не оформлен как цитата.

«Отселение 30-х годов осуществлялось в рамках чрезвычайных мер, связанных с охраной государственных границ СССР», а в его принудительном характере виноваты сами колонисты, которые «сорвали сроки».

Признание экспертами исторически оправданным насильственное выселение колонистов с мест их исторического постоянного проживания выглядит так, будто оправдание депортации по национальному признаку.

Далее эксперты дают литературоведческую оценку труду Хайкара (естественно, неудовлетворительную) и обвиняют ее в компиляции, отсутствии критического отношения к жертвам репрессий, а также манипулятивном создании образа врага в лице руководства страны, Сталина и НКВД.

После всего этого околоисторического винегрета Тарасов и Крюкова делают выводы:

Примечательно, что ни в тексте книги, ни даже в тексте исследования нет ни одного тезиса, о межэтническом конфликте и ни слова о «русской нации» вообще.

Тезис о том, что «вопрос о реабилитации жертв политических репрессий далеко не исчерпан»? Или о том, что «историческая память народа, социальная справедливость требуют, чтобы история каждой семьи колонистов стала достоянием общественности»? Или — история выселенного в Плесецк музыканта Людвига Арбела? Когда вся его семья умерла от голода, он пошел в местный клуб и попросил у гармониста инструмент. Его подняли на смех, но дали сыграть. Он играл так хорошо, что стали просить на бис, накормили. «Он, радостный, стал играть, думая, что теперь выживет. Так и играл весь вечер. А много кушать нельзя сразу, а он от радости об этом забыл. Потом он ушёл в свой барак и умер, крысы съели его лицо».

А может быть, слишком напоминает о дне сегодняшнем этот фрагмент из книги: «Кому-то хотелось показать видимость своей неутомимой работы, не отстать от других в поисках врагов».

*Внесен Минюстом в реестр НКО, выполняющих функцию «иностранного агента».