Какими мемуарами можно удивить нас, живущих в эпоху абсолютного торжества нон-фикшн? В ХХI веке люди хотят достоверности и отвергают вымысел. Мы читали блокадные дневники, лагерные записки, письма, старые, но ставшие новыми, до поры закрытые воспоминания — свидетельства общих и частных событий, вспарывающие их с изнанки, превращающие в пепел официальную историю. Но даже на этом разработанном фоне книга Юрия Гурфинкеля «Еще легка походка» с подзаголовком «Анастасия Цветаева и ее современники» (Москва: «Серебряные нити», 2021) выглядит негромким, но — событием.
Русская проза богата врачами: Вересаев, Чехов, Булгаков. Должно быть, корневая пристальность этой профессии обеспечивает ей связь со словом. Гурфинкель тоже врач, кардиолог, и тоны сердца слышит не только ухом. Однажды, придя к пациентке — Анастасии Ивановне Цветаевой, — он стал ее собеседником и товарищем. На целых семнадцать лет.
Опыт наблюдения за старостью может быть очень жестким. Да и редким: взгляд больше привлекает человек становящийся, чем человек итожащий. Возраст в наше время все чаще — вина. Но Юрий Гурфинкель наблюдает не за физическими, а за экзистенциальными качествами.
Анастасия Цветаева провела десять лет в лагерях, шесть — в ссылке, умерла почти в девяносто девять. И до последнего часа сохранила огромный объем памяти, интеллекта, особую «светоносность». Автор обманчиво легко решает труднейшую задачу: передать в слове не себя — другого, особенного, единственного в своем роде. Дело не в статусе «младшей сестры» гениального поэта. В глубокой старости Анастасия Ивановна Цветаева оставалась мощной личностью. Автор дает это ощутить полной мерой.
Таруса. Марина Цветаева с сестрой Анастасией. Репродукция фотохроники ТАСС
Составляющие этого текста — цепкий взгляд наблюдателя и обдуманная простота рассказа. Книга документальна. Но и художественна — строем мысли и слова, истинно писательским умением вычленять существенное.
Сознательно выбранная позиция «в тени» дает рассказчику свободу и точность оценок. Он замечает и повседневное, и поверх идущее, типические черты и проявления натуры, штрих за штрихом воссоздает уникальный характер. Сама Анастасия Ивановна, ознакомившись с фрагментами записок «своего доктора», написала о «свойстве улавливать веянье истинной фантастичности жизни над реальностью дня». Она тоже была таким «веяньем», живым свидетельством фантастичности жизни, ее духовной прочности.
Автор неторопливо, несуетно разматывает нити разных сюжетов, пишет о том, как ездили в Коктебель на съемки фильма о мифологии места, о зимних днях в Крыму, в доме Волошина. О том, как оказались в Голландии на конгрессе женщин-писательниц. A propos замечает и комментирует многое: от характера молодого царя Петра до теорий и судьбы выдающегося ученого-биофизика Александра Чижевского, от семейного строя друзей Цветаевых до случайных встречных. Так возникают и судьбы людей во времени, и острый взгляд на него.
Сестры Цветаевы были одарены обе: старшей не удавалась обыденная жизнь, но над ней витал гений; младшая смогла сделать из длинной жизни художественное произведение. У одной главным было усилие поэтическое, у другой — этическое. Недаром Анастасия Ивановна производила такое сильное впечатление. Ведь до смертного часа она подчинялась императиву — «Духа не угашайте»! Страсть и скромность, легкое дыхание и легкая походка, смирение и величие, слитые в одном человеке и точно отраженные в слове, читателя этой книги сделают богаче; старающаяся быть незаметной, прозрачной, проза автора не раз поразит тончайшей выделки нюансами. Ведь в книге два центра. Героиня. И повествователь. Выглядеть достойно и в слове, и в поведении рядом с такой героиней — само по себе поступок.
