Россия — один из мировых лидеров по избыточной смертности с начала пандемии. От вируса могло погибнуть 635–750 тысяч человек — в пересчете на душу населения это в разы выше, чем в большинстве европейских стран. При этом с марта 2020 года Россия провела на строгом карантине 43 дня, в то время как страны ЕС — в среднем по 186 дней. «Новая» разбиралась, почему власти предпочитают объявлять «каникулы» вместо локдауна, готов ли коечный фонд российских курортов к наплыву туристов и стратегия какой страны оказалась самой успешной в сдерживании инфекции.
Выходные на койке
В России начались «нерабочие дни с сохранением заработной платы». Закрыты рестораны, фитнес-центры, госучреждения. Сентябрьская смертность стала самой высокой для этого месяца со времен Великой Отечественной войны. С 20 октября в России ежедневно от коронавируса погибают более тысячи человек в день.
Однако, говоря о локдауне, представители власти используют «успокаивающую» терминологию:
- нерабочие дни (Владимир Путин);
- эпидемиологические каникулы (заммэра Москвы Анастасия Ракова);
- длинные выходные (мэр Москвы Сергей Собянин, летом 2021 года);
- домашний режим (Сергей Собянин);
- незапланированный отпуск (Сергей Собянин).
Власти упорно отказываются говорить страшные слова: «карантин», «локдаун», «изоляция». «В Москве нет и не планируется локдауна», — специально акцентировал на этом внимание пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков. «Я не люблю слово «локдаун». У нас — ограничения», — вторит ему губернатор Санкт-Петербурга Александр Беглов.
Фактически за полтора года пандемии в стране был введен только один жесткий локдаун. Он пришелся на самое начало вспышки — апрель-май прошлого года. Тогда строгие ограничения позволили затормозить распространение вируса, подготовиться к эпидемии и сберечь множество жизней, говорилось в докладе фонда «Либеральная миссия»
После этого власти сменили стратегию с «итальянской» на «шведскую». Второй «нерабочий» период власти объявили только в этом году, когда в столицы уже попал более заразный и смертоносный штамм «дельта». Но строгих ограничений власти больше не вводили, хотя с каждой новой волной пики заболеваемости и смертности становились все выше.
Люди устали от темы ковида, а власти не хотят подталкивать рост недовольства,
говорит политолог Михаил Виноградов, президент фонда «Петербургская политика». «Власти не хотят ссориться ни с ковидоборцами, ни с ковидоскептиками. Складывается ощущение, что для управленческой системы ковид — не совсем приоритет. Не случайно на следующий день после объявления длинных выходных прозвучало выступление на Валдае, тематика которого звучала более эмоционально и значимо для власти, чем тематика ковида», — говорит эксперт.
«Чтобы люди сидели в локдауне, надо чтобы они почувствовали серьезность ситуации. Серьезность угрозы в нашей стране измеряется не статистикой — никто ей не верит, — а заявлениями официальных лиц.
А заявления официальных лиц содержат двойное послание: «Все серьезно, но не очень». И люди реагируют соответственно — едут на шашлыки, покупают билеты в Сочи, в Египет», — объясняет Александра Архипова, социальный антрополог и фольклорист.
Карантин для слабаков
В России не только не говорят «локдаун». Страна по сравнению с другими государствами Европы вообще отличается мягкими ограничениями.
Всего россияне провели в режиме «нерабочих дней» 53 дня, включая выходные и праздники. Из них только 43 дня длился строгий карантин. Для сравнения: страны ЕС в среднем провели в жестком карантине с ограничением выхода из дома 186 дней. В Британии только последний, третий локдаун тянулся более полугода с постепенным ослаблением ограничений. А в Италии почти все время пандемии — около 600 дней — хотя бы в одном регионе страны был объявлен запрет на выход из дома, кроме поездок на работу, занятий спортом.
На графиках показана избыточная смертность в европейских странах. Цвет отображает строгость ограничений на выход из дома.
- Темно-красный цвет — самые строгие правила.
- Серый — полное отсутствие запретов.
По графику видно: Россия — одна из стран с самыми мягкими антикоронавирусными мерами в Европе.
В основном в нашей стране рекомендуют снизить социальную активность людям 65+. При этом избыточная смертность в России в расчете на миллион жителей — самая высокая из показанных государств. Она в 6,8 раза выше, чем в Германии, и в 1,6 раза выше, чем в Польше.
По оценке «Новой» (достаточно консервативной), с начала пандемии из-за коронавируса могло погибнуть уже 635 тыс. человек. По оценке математика Дмитрия Кобака из Тюбингенского университета, избыточная смертность в России превысила 750 тыс. человек. Это на 43% выше ожидаемого уровня и в разы больше, чем в других странах Европы.
В странах Западной Европы в целом работает правило: чем выше заболеваемость и смертность — тем строже карантин, объявленный государством. В них вводили жесткие локдауны вплоть до запретов выходить из дома без необходимости.
Рекордсмен по длительности строгих ограничений — Италия. При этом уровень избыточной смертности на душу населения именно в этой стране оказался самым высоким в Западной Европе: почти 2,3 тыс. на миллион жителей. То есть погиб один из 500 жителей страны.
Локдаун в Москве. Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»
Страны Северной Европы выбрали другую стратегию. Швеция, Норвегия, Финляндия, Дания вообще не вводили строгих запретов на выход из дома, ограничиваясь рекомендациями. Другие жесткие меры, такие как закрытие ресторанов, перевод школьников и офисных сотрудников на удаленку, вводились, но часто — только на региональном уровне и также часто были рекомендованными.
При этом именно североевропейские страны борются с ковидом эффективнее всего.
Лучший результат демонстрирует Норвегия. По данным Университета Джонса Хопкинса, с начала пандемии в этой стране от коронавируса умерли 900 человек.
При этом общая смертность, по сравнению с 2015–2019 годами не выросла, а даже снизилась. То есть в стране вообще нет избыточной смертности.
В России же локдаун воспринимается как внеочередные выходные ― и это напрямую связано с тем, как о пандемии говорит власть, уверена Александра Архипова. «В других европейских странах выше доверие к институтам власти и есть гражданское общество. Поэтому если возникает какое-то недовольство, то оно немедленно канализируется в прямое взаимодействие гражданского общества и власти. У нас такого взаимодействия нет — любое недовольство канализируется не в публичные разборки, а в символическое сопротивление, обман и читерство».
Инфографика: Екатерина Буркова
Редактор: Арнольд Хачатуров / «Новая газета»
