— Князь, одну руку назад, как служаки! Ходит как перед войском! Увидел на дочери бант! Прошел вихрем так, что в шинели ветер развевается. Это не скандал, это наведение военного порядка. Княжна Марья, терпи. Кусай губы! «Только вы, отец!» В этот миг она — Корделия!

— Нет! Не так! Кто со мной в этом театре спорит?!

Римас Туминас репетирует «Войну и мир». Сцену сватовства в Лысых горах: князь Василий и Анатоль, князь Николай Андреевич Болконский, княжна Марья, мадмуазель Бурьен.

— Старый князь уже несколько дней как бы избегает княжну Марью. Он идет путем отторжения, приближая разлуку. В нем происходит страшное соревнование: отдать и не отдать дочь. Все очень скомкано. Сцена смешная. Анатоль гувернантке делает знаки любви и секса — пойти показать?

Туминас ставит все — до поворота головы и направления взгляда. До мельчайшей детали — справа или слева должен быть бант на кушаке княжны Марьи. Когда старому князю ударить кулаком по клавишам, как выйти к гостям и выказать пренебрежение. Он сам легко и неспешно поднимается на сцену, показывает, обозначает — точно, парадоксально, убедительно. Словно пишет сценическое полотно, нанося на него десятки тончайших оттенков, — и возникает громада толстовского смысла, казалось, неподъемная для сцены и времени. Почему Толстой? Заведомо не сценичный, эпический, трудный? А не, скажем, «Фауст», не однажды упомянутый в планах? Самооценка Туминаса всегда озарена иронией: «к этому выбору меня привела гордость мысли».

Один из самых важных романов русской литературы уже превратился в театральный текст на пять с половиной часов. Не все ветви, нити, сюжеты толстовского «древа» вошли в спектакль. Туминас все знает о «мысли народной», но здесь сосредоточен и на «мысли семейной». На человеке. «Рассказать историю» — его всегдашняя задача, и Толстой дает ему возможность вместить в материал весь свой опыт, все понимание вещей, все письма современникам.

и в процесс вовлечена чуть не вся труппа.

Спектакль почти собран. Премьера в ноябре накануне столетия театра. На открытии сезона показали несколько отрывков.

Сцена, когда Ростовы решают сгрузить с подвод вещи, чтобы увезти из Москвы раненых, сцена объяснения Наташи с умирающим Болконским, сцена одиночества Николая на поле боя среди убитых товарищей полны высокой, сжимающей горло сценической поэзией. И уже сейчас, до выпуска, понятно: грядущий спектакль — мощная режиссерская работа. Декорация предельно лаконична: Адомас Яцовскис максимально открыл сцену, выстроил диагонали, выбрал глубокие темные тона. В спектакле прозвучит последняя музыка Фаустаса Латенаса.

Вахтанговцы открыли сто первый сезон. Праздник столетия — при сильной труппе, победной деятельности дирекции, финансовой поддержке и технической оснащенности — выпал на трудные времена. Испытание «Войной и миром» есть испытание вечностью. Но впереди сияет звезда премьеры. И это, надеюсь, будет спектакль из тех, что меняют лицо «театра в моменте» — и в столетней истории.

Сегодня мы публикуем эксклюзив — фрагменты записи репетиций Римаса Туминаса, которые любезно предоставила «Новой» пресс-атташе театра Елена Кузьмина. Этот режиссерский монолог сам по себе событие.

***

…Спектакль только начался, а мы уже попали к какому-то финалу. Как будто пропустили завязку. У них уже что-то случилось. И это сразу приковывает внимание. Нужно что-то пропущенное вспомнить, чтобы попадать в правильную интонацию.

Спектакль требует элегантности, простоты. Нет ни кресел, ни стульев, все строится на воображении. Зритель не должен опережать актера. Как только зритель предугадывает ваше следующее действие, актер становится не нужен.

Очень важны психологические кульбиты — в поступках, в мыслях. Это обязанность ваша: цирк сознания, переворотов, изменения души, настроения, порывов.

Обязанность профессии — раскрыть слово, мысль.

Обращаются со мной как с «тяжело здоровым»! Спорьте со мной, не соглашайтесь!

Как старый князь говорит: «Здоровы бывают дураки да развратники, а я не тот и не другой».

Для театра интересен слом истории, переход эпох. Порода превращается в пародию.

Где голос?! Голоса нет, как у меня?

Это же девятнадцатый век! Голос оттуда!

Вы артист финала, вы финалист!

Письмо Анатоля. Соня видит, что с Наташей что-то происходит. Тревога должна вселиться и жадность разузнать. Соня читает письмо Анатоля к Наташе: драматургия письма — от веселой иронии до испуга. Держит письмо двумя пальчиками, как какую-то гадость. Готовится броситься к Наташе, как львица к прыжку!

«Ты не знаешь, что такое любовь!» — эта рана, нанесенная Соне Наташей, будет болеть постоянно. Но! Соня не составляет литературной ценности. Для нее не написан монолог.

За несколько секунд я должен понять вашу жизнь дня. Мы нарушаем актерскую профессию. Если бы у нас была клятва, как у врачей, мы бы нарушали ее.

Князь Василий. Под старость стал осторожнее с шутками, он чувствует — они отстали от жизни.

Написание мiръ — с i («десятеричным») соответствовало значениям «вселенная, земной шар, род человеческий».

Интересно, что заглавие в документе — «Тысяча восемьсот пятый годъ» — было зачеркнуто одной чертой, а рукой самого Льва Толстого над словами «Тысяча восемьсот» написано: «Война и миръ».

Все пробуждает воспоминания. Память — это родина души. Эта родина детства присутствует не только как тема спектакля. Все идет из детства. Голоса. Смех Пети. Хорошо, что я не люблю детей, собак, кошек на сцене. Остался только Петин смех, который будет сопровождать нас.

Тема войны звучит с первых же сцен. В этих декорациях очень важно включить воображение, чтобы дополнить то, чего нет на сцене. Ориентироваться на диагональ, не в зал.

Актрисе: «Редко кто из вашего поколения так точно интонационно попадает в сцену!

— Там же так написано!

Туминас: Значит, вы умеете читать! С вами можно разрушать границы».

Пьер. Человек опасное существо. В нем есть некая разрушительная сила. Пьер знает о своих припадках бешенства, чувствует, что люди видят в нем некую опасность. Масонство его — длинный путь освобождения от страхов, от зла, от убийств. Характеристика, данная Андреем Пьеру: ты единственный живой человек, прозвучавшая в начале, не должна забываться. Вам должно не хватать сцены, чтобы исчерпать эту тему.

Пьеру: «Не нужно быть грубее. Позже сентиментализм уйдет. И спектакль, как сама жизнь, будет жестче.

Нельзя утонуть в быту, завязнуть в психологическом театре. Нужно и можно нарушать представление о том, как надо. Не бояться».

Илья Андреевич. Почему его все любят? Он тонкий знаток женщин, игры, кокетства. Это не просто первый бал дочери, это как первый выход на сцену.

В реквизите должны работать художники! Конструкторы! А не «подать и уйти»! (Приносит со сцены прут, к концу которого привязан елочный шарик.) Это комета?!!

Сейчас уже обозначены белые пятна по роману. Я говорю про игровую зону. Паузы придают течение неспешности, но эта зона — зона игрового квадрата, она радиоактивная, а для вступления в эту зону есть звуковая партитура.

Мы должны все сцены сыграть: швырнули сцену, затем другую — вспышками, это нам важно! Теперь — это нам важно! Зритель должен проникнуться уважением к выбранным вами сценам.

Необходимо искоренить из нашего сознания «зритель не поймет». Не нужно думать, что зритель что-то не поймет. Нужно самим быть в теме, в музыке, в ситуации. Главное, чтобы вы сами поняли.

Это не прием, не решение, не трактовка. Это способ существования, метод, который приспособлен к роману, который требует этого метода. Нужно избавиться от княгинь, князей, графов — они сами придут. Каждую реплику нужно открывать, взрывать, наполнять жизнью.

Не нужно специально играть любовь, она сама живет в этой жизни, проявится в сцене.

Николай Ростов: между Николенькой и Николаем. Что привлекает Николая, зачем он хочет идти на войну? Для него было готово место в архиве. Может быть, форма? Он хочет нравиться, быть любимым. Эта история пока не читается, нужно подумать, покопаться.

Когда возвращается, всю комнату превращает в поле сражения. Рубит, колет, нападает. От романтической ноты до изнеможения. Он одарен большим воображением, втягивает девочек в свой рассказ.

И новый взгляд на то, во что он истово верил. В чем наши сила и гордость? Мы исполняем приказы. Наше дело рубиться. Умирать, не рассуждая. Горд встретить смерть.

О Наташе говорят — «Порох!» А где этот порох?! Эту сцену нужно делать не мне, а молодому режиссеру. Я уже забыл эти праздники…

Кутузов мафиози, вор, коррупционер. Самый жестокий человек. Сколько жертв было на его пути, пока он добрался до власти. Это не Сталин, это Берия! С Александром проще — он слабый. Это ваши миры, об этом нужно думать.

Ильин, играющий Илью Андреевича Ростова:

— Что я тут делаю?

— Вы мерите жизнь шагами.

Должна быть большая концентрация в каждой сцене, тогда сработает принцип вбрасывания сцен. Театр представления — это очень трудно! Каждая фраза должна быть наполнена жизнью ассоциативной.

Отъезд Ростовых. Кто вы? Беженцы. Что можно взять с собой? Самое важное. А что самое важное? Илья Ростов — умирающий, но никто этого не видит. Все потерял, все утратил.

Мы в моем детстве много переезжали. Помню: открытая машина, там кровать, зеркало, шкаф, обратная сторона дивана. Пальма всегда наводила на меня грусть.

«Не читай никому своего романа, никому, кто может быть судьей тебе. Помни, что тебя уже не раз сбивали, а теперь дело серьезное, кто-нибудь скажет глупость, а ты к сердцу примешь» (Софья Андреевна Толстая).

Наташа придумывает праздники-иллюзии, чтобы скоротать время ожидания. Соня с радостью подчиняется ее фантазиям. На нее смотрят мама, отец, Соня — как на будущую актрису. В ней творческий азарт, ею восхищаются, ей все прощают. Пока они еще вместе, пока это можно — пожить! Эти моменты станут явным, зримым сценическим эпизодом!

Сцена у Шерер, Элен, князь Василий, Перонская: «Все разрушается, привычной жизни не будет. Две позиции, столкновение Запада и Востока. В чем нерв неуверенности?

Просит выйти на сцену Полину Чернышову, заменить другую актрису: «Сидите, как отвергнутая, и показываете всем, что вы обижены, наказаны! Вы должны быть одеты на каждую репетицию — мало ли что придет нам в голову!»

Сцена «в опере». И Наташа, и Соня, и Вера больше радуются за папу, который обожает музыку и театр, чем театру.

Один старичок, который пел в шауляйском хоре, — такой пушистый, аккуратный. К нему подбежали студенты с возгласами: «Вы композитор?», а он: «Ничего, ничего!» Но так ему приятно было, что его приняли за композитора! Так и Илья Андреевич, он в своем любимом мире.

Приезд Николая. Бывают моменты, когда так тепло, так хорошо, что даже грустно.

Нужно понять весь объем! Ищите, будьте в теме, а ошибки будут — и в спектакле, они его даже украшают. Вы все читали этот роман, и хорошо знаете своих персонажей.

Не Элен ищет защиты у Анатоля, а он у нее. Не она ищет людей, а они, как завороженные, стремятся, льнут к ней.

Завтра монтировка. К сожалению, так складываются события, что я ложусь с больницу, но может быть, это и хорошо. И может быть, я присоединюсь к вам в Ясной Поляне.

Завтра будет стоять огромная стена, и вы будете выглядеть маленькими на фоне ее. Так всегда бывает при переносе на основную сцену. Но это пространство само поможет вам найти психологические подробности, которые требуют близости, интима. Мы идем по роману подробно, но впечатление, что что-то ускользает, становится конструкцией. Теперь мы подводим эту черту и переходим к другому восприятию. Это очень важно, но с условием, что надо высоко играть. Высокие чувства, высокие желания, высокая любовь и ненависть. Не переигрывая, но осознавая высоту своих намерений.

Не покидает меня мысль, с которой мы начали когда-то. Что эта зона радиоактивна, здесь не живут, но, вступая в нее, мы решаем проблемы, сталкиваемся и уходим, оставляя искры ненависти, раздора, любви. Эти темы взрастают, обогащая вас как актеров.

Будем храбрыми!

Телефоны убрать, разговоры прекратить!

Появление Андрея (сватовство). В этой сцене интонация Андрея должна звучать очень явно. Делает предложение, как вручает пакет (ноту!). Здесь и проявляются другая жизнь, другие нравы, другие манеры.

Князь Андрей иногда исподлобья глядит в пространство зала, всматриваясь в живое — будто ищет нашего сочувствия.

Нужно вселиться в ощущение, что за нами наблюдают, мы не брошены, — через нюансы.

Девочки переодеваются к балу — «такой маленький улей».

Одетые вышли к papa, остановились в ожидании чуда. Все вместе, все трое — праздничный букет. Они должны быть интересней, чем все остальное.

Николаю (Юрий Цокуров) после взрыва: «Что вы там? Мир наступил? В другой эпохе очутились? Нырнули в пруд, а очутились в море!»

А Трамов сегодня отлично сыграл Анатоля! (Заменял Логвинова.) Вот когда не надо — все получается! Любую выбирайте роль! Можно даже женскую!

Дайте мне часто репетировать, я разобрал бы всю работу, поставил бы все на место! Помощнику: Вы не можете пользоваться моей лексикой, когда говорите с артистами!

Николаю Ростову (монолог после боя): «Температура в глазах, температура в голосе!»

Пьер и Перонская (в Москве, занятой французами). Максаковой: «Отбросьте все и сыграйте бабу, такую русскую — широко! Шире ноги! Широкие жесты!

Разруха! Такая свобода человека! Перонская в этой сцене одета во что-то мужское, может, монашеское — широкое!»

Нужны калоши. Калош должно быть много в театре! Всю жизнь играли бедных! Играли народ!

Очень хороша Максакова! Прямо спасла третий акт! Молодец! Как и Купченко в первом.

Туминас сердится — ему напомнили о Наполеоне (которого нет): «Сволочи старательные! Чего нужно не помнят, а что не нужно — помнят.

Нельзя спускаться по боковым ступенькам со сцены во время репетиции! Уволю!»

Объясняет роль Шерер: «Она срывается на князя Василия не по сути, а по-театральному! Такое удовольствие кричать на невинного! — начинайте с этой глубокой темы. Князь, если вы еще раз скажете, что нет, я вас разорву, укушу, уничтожу… Выколю глаза!»

Пьер очень обижен на европейскую ситуацию! Андрей слушает его, пряча улыбку, готовый расхохотаться, но… воспитание!

Именины у Ростовых. Внутренняя драматургия для Веры:

Как я ненавижу эти именины! Как они мне все надоели!

У вас есть любовь к жизни, вы только играете в черного лебедя! А когда состаритесь, будете играть в белого. И вы готовы напасть на маму уже давно! Скандал созревал уже десять лет!

Три музы! Оставьте руки в покое, никто руками не машет!

Наташа с Борисом.

Наташа зовет Бориса — проявляется незнакомый сексуальный голос.

Борису: не надо насиловать куклу! Посмотрите романтический канал или открытку ХIХ века — как там все нежно!

Да ну вас! Уйду из театра! Пойду в «Сатиру» — там понимают юмор!

Старый князь рассматривает Лизу:

Да никогда она не родит! Кого ты мне привел? Это же еще одна драма для него!

Забудьте, что вы старый князь, князь Андрей, Бурьен! Вы личности! Самым главным становится, что вы поняли о них, вынесли из репетиций!

Князь ведет себя так с Бурьен, как будто бы ничего не происходит. Иначе будет грубая игра. Ни одной женской слезы он в жизни не утер!

Всех этих, которые ставят «по мотивам», которые обожают себя и ставят про себя, всех их хочу шарахнуть «Войной и миром».

Смотрю и вижу: заканчивается спектакль — и как быстро открывается занавес! И там уже все стоят на поклонах. Я бы отменил это. Не открывать занавес — сохранить тайну.