![Записка Сталина в редакцию журнала «Красная новь» о повести Андрея Платонова «Впрок» [1 июня 1931 г.]*](https://novayagazeta.ru/static/records/9ec3fec19c1e459b9eb4a855ce955a53.webp)
Записка Сталина в редакцию журнала «Красная новь» о повести Андрея Платонова «Впрок» [1 июня 1931 г.]*
Очень нужны были советской власти «инженеры человеческих душ», как когда-то о писателях затейливо высказался Юрий Олеша. Сталин эту фразу подхватил. В начале 1930-х административными усилиями началось объединение разношерстной писательской братии в единый союз «советских писателей». Их задача — художественным словом воспевать социалистические преобразования.
Может быть, и не все были к этому готовы, но советская власть покупала писателей с потрохами. В обстановке полуголодной страны с тотальным дефицитом это было очень просто и называлось — создать условия для творчества.
Вернувшись в Москву после долгого отсутствия, Корней Чуковский с удивлением записывает 24 ноября 1931 года в дневнике:
«Похоже, что в Москве всех писателей повысили в чине. Все завели себе стильные квартиры, обзавелись шубами, любовницами, полюбили сытую жирную жизнь».
А вот писателя Андрея Платонова с благами обошли. И причина тому — гневная сталинская резолюция на журнальном оттиске его повести «Впрок». Сталин писал:
Сталин — резолюция на рассказе Платонова «Впрок»
«К сведению редакции «Кр[асная] н[овь]». Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойденную слепоту. И. Сталин.
P.S. Надо бы наказать и автора, и головотяпов так, чтобы наказание пошло им “впрок”».
Сталин любил такие шутки. Очень удачно вышло — обыграл название повести «Впрок». Вот и наказание пусть будет с запасом — на всю писательскую жизнь. Так и вышло.
Платонова «проработали» на писательском собрании, травили в прессе за, как ее переиначили, — «кулацкую хронику». Платонов каялся, писал письма Сталину, Максиму Горькому, но ответа не получил.
Писатель замолчал надолго. Его лишили читателей, перестав печатать. Он стал нем. Так просто оказалось сломать жизнь человеку одной лишь резолюцией.
А что же в повести? Романтическое изображение мечтаний деревенских голодранцев. Поэтизация босячества. Невыразимая прелесть и образность и в то же время какая-то щемящая тоска в картинках сельского быта. Нет, не такой хотел видеть деревню Сталин. Ему хотелось социалистической идиллии, примитивной, но веселой и приятной. Два десятилетия спустя Сталин был в восторге от фильма «Кубанские казаки» (реж. Пырьев, 1949). Вот! Вот такой он хотел видеть зажиточную колхозно-совхозную жизнь. И напрасно Хрущев пытался его робко увещевать, дескать, индейку в фильме едят артисты, а куплена она на деньги Министерства кинематографии…
Сталину эстетически была чужда платоновская образность. Но еще хуже, в первых строках замечание Платонова, что он выбрал глаза героя, который «способен был ошибиться, но не мог солгать». Сталинская максима была совсем другой — можно лгать, но нельзя ошибаться!
Косноязычие своих героев Платонов поэтизирует, делает настоящей литературой. Более того, не скрывает своей симпатии к ним. Язык крестьян насыщен словечками новояза, почерпнутыми из газетных передовиц и радиопропаганды. Наверное, можно назвать Платонова первым советским «писателем-деревенщиком». С другой стороны, городской бытописатель Зощенко, скорее наоборот, отстраненно и холодно смеется над своими героями, их языком и повадками, нанизывает все новых и новых персонажей на булавку, как энтомолог.
Но что особо разозлило Сталина? Вот небольшой фрагмент повести «Впрок», как будто от имени героя:
«Здесь я пользуюсь обстоятельствами, чтобы объявить истинное положение: перегибы при коллективизации не были сплошным явлением, были места, свободные от головокружительных ошибок, и там линия партии не прерывалась и не заезжала в кривой уклон. Но, к сожалению, таких мест было не слишком много. В чем же причина такого бесперебойного проведения генеральной линии?»
Ну и что тут скажешь? Автор не просто ерничает и издевается, все гораздо хуже — он передразнивает. Передразнивает того, кто всерьез писал на страницах главной партийной газеты об «уклонах», о «сплошной коллективизации» и «головокружении от успехов».
На первый взгляд у Платонова в повести все более-менее гладко и благостно. Колхозная жизнь дана глазами советского пилигрима в романтическо-идеализированном виде. Но если вчитаться в диалоги героев, всмотреться в изображаемые детали быта и описание нравов — предстает картина Босха со всей средневековой дикостью и вековой отсталостью. Причем — картина, сдобренная изрядной долей исковерканной партийно-коммунистической фразеологии.
И все же Сталин был не прав. Повесть не была написана «агентом наших врагов». Ее писал очень талантливый художник, движимый лучшими побуждениями и романтическим порывом воспеть новый путь.
В действительности на селе все было много хуже, чем даже в платоновской повести, — и в ужасах издевательств начальства, и в бесправии колхозников. И как тут не вспомнить известную шутку о крестьянах, выбирающих название своему колхозу.
Кто-то вдруг предложил — давайте назовем колхоз именем Лопе де Вега. Его с недоумением спросили — почему, что это имя значит? А он в ответ — да сам не знаю, но уж больно на «… твою мать» похоже.
* Сталин. Революция сверху: от «великих строек коммунизма» к «Большому террору». 1929–1938 / Отв. ред. А.К. Сорокин. М., 2019. С. 89.
