Недавно на Болотной набережной в Москве появилась огромная скульптура, изображающая… Ну каждый может сам решить, что она изображает. Ее автор, знаменитый швейцарский художник Урс Фишер, дал произведению название «Большая глина № 4». Судя по искусствоведческим описаниям, это памятник творческой мысли художника. Вот скульптор думает, мнет глину, рвет ее на куски, складывает эти куски вместе, а в это время в его воображении что-то рождается. И вот этой глине, нужной, в сущности, лишь для того, чтобы теребить что-то в руках, пока думаешь, устанавливается огромный памятник из металла.

Я, кстати, воспринимаю эту скульптуру не так. Мне кажется, это продутый ветрами и вымытый морем утес. Такие есть — хоть в Крыму, хоть у берегов Сардинии. Это некое напоминание об утерянном нами романтизме и отсылка к истокам. А то камни города уже и не помнят, откуда они взялись. Даже различимые на поверхности металла полоски — отпечатки пальцев художника — не мешают мне видеть именно это.

Но большинство москвичей, как выяснилось, видят тут нечто совсем другое. А конкретно — экскременты. Вот прямо-таки кучу экскрементов. Кстати, я уверена, что не то чтоб художник не закладывал в свое произведение такую возможность. Фишер вообще склонен к игре с этой темой. Несколько лет назад на выставке в музее «Гараж» показывали его объект — унитаз, наполненный прекрасными фруктами, потому что какие бы замечательные вещи мы ни ели, они все равно окажутся там.

Блоги разразились трехэтажными проклятиями и насмешками. Российская реакция оказалась куда злобнее, чем реакция, например, жителей Флоренции, где эта скульптура стояла прямо на площади у Палаццо Веккио рядом с «Давидом» Микеланджело (ну хорошо, с его копией). Нельзя сказать, конечно, что итальянцы ее как-то особенно полюбили, но в соревнованиях неприятия мы их точно победили — некие городские активисты уже собирают единомышленников на акции протеста.

Архитектурный критик Григорий Ревзин сказал в интервью, что у нас скульптура Фишера стала памятником «единению в ненависти, которую мы выливаем на страницы социальных сетей». У себя в блоге он добавил, что подобную злобу у нас вызывает вообще «любая скульптура: неважно, это Владимир, Калашников, Ржевский монумент или скромный памятник Самуилу Яковлевичу Маршаку на Лялиной площади, который усилиями общественности удалось убить в зародыше».

В этом списке вызывавших протест статуй забыт важный пункт — памятник Петру Первому работы Зураба Церетели. А именно с ним соседствует объект Фишера на Болотной набережной. Практически как со статуей Давида во Флоренции.

Но если «Давиду» эта самая «Глина» противостояла (как и всей окружающей возрожденческой архитектуре), то с Петром они составляют некий созависимый дуплет. Петр не контрастирует со скульптурой Фишера, а скорее поддерживает и тем самым оглупляет ее. Кажется, что ну окей, раз то безобразие было возможно — возможно и это.

Установлен (кстати, не навсегда — это временная выставка) взволновавший всех объект на территории, принадлежащей центру современного искусства ГЭС-2, которым занимается фонд V-A-C, созданный Леонидом Михельсоном. Нет сомнений, что руководители центра осознавали этот жест как провокационный, но все же, думаю, такая почти всеобщая озлобленная реакция — не то, что они хотели. Искусствовед Дмитрий Пиликин написал, что все дело в том, что V-A-C опоздал. «Они строили свой центр, чтобы доказать, что Россия — это часть Европы и ничего не случилось. Увы, случилось, и мы все дальше уходим в резервацию за новый железный занавес».

Есть известный анекдот о том, как еврей рассказывает другу, что в субботу нашел на дороге кошелек, но не мог его поднять, так как в день субботний такое запрещено. «Но я помолился, — продолжает он, — и Господь сотворил чудо: вокруг была суббота, а у меня четверг».

До поры до времени многие из нас старались жить в этом сознании, что можно создать вокруг себя четверг. Что контекст можно если не победить, то раздвинуть. Или хотя бы не заметить. Такой территорией четверга был, например, парк Горького, когда его делал Сергей Капков, или знаменитое московское пространство «Яма», пока его не обложили заборами и автозаками.

Но нет, контекст нельзя не учитывать. И в контексте сегодняшнего дня и сегодняшней Москвы «Большая глина» не щекочет наше эстетическое чувство, как задумано, не дает нам почувствовать ничего нового (пусть даже нового дискомфорта), а лишь слегка увеличивает привычную травму москвича, возникшую на почве городских монументов. Скульптура покойно становится в ряд и так ненавидимых предметов.

А на то, чтобы разбирать, что «это другое», сил уже нет.