В прошлом году минчанин Степан Латыпов еще не был активистом, а его телефон уже прослушивали. 16 августа Степана приговорили к восьми с половиной годам лишения свободы. Это один из самых жестоких политических приговоров начиная с августа прошлого года.

Про Степана хочется рассказывать. Про Степана рассказывать страшно. Про Степана рассказывать необходимо. Потому что таких, как он — незаконно арестованных, несправедливо осужденных, подвергаемых пыткам и издевательствам в тюрьмах, — в Беларуси уже тысячи.

Я не знаю, как становятся героями. Кто-то бросается под танк, а Степан Латыпов просто купил цветы. 12 августа прошлого года было тяжелое солнечное утро, когда усталость навалилась на всю страну, будто сошедшая лавина. После трех страшных ночей, когда белорусов убивали и избивали на улицах, когда крики из тюрьмы на Окрестина по ночам разносились на весь микрорайон, когда родители не могли найти своих детей, когда реанимации были переполнены, как и тюрьмы, наступило это утро. Казалось, что от усталости в этот день уже никто не выйдет из дома. Но несколько десятков женщин все-таки вышли.

Утром они оделись в белое и молча встали в цепочку в центре Минска, возле Комаровского рынка, — это одно из самых бойких мест в городе. Никаких лозунгов, плакатов, кричалок. Только тишина. Молчаливый призыв остановить насилие.

У него необычная профессия — арборист. Он лечит деревья и борется с сорняками. Степан ухаживал и за деревьями в резиденции Лукашенко. А еще выиграл тендер на обработку Минского района от борщевика. Про Латыпова писали государственные газеты, называя его одним из лучших арбористов в СНГ. А потом он подарил цветы женщинам в белом, молча стоявшим возле Комаровки. Вечером того же дня из Минска будто вообще исчезли силовики. Город был чист. Двери тюрьмы на Окрестина открылись, и избитые минчане начали выходить на свободу. Десятки тысяч людей просто гуляли по городу, пели песни и кричали «Жыве Беларусь!». В тот вечер казалось, что осталось несколько дней до свободы, что ситуация переломилась и что один сильный марш все решит.

Марш тот прошел в воскресенье, 16 августа, и на него вышли полмиллиона белорусов. Ни до, ни после столько людей на акции в Минске не собиралось. Полмиллиона — не просто много. Это действительно сила. Возможно, это был тот самый день, когда вечером нельзя было расходиться. И тогда ровно год спустя Степан Латыпов не получил бы восемь с половиной лет, а Роман Бондаренко был бы жив. Они были соседями — оба жили в одном дворе, который уже год минчане называют «площадью Перемен».

«Площадь Перемен» появилась в их дворе в тот же день, когда Степан Латыпов покупал цветы для женщин в белом: 12 августа. Неизвестные граффитисты изобразили на стене вентиляционной шахты подземной парковки диджеев Владислава Соколовского и Кирилла Галанова. Влад и Кирилл стали известными в один день и даже миг. 7 августа, за три дня до выборов, власти запретили кандидату в президенты Светлане Тихановской проводить предвыборный митинг, заняв все разрешенные для агитации площадки своими мероприятиями. Тогда Тихановская сказала, что вместо проведения митинга посетит городской праздник «Калейдоскоп творчества» в Киевском сквере. Десятки тысяч минчан отправились туда же. И когда весь район оказался занят гуляющими белорусами, два звукорежиссера из Дворца молодежи врубили «Перемен!» Цоя. Парней задержали сразу. На выборах они не голосовали, потому что сидели на Окрестина. И не знали, что через несколько дней в ближайшем к Киевскому скверу дворе появится мурал с их изображением: в тюрьму такие новости не передают.

С первого дня городские службы начали войну с муралом. Закрашивали, соскребали, смывали, но изображение появлялось вновь. А потом жители двора решили просто нести вахту и защищать стену с муралом. 15 сентября была вахта Степана Латыпова. Но вечером во двор приехали не коммунальщики, а ОМОН. Степану скрутили руки строительными стяжками и увезли. Тогда еще все верили в скорую победу, и соседи надеялись, что все обойдется 15 сутками. Не обошлось.

Через несколько дней государственное телевидение показало «разоблачительный» сюжет. Там говорилось, что Степан Латыпов планировал воспользоваться опасными химикатами, чтобы распылять их вблизи омоновских цепей во время акций, а заодно — распылять их на дачах деанонимизированных силовиков. В общем, травить силовиков. Многие уже тогда поняли, что Степан выйдет нескоро. Но многие продолжали верить.

Уже в суде он рассказал, что происходило в том самом микроавтобусе, который увозил его из двора: «Затянули руки за спиной, надели на голову мусорный пакет. По пути дважды пересаживали из автобуса в автобус. Но это был мой район, и я знаю там каждый поворот.

Выкручивали руки, ноги за спиной, «ласточкой», избивали кулаками и ладонями по ушам так, чтобы в голове словно взрывалась граната. Били дубинкой по ягодицам, били так, чтобы синяка не оставалось… Я кричал, задыхаясь в черном пакете, а они смеялись. Говорили: «Учим алфавит. Сейчас спрашиваем букву А и начнем учить Б». Говорили: «Не кричи, твоя Тихановская не услышит». Но я продолжал кричать. Я кричал и думал: «Очень хорошо, что взяли меня, мало кто из соседей выдержит это». Когда было особенно больно, я вспоминал слова матери, она учила меня говорить себе: «Я маленький-маленький ежик, мне совсем не больно». И это в какое-то мгновение помогало мне. Но они очень опытные, меня постоянно называли по имени, и у меня не получалось отключаться никак».

Отключаться не получалось и потом: Степана Латыпова 51 день держали в «пресс-хате». А он 51 день просился в карцер, потому что даже условия в карцере казались ему менее невыносимыми, чем в той «хате». И в первый день суда, 1 июня, Степан «вскрылся». Его увезли в больницу и сделали операцию. А потом отправили на судебно-психиатрическую экспертизу. Разумеется, его признали психически здоровым. Можно было и не тратить время на экспертизу: уже, по-моему, все знают — в Беларуси точно все, — что «вскрыться» — это последний доступный заключенному способ протеста. Как говорил потом о своем поступке Степан, «это мое право и моя свобода».

В суде во время последнего слова он рассказал, что это было на самом деле: «Никого не смутило и то, что всю первую половину заседания я плел кляп, который нужен был, чтобы уйти достойно, не скуля от боли. Было больно. Безумно больно и страшно. Потом дернул за ногу конвоир, я ударился головой и упал. Было больно, страшно и очень стыдно. Очень стыдно, потому что попытка вышла неудачной».

Кстати, никаких химических атак на омоновские цепи в обвинении не было. Было участие в дворовом чате, с помощью которого Латыпов якобы организовывал действия, нарушающие общественный порядок. Еще было сопротивление сотруднику правоохранительных органов (правда, тот сотрудник под псевдонимом Петров). И, чтобы срок был побольше, — мошенничество в особо крупных размерах: будто бы Степан Латыпов боролся с борщевиком с помощью несертифицированных химикатов.

В суд в качестве свидетеля вызывали даже бывшую жену Степана Екатерину. Не знаю, что хотел услышать судья, но Екатерина сказала просто: «Степа — самый лучший человек, с открытой душой и добрым сердцем». Потом судья спросил, есть ли у обвиняемого вопросы к свидетелю. Степан сказал: «Свидетель, знаете ли вы, что обвиняемый прожил с вами лучшие годы своей жизни?» Судья сделал замечание. А спустя несколько дней вынес приговор. Восемь с половиной лет.

Удивительное дело:

Прослушивали просто так, чтобы узнать рецепт борьбы с борщевиком? Или в Беларуси на всякий случай уже записываются в неведомые облака все телефонные разговоры, а потом просто извлекаются нужные? Второе намного вероятнее. Услышав, что сейчас в суде будут воспроизводиться его телефонные разговоры, Латыпов бросился на стену клетки с криком «Да что ж вы делаете, твари?». Это было последнее выражение протеста перед вынесением приговора.

Я не знаю, сколько просидит Степан Латыпов. Точнее, знаю: столько же, сколько Виктор Бабарико, Сергей Тихановский, Николай Статкевич, Мария Колесникова и еще тысячи белорусов, арестованных и осужденных за последний год. Это, по-моему, понятно всем. Я о другом — о том, как мы все тесно связаны. Степан Латыпов дарил цветы женщинам на Комаровке в то самое время, когда неизвестные художники рисовали в его дворе мурал с «диджеями перемен». И если говорить о Степане, то нужно обязательно говорить об убитом спустя два месяца после его ареста Романе Бондаренко — соседе по двору. А если говорить о Романе Бондаренко, то нужно непременно вспомнить врача Артема Сорокина и журналистку Катерину Борисевич, которые рассказали обществу правду о нуле промилле в крови убитого Романа и сели в тюрьму за нее — за ту самую правду, которую пытались измазать дерьмом государственные пропагандисты. А если говорить о той правде, то нельзя не вспомнить журналисток «Белсата» Катю Андрееву и Дашу Чульцову, которые вели стрим из того самого двора после убийства Романа Бондаренко, а теперь сидят в гомельской колонии за тот стрим.

Так можно нанизывать события и истории до бесконечности. Потому что мы все за прошедший год оказались связаны так, как никогда прежде. Причем не какими-то эфемерными невидимыми нитями, а тяжелыми железными цепями. Тут уже не шесть рукопожатий, а одно на всех: все уже отсидели или еще сидят в соседних камерах и бараках. Если не ты сам, то родственник, друг или сосед непременно сидел если не со Степаном Латыповым, то с его родственником, другом или соседом.

Эти цепи рано или поздно будут разорваны. А вот связи — уже никогда.