У этой книги только один недостаток. Зато весомый. Это, собственно, ее вес. Этот фолиант тяжело даже на коленях держать. Единственный способ обращения с ним — почтительное перелистывание на кофейном столике.

То, что в книге множество фотографий (замечательных), этой увесистости не искупает — фотоальбомы, они разные бывают, а это все ж не альбом, а книга. Настоящая книга — для чтения.

Нехолодным взглядом.

А этот вес и необхватность переводит издание из разряда книги в разряд «дорогого подарка». И очень жаль.

Потому что эта книга, она очень своевременная. Вернее так: настолько несоответствующая духу времени, настолько идущая с ним вразрез, что она оказывается необходимой, закрывающей прореху, расширяющуюся сегодня в ткани жизни.

Что же сделал Юрий Рост? Он написал о хорошем. О том, как бывает хорошо: как любишь, как дружишь, как ценишь, как восхищаешься. И нет, это не умиленные байки, интонацию которых давно усвоила реклама. Это вообще-то трезвые и часто ироничные тексты.

Просто это трезвые и ироничные тексты, наполненные любовью, способностью ее испытывать. «Книжка, которую вы держите в руках, называется «Групповой портрет на фоне жизни», — пишет Рост.

На глаза Юрию Росту попадаются классик мировой фотографии Анри Картье-Брессон и одноглазый киевский аккордеонист Лесиненко, академик Сахаров и вымышленный, но, безусловно, узнаваемый патологоанатом-философ Собакин, театральный шофер дядя Вася Цыганков и режиссер-визионер Сергей Параджанов. И у него получается говорить о них на одном уровне человеческой заинтересованности и включенности. Это не «знаменитости», с одной стороны, и «проходные персонажи» — с другой. Это всё личности, оставившие след в душе рассказчика, люди, о которых он умеет говорить с той смесью сочувствия и готовности понять, которой миру, растревоженному необходимостью мгновенной реакции (хоть в соцсетях, хоть «в воздух» — в ответ рассказывающему очередные плохие новости телевизору), так не хватает сегодня.

Ровно так же у него получается снимать своих героев. Да, есть те, кто позирует, и те, кто как будто случайно оказались в кадре, но и те и другие — часть мира, внутреннего мира фотографа, который, как он сам говорит, спрятан в темноте его камеры и «вырывается» оттуда вспышками образов. «Мир фотографа нереален, — пишет Рост. — На карточке изображено то, чего уже нет и не будет». Это очень точное, но неполное замечание. Да, на карточке отображено мгновение, которому не суждено повториться в так называемой реальной жизни, но которое постоянно существует где-то во внутреннем мире фотографа, не повторяясь буквально, но возвращаясь интонационно.

Я часто думаю о том, что в андерсеновской «Снежной королеве» холод проникает в сердце Кая именно через глаза. Сначала попавший в глаз кусок троллева зеркала заставляет его не замечать все доброе и прекрасное, а концентрироваться на всем негодном и безобразном, и, как следствие, его сердце превращается в кусок льда.

Уже довольно давно подход Кая рецептирован тем слоем общества, который, скажем так, отвечает за интеллектуальное наполнение жизни. Плохое кажется нам интересней хорошего. Не в том смысле, что мы готовы обязательно это плохое превозносить, а в том, что мы готовы очень много где его видеть и увлеченно заниматься его препарированием. Вступая в контакт с токсичной сегодняшней реальностью, этот подход (не то чтобы совсем необоснованный, но чрезмерно распространенный) вызывает какое-то сгущение душевной атмосферы — мы почти начинаем верить, что живем в неудачном мире, населенном неудачными особями.

Книга Юрия Роста про то, что это не так.

Про то, что можно уметь видеть и чувствовать, что это не так.

Анна Наринская, «Новая газета»

* * *

Он вообще кто?

Мудрец. Фотограф. Путешественник. Насмешник.

Писатель.

Рост — большой европейский писатель.

Только Рост, в традициях друга своего отца Виктора Некрасова, лежа с объективом среди кислых гильз, слышит главную фразу участников гражданской войны, превращающую ее из предмета гордости в то, что не следовало начинать, а сейчас лучше заканчивать.

«Какое время нашел на танке учиться кататься…»

Он ненавидит войну и любит фронтовиков. Его принцип — «общее сочувствие ходу жизни».

Только мой друг Рост может по-домашнему описать нашу историю: «В 17-м году никого в России на месте не было. Одни сдавались в плен немцам, другие заседали в Учредительном собрании, третьи тусовались на маевках, четвертые, из крестьян, искали, к кому пойти поделиться обидами на тех, кто продолжал пахать, сеять, продавать».

Тяжелое дело. Рост (в последнее время особенно часто) хоронит любимых людей.

Но никогда не прощается с ними.

В его блистательной автобиографической прозе живут великие музыканты, художники, ученые и Сахаров, конечно.

Они там живут так, как будто с ними ничего не случилось. Рост оформил им вечную жизнь, населил ими мир, и мы в нем живем теперь вместе.

Хамдамов, Параджанов, Данелия, Спиваков, мама и папа, старухи с Пинеги, фронтовик, которому родина не пожалела дерева на культю, Голованов и Волчек, великий авантюрист и спаситель планеты Горелов — я влюблен в его героев, как пацаны в «Трех мушкетеров». Жизнь как невредящее другим приключение.

Я когда-то понял, что с хорошими людьми встречаются только акушерки. Вот Рост помог родиться стране, в которой стоит выжить.

К началу. Как быть с Ростом.

Выдвинуть на премию «Большая книга». Он написал Большую и Книгу.

Дмитрий Муратов, «Новая газета»