Покончив с общемировой повесткой, перейдем к России, для чего совершим небольшой экскурс в историю.

Первая «структурная трансформация» российской экономики произошла в ходе «великого перелома», ускоренного мировым экономическим кризисом и падением цен на хлеб (основной экспортный продукт Советской России), перехода от частного сельского хозяйства к колхозному, в ходе которого от голода умерло порядка семи миллионов человек.

Вторая, обратная, трансформация экономики из социалистической в капиталистическую обернулась для населения «проклятыми девяностыми» с практически двукратным падением уровня жизни. Да и экономика сократилась на схожую величину.

И вот теперь России предстоит третья за последние сто лет структурная трансформация.

Стоит специально отметить, что появление в Стратегии нацбезопасности России понятия структурной трансформации, упоминание о ней в статье главы Минфина вкупе с подготовкой правительством России 800-миллиардной госпрограммы развития электротранспорта до 2030 года говорит о том, что энергопереход осмыслен и признан российской властью.

Структурной трансформации в обновленной Стратегии нацбезопасности нашей страны отведены пункты с 61 по 64-й. Сначала повествуется о наших основных конкурентных преимуществах.

Лучше дать прямую цитату: «Обширная территория и выгодное географическое положение, разнообразие природно-климатических условий и минерально-сырьевых ресурсов, научно-технологический и образовательный потенциал, макроэкономическая устойчивость, внутриполитическая стабильность, высокий уровень обеспечения обороны страны и безопасности государства — факторы, которые создают благоприятные условия для модернизации российской экономики, развития промышленного потенциала России». Все хорошо, есть только один вопрос: почему до сих пор не модернизировали?

Далее вкратце описываются результаты будущей трансформации, то есть цели, которые ставит перед страной Стратегия: «Переход от экспорта первичных сырьевых ресурсов и сельскохозяйственной продукции к их глубокой переработке, развитие существующих и создание новых высокотехнологичных производств и рынков наряду с технологическим обновлением базовых секторов экономики, использованием низкоуглеродных технологий приведут к изменению структуры российской экономики, повышению ее конкурентоспособности и устойчивости».

И снова тот же вопрос: если за 30 лет ничего этого не случилось, то с чего ему случиться сейчас? Ответ известен: в этот раз, лишив страну нефтяного подспорья, нас заставит действовать сама жизнь.

Дальше мы видим, какими путями планируется достигать поставленные цели: «Реализация масштабных инвестиционных и инновационных программ и проектов, способствующих консолидации научно-технического, производственного и ресурсного потенциала России, насыщение внутреннего рынка товарами российского производства и появление новых передовых научных компетенций создают основу для долгосрочного экономического развития Российской Федерации и дальнейшего укрепления национальной безопасности».

В принципе импортозамещение неплохо сработало в последовавшие за кризисом 1998 года несколько лет. Но для этого потребовалось уронить курс рубля в четыре раза. С другой стороны, лишившись нефтяного подспорья, рубль и сам собой упадет, обеспечив это важное условие. Вопрос в том, за счет каких средств лишившийся нефтяных доходов госбюджет будет обеспечивать реализацию масштабных инвестиционных и инновационных программ. Ответ: за счет триллионов рублей, накопленных государством в ФНБ.

Так выглядит поставленная в Стратегии нацбезопасности «задача максимум», реализация которой в условиях сохранения санкций и сокращения поступлений от экспорта углеводородов потребует поистине гигантских усилий. Это то, что экономисты называют «положительным сценарием». Посмотрим на несколько более вероятный «средний сценарий». Его можно назвать инерционно-инновационным, поскольку в отличии от «задачи максимум» он не требует сколько-нибудь серьезных изменений, да и усилий по большому счету тоже не требует.

но это не значит, что мы заменим импортные «мерседесы» равными по качеству отечественными автомобилями. Нет, мы импортозаместим достаточно простые вещи. Правда, по многим тысячам позиций. Потому что даже китайский импорт станет для нас слишком дорогим.

Россия существенно нарастит сельскохозяйственный экспорт, ведь полуторамиллиардный Китай завершает переход на «европейскую» мясо-молочную диету.

Часть потерь от сокращения экспорта нефти и нефтепродуктов компенсирует экспорт использующихся в электромобилях промышленных металлов. Но не очень большую, и только если нам повезет — и технологический прогресс не заменит чем-то никель и кобальт.

При некоторой удаче, расширив транспортные возможности нашего транссибирского коридора, мы сможем выручать до $30 млрд в год за счет транзита грузов из Китая в Европу, конкурируя с морским направлением за счет скорости и дешевизны, а с выстраиваемым сейчас Китаем альтернативным сухопутным направлением — за счет того, что наш коридор находится полностью в одной юрисдикции, а не проходит через полтора десятка стран.

И тут надо особое внимание уделить не экстенсивному, а интенсивному пути развития — благо в России есть технологии скоростного перемещения грузов по железной дороге без замены существующего полотна, обеспечивающие грузовым составам скорость передвижения более 100 км/час, что в разы сокращает срок доставки грузов из Китая в Европу. Не стоит также забывать и о Северном широтном ходе.

Если очень повезет, и Китай всерьез озаботится сокращением своей крупнейшей в мире угольной генерации, заменяя ее газовой, то мы получим новую «газовую паузу», но теперь в экспортном исполнении, длиной в десяток-полтора лет.

Россия может начать развивать так называемое карбоновое земледелие, направленное на поглощение из атмосферы парниковых газов и включающее в себя как развитие лесоводства (леса — легкие планеты, и теперь это может приносить деньги), так и новые низкоуглеродные технологии в сельском хозяйстве. По предположениям авторов недавнего доклада «Битва за климат: карбоновое земледелие как ставка России» (ВШЭ — Сколково — Международный центр конкурентного права и политики БРИКС) продажа квот на выбросы СО² способна приносить России до $50 млрд ежегодно.

В новые технологии сельского хозяйства я верю не очень — то есть не в сами технологии, а в их реализацию у нас, а вот с лесом все проще. Тут действительно ситуация может сыграть в нашу пользу с минимальными усилиями, которые позволят переместить наш новый лес в категорию «управляемого человеком» (в целях снижения загрязненности атмосферы). Потому в лес я верю. Тем более что он может принести до половины от искомых $50 млрд.

в Европе, водорода — «бирюзового», «серого» или «голубого». Правда, скорее всего, эта ниша временная, ведь Европа стремится к произведенному без использования углеводородов чистому «зеленому» водороду. Это реально, поскольку требует от нас минимума новых технологических решений, вопрос лишь за желанием Евросоюза превращать российский газ в свой водород.

В этом случае наше будущее — транзит чужих грузов, сельское хозяйство, экспорт металлов и водорода какой-то степени «зелености», продажа на экспорт квот на СО² и ориентированное на внутренний рынок технологически не самое сложное производство. Жить будем хуже, чем сейчас, но все же лучше, чем в конце девяностых.

Про «плохой сценарий» и задумываться не хочется: старшее поколение помнит крах милитаризованной советской экономики в девяностые годы прошлого века. Правда, в итоге оказалось, что то был крах созидательный, высвободивший для экспорта огромный объем потреблявшихся военно-промышленным комплексом природных ресурсов. Но «сыграло» это только с началом нового века, когда мировые цены на нефть, газ, металлы выросли в разы. Нынешний будет (если будет) не таким — высвобождать для продажи за рубеж уже нечего.