Иван Павлов и Иван Сафронов (справа) в суде. Фото: Пресс-служба Мосгорсуда / ТАСС
«Силовики» оттачивают методы борьбы с адвокатурой: от тупого «плана «Крепость», когда к задержанным просто никого не пропускают, до двухходовки, изобретенной следователями ФСБ для нейтрализации конкретного адвоката Ивана Павлова в конкретном деле Ивана Сафронова.
Обычным приемом следствия давно стал допрос адвоката в отношении каких-то действий его подзащитного: гарантия адвокатской тайны не распространяется на обстоятельства, прямо не связанные с делом, по которому осуществляется защита, но допрошенный адвокат более не может участвовать в нем. А комбинация в отношении Павлова выстроена в обратном порядке: сначала (в апреле) против него было возбуждено дело по ст. 310 УК РФ за «разглашение данных предварительного следствия», а на прошлой неделе, как только что сообщил в инстаграме «Канал собаки Павлова», Сафронова допросили как свидетеля по делу Павлова. Опрошенные «Новой» «монстры» адвокатуры подобных прецедентов припомнить не смогли.
Формально Павлову не запрещено участвовать в деле Сафронова, но если он придет к тому в Лефортово, то нарушит «запрет общаться со свидетелем» и сам может оказаться под домашним арестом. Более строгая мера пресечения при обвинении по ст. 310 применена быть не может, но это на несколько месяцев исключит дальнейшую работу Павлова по этому и другим делам.
Другой защитник Сафронова из объявившей о самороспуске «Команды-29», который участвовал в его допросе по «делу Павлова», не имеет права рассказать о его содержании публично, чтобы также не получить обвинение по той же ст. 310 УК. Но это не лишает нас права пофантазировать на эту тему самостоятельно.
Мы знаем, что обвинение Павлову касается двух эпизодов, имевших место в декабре прошлого и в марте нынешнего года: передачи «Ведомостям» копии постановления о привлечении Сафронова в качестве обвиняемого и рассказа журналистам о том, что в деле появился некий свидетель под псевдонимом. Ни к первому, ни ко второму из этих эпизодов Сафронов, все это время находящийся в строгой изоляции в Лефортово, отношения иметь не может. Что же такого он мог бы сообщить Павлову, чего бы тот и сам не знал из тех же самых материалов дела?
Павлов тоже весьма изощренный юрист, и он, конечно, оценит остроумный ход своего процессуального противника. Но
Сафронов будет настаивать именно на его участии в своем деле, и Павлов будет фехтовать дальше (а его отвод может быть расценен как лишение Сафронова права на защиту).
Павлову запрещено пользоваться средствами связи, и мы лишены возможности уточнить его планы напрямую, но, возможно, он обратится к следователю с просьбой письменно разъяснить, как ему вести защиту Сафронова дальше. Следователь, скорее всего, «включит дурака» и сошлется на суд, который избрал Павлову такую меру пресечения (она казалась странной, пока не был сделан следующий ход). Тогда Павлов пойдет в суд и попросит эту меру видоизменить — снять запрет на общение конкретно с его подзащитным Сафроновым.
Суд, который едва ли захочет вступать в конфликт с ФСБ, из этой ситуации как-то выкрутится, хотя тут придется поломать голову. Но независимо от его решения в этом судебном споре должен будет «всплыть» тот самый допрос Сафронова (по делу Павлова). А что если выяснится, что допрос носил чисто формальный характер? Это укажет на то, что его единственной целью было выбить Павлова из дела. Тогда эту комбинацию, которую можно назвать изящной, а можно и иезуитской (тут все зависит от точки зрения), можно будет квалифицировать уже как злоупотребление должностными полномочиями со стороны следователя (ст. 235 УК РФ).
