Профсоюзный лидер. Зигмунд Худяков, 64 года

Дедушка Зигмунда воевал еще в царской армии, был белым офицером. После революции его сослали в Хабаровск. Отец всю жизнь работал на заводе, после доноса его приговорили к высшей мере наказания, но так и не расстреляли. Во время первого задержания полицейские посоветовали Зигмунду «не переживать» и пригласили на составление протокола. «У меня отца три раза возили на расстрел, меня успокаивать не надо», — ответил мужчина полицейским. Побывал несколько раз в спецприемнике, а после освобождения «устраивал на митингах ликбез о том, как надо вести себя с силовиками».

За время участия в протесте получил штраф 25 тыс. руб. и 23 дня административного ареста.

Искатель. Андрей Ботал, 51 год

Андрей вырос в небольшом дальневосточном селе, примерно половина жителей которого, по его словам, сидела. Сидели и родственники Андрея: отец, младший брат и братья матери. «Приходишь в баню, а там такие наколки, что Эрмитаж отдыхает», — вспоминает мужчина. Себе он обещал, что не повторит судьбу близких, но в 22 года тоже попал в тюрьму: «Мы совершали преступления: хулиганство, гоп-стоп, что-то крали». Там ему дали почитать Евангелие, и «началась жизнь христианина». С того времени он стал писать песни — о боге и о жизни. Теперь Андрей — пастор в местной протестантской церкви. Горожане знают его как автора песен о Сергее Фургале.

За время участия в протесте получил штраф 10 тыс. руб.

Мученик. Андрей Винарский, 53 года

Священником Андрей стал в 32 года и 20 лет служил в деревенском приходе Николая Чудотворца в 35 км от Хабаровска. Утром туда — вечером обратно. «Это была размеренная жизнь», — говорит он. До ареста Фургала его не сильно интересовала региональная политика и власть. А после он стал вести онлайн-трансляции с акций, смотреть лекции российских экономистов и политологов. Его активное участие в протесте не понравилось местной епархии, которая потребовала прекратить ходить на митинги или отказаться от служения.

За время участия в протесте получил штраф 180 тыс. руб. и 52 дня административного ареста.

Пара с голливудской историей. Никита Караев, 35 лет, и Евгения Важенина, 34 года

Инженер Никита и декоратор Евгения познакомились на митинге. Он брал на акции свою собаку — огромного аляскинского маламута Санту. Вокруг него всегда было много людей, все хотели погладить пса, а скоро начали называть Санту фургалособакой. «Это шутка. У нас в городе был фургаломобиль, а потом появилась и фургалособака», — говорит Никита. «Я заядлый собачник, не смогла пройти мимо», — вспоминает первую встречу Евгения. Они познакомились, узнали, что, оказывается, живут на соседних улицах. Никита проводил девушку домой. Так началась их love story. Никита старается не пропускать акции, Женя ведет с них стримы.

За время участия в протесте Никита получил штраф 95 тыс. руб. и 8 дней административного ареста, Евгения — штраф 175 тыс. руб. и 9 дней административного ареста.

Системный борец. Эльвира Рудакова, 54 года

Эльвира «проснулась» в 2018 году, когда власти повысили пенсионный возраст. Для нее большая загадка, почему россияне не отреагировали на это более массовым протестом. В поддержку Фургала она выходит с первых дней. Поначалу Эльвира не понимала, как можно повлиять на чиновников, но потом увидела новые возможности. Она активно участвует в нескольких гражданских инициативах, переписывается с властями, требует изменений. Дома скопилась толстенная папка ответов на ее требования.

За время участия в протесте получила штраф 10 тыс. руб.

Революционерка. Анастасия Субботникова, 44 года

До 2013 года Настя жила в Москве. Происходящее в стране ее устраивало: ей нравился Путин, она смотрела государственные каналы, получала неплохую зарплату. А когда вернулась в родной город, «почувствовала неладное». Колхоз в ее родном селе «загибался», закрылись хлебопекарни. В Хабаровске она пошла работать в такси. Эту работу она называет любимой: у нее свободный график, в любой момент она может подъехать к участникам протестных акций и помочь. На акциях была одной из самых активных. Перестала смотреть телевизор год назад.

За время участия в протесте получила штраф 165 тыс. руб. и 3 дня административного ареста, 30 часов обязательных работ.

Стратег. Ирина Сторожева, 48 лет

Ирина не думала, что когда-нибудь будет участвовать в длительном протесте. Жила спокойно, работала бухгалтером. Когда после задержания Фургала ее коллега спросила, выйдет ли она на митинг, она без промедления согласилась. Сейчас она собирает десятки обращений в поддержку бывшего губернатора, оформляет и отправляет письма в силовые ведомства и администрацию президента. Раньше на митингах молчала, а теперь чаще других рассказывает подробности о деле Фургала.

За время участия в протесте получила штраф 10 тыс. руб.

Ирина Сторожева. Стратег

— Сергей Иванович Фургал — из простой семьи. Он врач, много практиковал, умеет общаться с людьми. В Государственной думе он выступал с проблемами Хабаровского края, знал их, а не просто сидел и кнопки давил, как многие. Многие ли у нас знают, кто у них депутат в Госдуме, многие ли вообще интересуются политикой? Мало. Может быть, поэтому мы так и живем?

Он победил на выборах губернатора во втором туре с огромным отрывом, но сам говорил: «Не я выиграл выборы, а власть проиграла». За него шли против действующей власти. Он всегда был протестным, но оказался порядочным человеком.

С 2018 года, когда он стал губернатором, не так много времени прошло. Край был с проблемами, которые возникли до него. Например, недостроенная дамба в Комсомольске-на-Амуре, на которой воровали подрядчики, недостроенный дворец «Самбо» в Хабаровске. Фургал решал давние проблемы. При нем достроили жилье для дольщиков.

Сироты пришли на площадь Ленина в Хабаровске [летом 2019 года]. Они сказали, что будут там сидеть, пока им жилье не дадут. Он вышел с ними поговорить и попросил организовать им горячее питание. И в итоге их проблему решили.

А еще он выставил на продажу яхту, которая принадлежала правительству и которую использовали, когда приезжал полпред в Дальневосточном федеральном округе Юрий Трутнев.

Говорят, Фургал — популист. Но вы попробуйте так же.

Многие считают его человеком, который был способен на реформы. Он не прогибался, но и не был в оппозиции. Я не скажу, что Сергей Иванович был идеальный, но с ним появилась возможность диалога.

Эльвира Рудакова. Системный борец

Когда Сергей Иванович пришел к власти, у нас и город, и край вздохнули с облегчением. Первый год у него не было своей команды в думе Хабаровского края, но после выборов в 2019 году [когда большинство мест получили члены ЛДПР] он стал работать, и многое изменилось.

Взять хотя бы школьное питание. Раньше в школах дети питались по-разному, это зависело от того, что могут родители. И тогда одному ребенку давали целую сосиску, а другому — половину. Представляете, какой это абсурд? Ведь школьники за одним обеденным столом сидели.

Никита Караев. Романтик

— Сергей Иванович — это первый губернатор, за которого не было стыдно.

После первого тура выборов [главы края] на него было большое давление, чтобы он снял свою кандидатуру. Он выпустил ролик, заявил, что он согласен пойти первым заместителем к Вячеславу Шпорту [бывший губернатор Хабаровского края, тоже прошел во второй тур выборов 2018 года]. Все думали, что он снимет свою кандидатуру после этого ролика. Но он не побоялся и выиграл с большим преимуществом. После этого начались разговоры, что у нас необычный губернатор.

Не имея большой административной поддержки из Москвы, он смог сделать очень многое. Он ни у кого не просил, не клянчил, старался обходиться своими силами, изыскивать все возможные ресурсы именно в Хабаровском крае.

За два года многое не успеть. Все вспоминают, и я тоже, как дети-сироты организовали митинг у правительства Хабаровского края, на котором требовали себе квартиры. Он вышел к ним без охраны, не пытался их выгнать, думал, как помочь. Именно таких, может быть небольших, но человеческих, добрых, дел было много.

Анастасия Субботникова. Революционерка

— Сергея Ивановича полюбили за его реальные дела. Вот пример. У меня есть коллега, которая переехала в Россию из Туркменистана. Жить решила в Хабаровске, тут ей дали подъемные, она вступила в программу долевого строительства, но ее обманули. Она несколько лет ждала свою квартиру, все люди ждали. И как только Сергей Иванович пришел, она вскоре получила жилье. Я ее встретила на первом митинге после задержания Фургала.

Анастасия Субботникова. Революционерка

— О задержании Фургала я узнала по телевизору. В группе в WhatsApp нашей деревни началась полемика. Были мнения, что «ворюгу посадили». А я отвечала всем: «Вы чего? Он нормальный дядька».

Мы решили с мужем приехать на первый митинг пораньше, чтобы взять наклейку на машину. Их было всего 300 штук. Кто-то за ночь придумал лозунг «Я/МЫ Сергей Фургал», мальчишки распечатали наклейки, и он стал очень популярным. И вот мы встали в пробку, муж понял, что мы можем не успеть на раздачу. Он выскочил и побежал.

Когда мы подъехали к площади, мы увидели поток людей, там все было в людях. У нас не было ни плакатов, ни флагов, ни рупоров.

Ирина Сторожева. Стратег

— Когда Сергея Ивановича задержали, было чувство нереальности происходящего, негодование. Это надо было с кем-то обсудить. Коллега сказала мне: «Пойдем на митинг! Ты выйдешь?» Конечно выйду!

Таких митингов в Хабаровске, как летом прошлого года, никогда не бывало. Сравнить мало с чем можно. Это было огромное чувство единения, когда чужие люди становятся своими. У меня слезы были в первые моменты от избытка чувств.

Все только пожимали плечами и возмущались, как такое может быть, что человек жил спокойно, никто его не считал преступником, он был в политике, а тут такое. Это шок. 15 лет был честным, а тут резко стал нечестным.

Первым делом мы подумали, что все это произошло из-за его высокого рейтинга. Есть запись, где Трутнев ему за это выговаривает: «У вас, Сергей Иванович, рейтинг растет, а у президента падает».

Андрей Винарский. Мученик

— Дочь мне сразу сказала, что будет ходить на митинги. Я видел, чем заканчиваются митинги в Москве и Питере: разгоны, дубинки, избиения. Мне было страшно за нее, поэтому я решил ходить вместе с ней.

Я уверен в том, что его арест не связан с убийством 15-летней давности. Поэтому для себя решил, что могу выйти на акцию. Это ведь в каком-то роде защита человека, который попал в сложную ситуацию.

На первом митинге мы с дочерью увидели совершенно разных людей: там была и интеллигенция, и предприниматели, и молодежь. Полиция вела себя корректно, ведь она должна беречь от беспорядков. Так и было первое время. Они даже раздавали людям маски и воду.

Зигмунд Худяков. Профсоюзный лидер

— 11 июля 2020 года после задержания Фургала на площадь Ленина вышло огромное количество людей. Это был взрыв самоорганизации. Я не мог представить, что люди, не договариваясь, собрались в таком количестве. Власти врали, занижали численность участников митинга, говорили, что на улицы вышло 2,5 тысячи человек, хотя их было около 35 тысяч.

Во время первого митинга я был дома. Открыл интернет и все проклял: «Почему я не там?!» После этого я был на всех митингах.

Во время второго митинга была страшная жара. Я в своей жизни видел пассивность людей, но тут люди приносили друг другу воду, сочиняли плакаты. Я был в восхищении, горд. Раньше крупные митинги были в Москве и немного в Питере, а Хабаровск разбудил страну.

Полиция сначала испугалась, помогала протестующим, люди кричали им «спасибо». Я говорил со злостью: «Подождите, скажут им „фас“ — будет вам».

Есть полицейские, которые смотрят с ненавистью. Это зачастую эшники. Иногда я подходил к полиции и говорил: «У нас с вами есть общее стремление. Мы все стремимся, чтобы у Путина был пожизненный срок». Одни ехидно улыбались, а у некоторых глаза зверскими становились.

Андрей Ботал. Искатель

— 7 июля 2020 года у моей дочери была свадьба. Еще пару дней мы были под впечатлением от этого события. А 9 июля в интернете мы увидели задержание Фургала. Растерянности у меня не было. Были негодование, злость и гнев. Я сам человек импульсивный, всегда был за справедливость.

Поскольку я знаком с тюремной системой, то знаком и с фразой «Был бы человек, а статью найдут». В виновности Фургала у меня много сомнений. Мне кажется, что и ребенку понятно, что это чья-то игра.

Моя супруга со мной солидарна. И когда первые митинги начались, именно она говорила, что надо идти и поддерживать. Я ей отвечал, что без нас обойдутся, там и так хватает людей. Но потом я понял, что надо идти.

Я помню свои ощущения: у меня слезы были. Такое воодушевление и единство редко увидишь. Когда я шел, подумалось, что это и есть Россия, где очередное потрясение заставило выйти людей на улицу. В тот день родилась песня «Манифест», я ее буквально за 15 минут написал.

Я с детства люблю футбол, любимая команда — «Спартак». И когда начались митинги и шествия, то я даже футбол перестал смотреть, не то что кино. Заходишь в интернет вечером и сразу включаешь трансляции акций в поддержку Фургала. В какой-то момент жена у меня спросила: «Когда ты уже успокоишься?» Когда Сергея Ивановича освободят, тогда и успокоюсь. А пока живем этим.

Никита Караев. Голливудский романтик

— После задержания Фургала я увидел сообщения в соцсетях о митинге, решил, что тоже пойду. Еще на подходе к площади Ленина были слышны сигналы машин. Гудели абсолютно все. Когда я пришел, началось шествие, я оказался практически во главе. Все скандировали, была удивительная энергетика, которая сплотила людей.

Тогда на улицы вышло 30 или 40 тысяч человек. Мы верили в то, что это увидит Москва, увидит власть. Но когда я вернулся домой, то нашел только два репортажа о нашем митинге и шествии.

Евгения Важенина. Стример

— О задержании Фургала я узнала на работе. Тогда же пришло сообщение, что через два дня будет митинг, но на него я не попала. Моя первая акция выпала на будний день.

Тогда еще никто никого не знал. Это потом уже все сдружились, обменялись контактами. Когда проходят митинги в Москве, то там люди держатся маленькими группами. И если что-то происходит, то люди этими группами и убегают. Там много людей, и все друг другу как бы посторонние.

А мы за прошлый июль, август и сентябрь стали в Хабаровске друг другу родными. Ты стоишь, а у тебя с одной стороны друзья, с другой стороны друзья, — это очень личное.

Анастасия Субботникова. Революционерка

— На митинге 10 октября была жесть. Мы вышли на крыльцо правительства, скандировали лозунги, с другими ребятами еще не были знакомы. В какой-то момент у меня сорвало крышу, я попыталась забрать плакат у ребят, чтобы встать с ним повыше на ступеньках. А они не отдавали его. В тот момент многие подумали, что я провокатор.

У меня слезы, истерика. Они плакат не отдают. А мне же надо было его повыше протолкнуть.

Через какое-то время я ушла с площади. И оттуда нам стали звонить и говорить, что у ОМОНа полная боевая готовность. Там ребята начали ставить палатки, стало понятно, что будут задержания.

Мы вернулись на площадь, там уже почти никого не было. Люди уже были в автозаках. Мы подошли к ОМОНу, моя подруга читала им стихи. Ты пытаешься увидеть в их глазах что-то, а там ничего нет. Рядом был главный эшник. Я попыталась снять с него [медицинскую] маску, и он сказал полицейским: «Забирайте ее!» Так мы успели «заскочить» в последний автозак.

В полиции нас оформляли допоздна. Там кипиш был, никто ничего не знал, ответственность на себя не брал.

В спецприемник меня привезли чуть ли не в 0:00. А там срач по колено. Я попросила дать нам что-нибудь. Нам закинули ведро с тряпкой: «Убирайтесь».

Эльвира Рудакова. Системный боец

—В тот день я была на родительском собрании в школе, пропустила сам митинг. Но интернет просто пестрил. Я увидела задержания и побежала туда. Все произошло из-за палаток. Когда при Фургале протестующие так сделали, то он вышел и поговорил с людьми, и никакого ОМОНа у нас не было.

Самого разгона я не застала, но видела оцепление, людей не выпускали.

После этого на шествиях мы стали разговаривать с полицейскими. Они нам отвечали, что на нашей стороне, но у них приказ. Было видно, что многим из них было неудобно и неловко.

Сейчас система из правоохранительной превратилась в карательную. Кому-то надо дослужить, кому-то на пенсию выйти.

Евгения Важенина. Стример

— Первые акции проходили спокойно, но уже тогда была мысль, что нас начнут разгонять. Все знали, что это случится. Удивительно, что это произошло 10 октября, а не раньше.

После разгона митинга я впервые в жизни ощутила ненависть к сотрудникам правоохранительных органов. У меня нет ни расовых, ни культурных предрассудков. А тут это были настолько негативные эмоции.

Если сейчас полицейский подойдет и попросит помощи, то есть вероятность, что я откажу. Ведь поступки людей на совести каждого. Они уже сделали свой выбор — участвовать в задержаниях.

Ирина Сторожева. Стратег

— Силовики относились к людям как к преступникам. А мы мирные люди, мы пришли, чтобы высказать свое мнение. Я тогда негодовала, и это еще мягко сказано.

Недавно президент сказал, что за границей на митингах происходят беспорядки, их водометами разгоняют. Но там, извините, толпа нападает, она жжет покрышки. У нас же был мирный протест, чистота.

Я считаю, что Росгвардия делает не свою работу. И они это понимают. В моих глазах это уже непрестижная работа, и отношусь я к ним негативно. Приказ есть приказ, но есть немало других работ. На одной чаше весов твои соотечественники, а на другой — деньги. Я бы туда не пошла, мои коллеги бы туда не пошли. Они нацелены на репрессии. Что же это за работа такая? И у них не возникло никаких моральных препятствий к этому.

Никита Караев. Голливудский романтик

— Во время одного из шествий я шел с собакой по тротуару параллельно с колонной. На одном пешеходном переходе не было светофора, я вышел на дорогу, слился с колонной, перешел на другую сторону. И этим самым они доказали, что я участвовал в шествии. После этого меня в первый раз задержали.

Они пришли ко мне домой и сказали, что надо пройти в отделение. Я попросился погулять с собакой. Я понимал: если я уеду в отделение, то уже не вернусь сегодня домой. Мы с сотрудниками уголовного розыска вывели собаку погулять. В отделении я их очень просил, чтобы меня отпустили домой, что я напишу обязательство о явке в суд. Домой меня, естественно, не отпустили. Мест в спецприемнике не было, и меня закрыли в обезьяннике до утра.

Злости не было. Я был морально к этому готов. Я никогда до этого не ночевал ни в спецприемнике, ни в отделении полиции. Мне это не было знакомо. Но я общался с теми, кто там уже был, они сказали, что ничего такого в этом нет.

На суде, помимо полицейского, был прокурор, адвоката я не стал просить на первый суд. Было два свидетеля, которые сказали, что я скандировал лозунги, шел в шествии, но по тротуару и был объединен общей идеей с митингующим. И поэтому мои действия квалифицировали как участие в митинге.

Судья вел себя корректно. Вообще на судей у меня никогда не было злости. Злился я во время задержаний. Один раз меня задержали во время обеда. Я просил полицейских отпустить меня, чтобы закончить рабочий день. Но они не согласились. А потом в отделении я просто сидел два-три часа и ждал оформления протокола. Они же знают, где я живу, где я работаю, но все равно приезжают, караулят, все исподтишка.

После четвертого суда мне позвонили из Следственного комитета, сказали, что на меня поступили материалы по 212-й («дадинской») статье Уголовного кодекса [статья 212.1 о неоднократном нарушении порядка организации либо проведения акций]. Я договорился, что подойду к ним на следующий день в 16:00. Выхожу утром с собакой гулять, а они в 7:30 меня уже ждут.

Мою «дадинскую» статью переквалифицировали на часть 8 статьи 20.2 КоАП [«Повторное нарушение порядка организации или проведения акции»]. Но при этом сказали: «Первый раз мы отменили, а второй раз будет уголовка».

Когда я впервые попал в спецприемник, у меня сняли отпечатки пальцев, полностью обыскали, кольца, крестики я сдал на хранение. Выдали простыни, полотенца, железную кружку, проводили в камеру. Там стоят две двухъярусные кровати, приваренные к полу, один маленький столик, за которым с трудом могут поместиться два человека. Умывальник с холодной водой. Туалет — это дырка в полу и небольшое ограждение.

Кто хочет сохранить собственное достоинство в спецприемнике, тот сохранит. Там же не было горячей воды. Но мы набирали воду в бутылки и клали их на батарею. Голову и ноги я мыл каждый день. Если бы не работа и обязательства перед родными, то ничего страшного в сидении в спецприемнике нет.

После митинга 7 ноября, во время которого мы с Женей шли во главе колонны, нас задержали вдвоем. В спецприемнике мы тоже сидели вдвоем. Мы по возможности передавали друг другу записочки, конфеты. Это зависело от тех, кто был на смене.

Анастасия Субботникова. Революционерка

— Через день после задержания 10 октября меня вывели из камеры и сказали, что повезут в суд. А оказалось, что везут на опознание. Меня обвинили в покушении на сотрудника полиции [за то, что пыталась сорвать маску].

Вот тогда стало страшно. Я вцепилась в лавочку. Я смотрю на сотрудников и говорю: «Я никуда без адвоката не поеду». Они: «А мы вас сейчас скрутим и все равно увезем». Я понимаю, что все, капец. А рядом никого. Тут началась паника. Хотя они мне сказали, что адвокат меня ждет. Я им не поверила, но ехать пришлось.

Адвокат меня действительно ждал. Привели статистов — девушку 20 лет и бабушку 60 лет. Пришли следователь и свидетель, который и должен был меня опознать. Но адвокат развалил опознание, потому что следователь при свидетеле договаривался со статистами. Более того, адвокат спросил у статистов, кто их привел. Оказалось, что сам свидетель и привел.

На суде, где мне присудили штраф в 150 тысяч рублей, был абсурд. Там просто конвейер, полное дно, когда тебя никто не может спасти. У них уже все листы были заготовлены. Я ехала на суд с пакетом, в котором были вещи. Я просила дать мне административный арест. Посижу, ничего страшного. У меня нет денег платить штраф. Я так судье и говорила. Он соглашался. Но все равно влупил мне штраф 150 тысяч рублей.

После суда я не выходила на акции пару недель, дома смотрела эфиры, плакала. А потом не выдержала — поехала. Мой муж говорит: «Вы ее не остановите. Если она себе что-то в голову втемяшила, так и будет. Я ее 15 лет не могу остановить». Но морально он всегда со мной.

Эльвира Рудакова. Системный боец

— Первый раз меня задержали, когда я шла домой. Меня остановил сотрудник ДПС, с ним был человек без формы. Он мне сказал, что я задержана, но не пояснил, на каком основании. Тогда я поняла, что у нас могут забрать человека просто за инакомыслие, за высказывание своего мнения.

В отделение полиции меня привезли около 20:00. Там мне не грубили, просто составляли протокол, ничего не объясняя. Сняли отпечатки пальцев. Я сразу показала свои документы, прописку. Но меня отправили в спецприемник на два дня до суда. Зачем, если вы знаете, где я живу и что я не сбегу?

В спецприемнике ужасное содержание: там пахнет канализацией, железные койки, спать холодно. Если человек ни разу не сталкивался с таким, то это ужас. В этот момент я думала о том, насколько все плохо в стране, а я об этом даже не подозревала.

Когда я приехала в суд, я думала, что сейчас все будет нормально: судья посмотрит видеозапись, выслушает меня и все закончится. Судьей была женщина, очень уставшая. Она быстро прочитала решение, это была формальность. Я думаю, что оно у нее было еще до заседания.

Андрей Винарский. Мученик

— Первая встреча с полицией у меня произошла 7 августа 2020 года. До дома меня сопровождали два или три оперативника. Уже во дворе я зашел в кусты, боялся, что они заберут телефон. А там же переписка с другими людьми. Я не хотел, чтобы их дергали. Я позвонил дочери, попросил ее выйти и отдал телефон. Полицейские в итоге не стали меня задерживать, вручили повестку.

Я пришел в отделение полиции, там очень долго составляли протокол. В итоге мы не успели в суд, и меня отвезли в спецприемник. На заседание пришло очень много людей. Я не собирался говорить, что меня не было на акции. Я считаю своим правом выходить на митинги, сказал про 31-ю статью Конституцию. В тот раз мне назначили штраф 15 тысяч рублей.

Потом начались аресты. В спецприемнике я все время читал, обдумывал планы. Дни проходят быстро. День-другой втягиваешься, а потом привыкаешь. После последнего ареста я попал в ту же камеру, где был первый раз. Появился контраст. Если первый раз камера мне казалась мрачным местом, немного давящим, то последний раз она казалась номером в недорогой гостинице.

Каждый раз меня встречали после освобождения. Я и сам стараюсь встречать людей, выходящих из спецприемника. Надо показывать человеку, что мы его не оставим, что мы о нем помним.

Зигмунд Худяков. Профсоюзный лидер

— После одного из задержаний меня привезли в отделение полиции. Там я попросил выдать все, что положено: мыло, зубная щетка, полотенце, кружка, туалетная бумага. Он мне с презрением: «Свое надо иметь». Но ведь человека могут забрать в любом месте.

После разгона митинга 10 октября меня постоянно спрашивают: «А вас избивали силовики?» Я не даю повода: не сопротивляюсь, не ругаюсь. Я с полицейскими разговариваю так, как будто это провинившиеся дети.

В декабре 2020 года в дверь моей квартиры постучали. Я открываю — стоят два оперативника, показывают удостоверение: «Мы по митингам». Я сразу все понял. Спросил: «Собраться дадите?» Дали.

На суде о справедливости и речи не могло быть. Я представлял суд как в кино. А там была маленькая комнатенка, все примитивно. В первый раз самая наглая судья была, сорвалась на меня.

На своем втором суде я сказал прокурору: «Ну что, состряпали? В суды играете?»

Когда мне присудили штраф в 15 тысяч рублей, то в соцсетях опубликовали номер моей банковской карты. Я ночью не мог спать, все время приходили сообщения о банковских переводах, причем не только из Хабаровска. Люди писали мне и всем хабаровчанам: «Держитесь».

Андрей Ботал. Искатель

— Первый раз меня попытались задержать, когда мы с супругой были в центре города. Нас догнал патруль. Полицейские представились и попросили пройти с ними. Я сказал, что никуда не пойду, попросил назвать основание и пообещал позвонить адвокату и что до его приезда не сдвинусь с места. Старший по званию куда-то отошел, позвонил, и потом меня отпустили. Через две недели они приехали домой и задержали.

В отделении я был первый и, надеюсь, последний раз. По сравнению с тем, что я видел в 90-х годах, это рай. Нормальное отделение, довольно-таки светлое, чистое. Если бы эти люди попали в 1991 или 1992 году в СИЗО в Комсомольске-на-Амуре, я думаю, что романтика у многих пропала бы сразу.

Там я общался с полицейскими. Один мне сказал: «Да когда вы уже прекратите ходить, мы уже устали». Я ответил: «Ребята, насчет этого вы даже не мечтайте. Люди будут продолжать ходить. Один, два человека, и вам придется ходить, охранять, бдить».

Меня привезли в суд. Там я понял, что все решено заранее, однозначно будет или административный арест, или штраф.

Судья сидела опустив глаза в стол. Она ни разу не посмотрела в мою сторону, как будто сама себе читала решение.

Ирина Сторожева. Стратег

— За время протеста я поняла, что власть нас не слышит. Без ее ведома (и конкретно Путина) ничего из того, что случилось с Фургалом, произойти не могло. Все кандидатуры губернаторов и их аресты с ним согласовываются.

Система настроена как вертикаль. Все близкие президенту люди встраиваются и владеют всеми ресурсами страны — природными, человеческими. Это гигантский спрут. Ты можешь пробиться и что-то получить, только если будешь лоялен этой власти. Ты не сможешь быть богатым оппозиционером, не сможешь выражать свои мысли, вести свободно бизнес. Большая наша беда в том, что в России народ согласен жить так, как он живет.

В самом начале протеста у нас не было четкого понимания, что происходит. Мы просто хотели освобождения Сергея Ивановича. Мы требовали открытого суда, присяжных, переноса суда в Хабаровск. А сейчас мы научились искать информацию. Мы теперь не только кричим на митингах, но и говорим с людьми.

Мне не надоело выходить на протест. Есть чувство неудовлетворенности и недоделанности. Конечно, я бы хотела отдохнуть. У меня сейчас отпуск, и я хочу расслабиться, ни о чем не думать, заняться любимым делом. Но внутренний червяк точит и гонит, потому что нет результата.

Да, мне тяжеловато. С начала июня мы выходим на бессрочной протест, стоим с 12:00 до 22:00 на Комсомольской площади. Это тяжелее, чем ходить по субботам.

На сколько нас хватит? Я надеюсь только на людей. Я надеюсь, что они будут сменять друг друга. Все равно это даст эффект, это все равно дойдет до администрации президента. Это будет какой-то каплей, поэтому я не хочу пока оставлять борьбу.

Протест научил меня планировать свою жизнь, понимать, чего ты хочешь. Жизнь не ограничивается только материальным. Меня стали интересовать государственные и общечеловеческие вопросы: как устроена политика, как устроено общество. Мне захотелось узнать, почему мы так плохо живем и можем ли рассчитывать на то, чтобы что-то улучшилось. Я поняла, почему мы дошли до того, до чего мы дошли. Очень большая работа делалась и делается по разделению, разобщению людей, по запугиванию. И общества как такового нет.

У меня боевое настроение. Временами, конечно, апатия, потому что нет результата. Но силы у нас есть. Впереди выборы, и я все силы попытаюсь вложить в общее дело по изменению жизни в нашей стране.

Вдохновляет, что мы не одни. Неприятно было бы, если бы мы тут одни бухтели-бухтели, а все говорили: «Ну чего они там бухтят? Ничего же не изменится. Хватит бухтеть». Люди, наоборот, говорят, что мы молодцы.

После сентябрьских выборов в Госдуму я буду так же бороться за свои права. Репрессии однозначно усилятся, нас зажмут в ежовые рукавицы. А что им мешает? В Госдуме будут свои люди, Росгвардия у них есть, ОМОН у них есть.

Но меня волнует Дальний Восток. Мы собираемся сделать свою программу развития Дальнего Востока. Позволят нам или нет? По крайней мере я хочу привлечь к нашим проблемам внимание общественности.

Эльвира Рудакова. Системный боец

— За этот год у меня отношение к власти поменялось. Я перестала верить в справедливость, в независимые суды. Я поняла, что достучаться до власти абсолютно нельзя. Маски сорваны. Мы бесправны.

Сейчас в Хабаровске очень много репрессированных за участие в протесте. Около 500 человек. Многие отчаялись. Люди думали, что нас услышат и увидят. Хабаровск — это город, которого нет.

У некоторых есть ощущение безысходности. Они вышли, а их не услышали. Многие люди это еще переосмысливают. Но я не считаю, что мы проиграли. Люди походили, покричали, увидели, что смысла в этом нет. Протест перешел в другую стадию, трансформировался. Посмотрите, сколько людей записывается наблюдателями на выборах. Ведь такого раньше не было. Посмотрите, сколько в Хабаровске появилось общественных движений. Люди хотят влиять на своих депутатов, заставлять их что-то делать.

Взять хотя бы общественную организацию «Свобода слова». Они налаживают связь общественности с депутатами. В каждом округе теперь есть инициативная группа. Появился «Народный совет» — площадка, которая всех объединяет. Это тоже итог протеста.

Я продолжаю участвовать в протесте. А как мне жить? Как мне своим детям смотреть в глаза? Что я им оставляю? Какую страну? Страну, в которой нет выбора?

Моя старшая дочь четыре года в университете изучала Конституцию, а ее в прошлом году поменяли. Она в шоке. Теперь она думает уезжать из страны и мне говорит: «Ты тоже уезжай. Не выдумывай. Вы все равно ничего не добьетесь». Обидно от дочки слышать такие слова.

Почему вы, молодые, так говорите? Вы же ничего не попробовали сами сделать. Давайте все уедем. И кто будет в стране жить? Друзья нашего президента? Дальневосточникам в Ростовской области, в Краснодарском крае говорят: «Вы что сюда понаехали?» А мы понаехали, потому что наш край продают. Невозможно жить. Вот почему мы к вам понаехали. Вы думаете, мы хотим к вам переезжать? Тут столько нажито, могилы родственников.

Всегда страшно. Ты идешь — и тебя могут забрать в любой момент. Все, кто выходит на протесты, — под наблюдением. Но мне еще страшнее жить так дальше. Я думаю, мне легче этот страх перебороть, чем так жить.

Никита Караев. Голливудский романтик

— До ареста Фургала я не увлекался политикой. Было понимание того, что у меня все хорошо, у родных тоже нормально. Жилье есть, достойная зарплата есть, значит, и власть нормальная. Но когда начал участвовать в акциях, параллельно стал читать информацию в соцсетях, мнение изменилось. Я сопоставил факты с действительностью. И понял, что не так все хорошо в стране.

Власть не интересует мнение людей. Хочешь баллотироваться — вступай в партию власти. Будешь нормально себя вести — дадим тебе возможность избраться. А если ты в оппозиции, то мы объявим тебя экстремистом или иностранным агентом. Если же ты все-таки сможешь баллотироваться, то мы развернем против тебя информационную кампанию. Если дело будет подходить к тому, что тебя все-таки смогут избрать, мы подделаем результаты выборов. А если и это не получится, то мы тебя посадим.

Любой человек на должности руководителя любого уровня хочет иметь в подчинении людей, которых он знает, которыми он может манипулировать, на них влиять. Москва это называет централизацией власти. У меня есть возмущение, но негатива нет. Даже на митингах я скандирую лозунги только в поддержку Фургала. Я не кричу что-то плохое по поводу «Единой России» и Путина.

Они для себя думают, что они правы, на своем уровне считают, что они умнее. Они позаканчивали Высшую школу экономики, «курсы высших управленцев». Может быть, они и не пытаются злоупотреблять. Может быть, у них в голове есть желание сделать что-то хорошее и для этого даже не надо слушать людей. Где-то можно применять административный ресурс, но не перегибайте слишком.

Я до сих пор участвую в протесте, чтобы поддержать Сергея Ивановича. Самое главное — чтобы у него со здоровьем было все в порядке. Он сильный. Если бы был слабый, то давно бы сознался даже в том, чего он не совершал. Но он держится. У меня твердая убежденность, что он не виноват. Мы будем ходить до последнего, пока его не оправдают.

Во время этих протестов я узнал, что у нас в Хабаровске есть очень добрые сильные люди. Смотришь им в глаза — и жить хочется. Они вдохновляют своей энергией, оптимизмом. И о себе я узнал очень многое. Скажи мне год назад, что я пойду с плакатом впереди многотысячной колонны, буду лозунги кричать, я бы ответил, что вы говорите полную чушь. Оказывается, я так могу.

Евгения Важенина. Стример

— Моя жизнь за этот год сильно изменилась. Часто мои друзья звонили мне и предлагали встретиться. А я говорила: «Не могу, у меня площадь». А они: «Да ты задолбала уже, мы тебя не видим».

Многие говорят: «А какой смысл? Какой толк от этого? Вот если бы вы революцию устроили!» А когда у них спрашиваешь, готовы ли они присоединиться, они говорят, что лучше дома посидят.

Это, безусловно, усталость. В мелочах есть результат, но его видят только те, кто в протесте. Но по сути ничего не изменилось. Людям очень хорошо вдолбили в голову идею, что они ничего не решают, что от них ничего не зависит. И они в это верят.

Но с другой стороны, люди стали больше себя уважать. И себя, и друг друга. Хабаровчане сделали даже больше своих возможностей, превзошли себя.

Какое-то время я веду стримы с акций для проекта RusNews. Это произошло с подачи Никиты. Он сидел в камере с сотрудником этого проекта, который рассказал, что им не хватает журналистов. Я никогда этого не делала, я дилетант. И когда все это закончится, снимать будет нечего, я вернусь к обычной жизни.

Я не люблю климат в Хабаровске. Я родом с Приморья, всегда любила Владивосток, хоть и живу тут уже почти 20 лет. Не скажу, что я любила Хабаровск, я привыкла к нему. Но после первых протестов в прошлом году я почувствовала себя дома.

Мне бы хотелось, чтобы это все поскорее закончилось. Я понимаю, что Ивановичу там хреново. Но в целом не испытываю никакой усталости.

Просто так его никто не отпустит. Не будет такого: «Ой, простите, мы ошиблись. Это все случайно. Езжай в свой Хабаровск». Но есть много других вариантов развития событий. Даже вероятность проигрыша — не причина ничего не делать.

Я верю в то, что год усилий такого количества людей не может пропасть даром. Я верю в эффект бабочки.

Андрей Винарский. Мученик

— Говорят, что я стал символом протеста. Но я просто выхожу на акции и снимаю происходящее. Почему так люди решили, я не знаю… Я не чувствую себя символом. Я такой же, как они, мы друзья.

Почти девять месяцев я участвовал в акциях и служил одновременно. Семья у меня спрашивала, зачем мне это надо. Ведь есть люди, для которых я служил в церкви, — ради чего я поставил все на кон? Только дочь меня поддерживала. Но я свой путь выбрал.

Мне пришло два письма от архиерея. В первом было указано, что мое участие в протестах стало влиять на службу. Один раз я пропустил богослужение. Там было написано, что моя гражданская позиция не должна отражаться на служении.

Моя жизнь кардинально поменялась. После моего второго ареста меня хотели перевести в другой приход, но поставили условие, чтобы я прекратил участвовать в протестных акциях. Но это требование невыполнимо.

Я написал архиерею, что не могу оставить человека в беде. Тогда вышел указ о прекращении моего служения, потому что я пропускал службы. По факту они не пропускались, потому что на приходе был второй священник. Сегодня я в служении запрещен.

Сейчас мне трудно, потому что моя предыдущая жизнь начиная с 1998 года строилась вокруг служения. Теперь я все перечеркнул. Но, с другой стороны, служение богу и близким сохранилось.

Раньше я не знал, что в стране есть конвейер пыток. Я думал, что бывают частные случаи, но не целая система. Как изменилось мое отношение к тюремной системе после этого? Не скажу на всякий случай.

Наш протест принес результат, хоть и незначительный. Мы добились, чтобы Фургал прошел медицинское обследование.

Настрой — не сдаваться, хоть и появилась усталость. За это время возникло понимание, что мы не можем просто так все бросить. Идеальное развитие событий я вижу так: надо найти и наказать тех, кто заказал дело против Фургала.

Андрей Ботал. Искатель

— Мне не надоело выходить на протесты. Каждый день не получается, но раз в неделю выйти и проявить солидарность надо. Тем более я сам пел: «Хабаровск, выходи, поддержи». Моя мама говорила: «Никогда не бросай дело на середине. Даже если ты осознаешь, что проиграешь, то надо сделать это достойно».

Когда я смотрю спорт и есть слабый соперник, я заведомо занимаю его сторону. На сегодняшний день я считаю, что Сергей Иванович слабый. У него здоровье подкошено, ЛДПР его предала. И если не мы, то кто его будет поддерживать?

Кто-то выходит на пикеты, кто-то занимается передачками, а я пишу песни. Самое сильное оружие на земле — это слово. Я хочу воодушевлять людей, чтобы они не сдавались. Иногда люди делают нехорошие прогнозы по делу Фургала, а я их стараюсь разубедить. Если люди будут постоянно говорить о поражении, то это и случится.

Люди разделились. Есть те, кто притаился и просто сидит дома. Есть те, кто испугался. Я их не осуждаю, потому что начались штрафы, аресты. Штрафы были такие, что Хабаровск теперь называют самым репрессивным городом России. Есть те, кто разочаровался, потому что людей не услышали. Есть те, кто похайповал и успокоился.

Народ во время митингов и шествий почувствовал сплоченность, единство. Произошло слияние разных социальных слоев. Видно, что люди хоть и разные по статусу, но их сплотила беда. Кто-то почувствовал себя более уверенно благодаря этим событиям.

Эта ситуация с Фургалом была как фитиль, и его арест спровоцировал разные движения в этом городе. Многие проявились после ареста. Даже у меня после ареста Сергея Ивановича открылись новые грани творчества. Меня в этом городе узнали.

Когда моя знакомая вышла из спецприемника, она сказала, что там все стены исписаны строчками из моих песен. Было приятно слышать, что они поддерживают людей.

Мы не должны списывать и свою вину в том, что произошло. Ведь это случилось из-за нашего молчания и равнодушия. Я помню, когда участники шествия сожгли портреты Путина, выкалывали глаза. Я написал комментарий, что это все рамки переходит. Возможно, именно эти [люди] 20 лет назад поддерживали этого человека, радовались ему. А теперь вы себя не хотите считать виноватыми в случившемся?

Будут выборы осенью, надо идти голосовать, проявлять гражданскую позицию, не молчать. А Фургала надо поддерживать до конца. Вытаскивать его оттуда. Хочется верить, что все закончится благополучно. Чудеса случаются.

Анастасия Субботникова. Революционерка

— У меня есть понимание, что в стране надо что-то менять, но, наверное, мы выбрали не тот способ. Все-таки мы трусливые люди. Мы даже свой мало-мальский достаток боимся потерять. Хотя терять особо-то и нечего. Даже я думаю о репрессиях, что можно пропустить в какой-то день акцию. А потом: «Да пошло оно все, надо идти».

То, что мы пока не добились успеха в своем протесте, говорит о том, что власть ничего не боится, ей все равно. Мы для нее никто. Мы уже ничего не можем. С главной площади нас выгнали. В гайд-парке, куда мы каждый день выходим на бессрочный протест, каждый раз устраивают танцы, пляски, чтобы отвлекать внимание от нашей акции.

Еще на площади стоит храм, сегодня там было отпевание. А рядом эти пляски, молодежь играет в баскетбол. И все это устроено, чтобы прохожие не слышали нас, не обращали внимания на нас.

Люди в Хабаровске раздавлены и очень боятся репрессий. Руки опустились. Но многие до сих пор приходят на площадь, чтобы оставить подписи под разными обращениями в поддержку Фургала.

Я не могу бросить протест. Если мы бросим, то непонятно, что будет с Сергеем Ивановичем. Мы-то переживем, а его попросту не станет.

Хочется справедливости. Я не готова уехать из своего города и страны. У мужа есть желание, а у меня нет. Я была за границей, я знаю, как там люди живут. Но почему тут надо давить людей так, чтобы они бежали? Чего добивается власть? Куда людям бежать? Плыть через реку в Китай? Справедливости нет, правды нет.

Хочется узнать, что страна по этому поводу думает. Нам было обидно, когда Владивосток за нас не встал.

Я им слала ролики и спрашивала: «Вы где, братья?» Все восхищаются, говорят, что «мы с вами», но поддержки нет. У них, наверное, все хорошо: и цены ниже, и медобслуживание хорошее.