С одной стороны, разумеется, следует отметить всеобъемлющую «зачистку» «несистемной» оппозиции. Основными вехами здесь выступили законы о физлицах-иноагентах, о дополнительных ограничениях участия в выборах, о запрете просветительской деятельности и, наконец, расширительная трактовка закона об экстремизме — в результате произошла, по сути, отмена принципа всеобщего избирательного права: сегодня, по разным подсчетам, от 7 до 9 миллионов человек не могут баллотироваться на выборах любого уровня, и это лишает представительства еще более широкие слои населения.

Навальный — главный возмутитель спокойствия последних лет — сидит в тюрьме; его сторонники Волков и Милов бежали из страны; их организации формально прекратили свою деятельность, попытки призывать народ к протестам прекращены. Разгромлены и иные движения несогласных и не вполне согласных: «Открытая Россия»* уничтожена, и даже безобиднейший Бард-колледж, соучредитель либерального факультета свободных искусств и наук Санкт-Петербургского университета, объявлен нежелательной организацией. Выдавлен из страны вполне конструктивный Гудков; заявившие о намерениях участвовать в выборах депутатов Госдумы депутаты Петербургского ЗакСа Резник и Тверского муниципального совета Хараидзе арестованы по надуманным обвинениям. Яшин, который собрался «всего лишь» в Мосгордуму, просто отстранен от выборов даже без решения суда, хотя и по какому-то недосмотру и остался на свободе (может быть, посадками отмечают только тех, кто ненароком решился посягнуть на более высокий уровень полномочий).

В общем, тут ясно одно: новая Конституция выстроила такой «каркас», в рамках которого никто из открыто недовольных сложившимся в стране режимом и его основными бенефициарами не может даже и мечтать о месте в парламенте. Совершали ли эти люди правонарушения, или нет, обладают ли они депутатской неприкосновенностью, или нет — более не имеет значения: попытка прорваться во властные структуры, а не быть в них кооптированным сегодня расценивается как государственное преступление.

Оппозиция, на мой взгляд, больше не может называться таковой, так как сам данный термин предполагает ее способность при ряде условий законным и демократическим образом превратиться во власть — а такая перспектива сегодня в России полностью исключена. Мы вернулись к тому, от чего ушли в советские времена: к противостоянию власти и несогласных, которые, как и пятьдесят лет назад, являются не оппозиционерами, а диссидентами, и у которых, как и тогда, есть небогатый выбор: сидеть в тюрьме, уехать за рубеж или шушукаться на кухнях, так как даже соцсети давно перестали быть безопасным средством общения. Диссиденты могут серьезно подрывать режим, снижать легитимность власти, будоражить общественное «болото» — но они, как показал опыт перестройки и последующих за нею событий, сами не могут стать властью.

С другой стороны, заметны очень серьезные изменения и в «системной» оппозиции. Не беря в расчет не имеющую реальных шансов на прохождение в Думу на приближающихся выборах партию «Яблоко», стоит заметить, что новые тренды проявились во всех трех «оппозиционных» думских партиях. Их лидеры, судя по всему, играют заключительные акты в своих политических постановках. Зюганову и Жириновскому в 2024 году будет под 80 лет; Сергей Миронов, вероятно, в ближайшее время переместится на пост пожизненного сенатора по президентской квоте. После выборов 2021 года, которые

Коммунисты не могут позволить себе превратиться в социал-демократическую партию, в России чрезвычайно востребованную; поэтому основным направлением ее эволюции станет мимикрия в Партию пенсионеров, которая попытается еще раз или два поспекулировать на воспоминаниях о Советском Союзе, опираясь на стариков и будучи управляемой довольно бесцветными людьми типа Юрия Афонина. В данном случае они будут действовать как филиал «Единой России», эксплуатирующий проповедуемые ею исторические реминисценции и идею ностальгии по былому величию. Справороссы уже меняются с приходом в партию Прилепина. После почетной отставки Миронова он поведет новую политическую силу по пути подчеркивания ценностей национализма, православия, «русского мира» и в той или иной форме внешней имперской экспансии — что также будет находиться в русле задач и ориентиров «Единой России», но вряд ли преподносится партией власти в столь бесцеремонном виде. Наконец, ЛДПР столкнется с самым серьезным кризисом ввиду царящих в партии семейственности и фаворитизма (недавняя история с отказом сына Жириновского Игоря Лебедева выдвигаться в депутаты довольно показательна) и вынуждена будет искать новые ниши и лозунги (на мой взгляд, самым привлекательным для нее могли бы стать призывы к превращению России в унитарное государство, а также антииммигрантские лозунги самого разного толка).

«Системная оппозиция» представляла собой значимый коммерческий проект, и ожидаемые перемены могут привести к тому, что эта сторона партийной деятельности окажется серьезно девальвированной. Не исключено, что, например, тот же Жириновский начал реализовывать план «вывода активов», перемещая своего сына за пределы становящегося опасным политического поля.

Так или иначе, «системная» оппозиция также перестает быть оппозицией, причем совершенно добровольно: если в 2016 году фантастический результат «Единой России» мог быть объяснен отложенным эффектом присоединения Крыма и «состоянием войны» с Западом, то после пяти потерянных лет, специфической пенсионной реформы, продолжающегося падения уровня жизни и невнятно пройденной пандемии с более чем 400 тысячами избыточных смертей завоевание «Единой Россией» дополнительных мест в Госдуме можно будет объяснить лишь полным соглашательством других ныне представленных в ней партий. Это, на мой взгляд, дает основание не причислять к оппозиции и их, так как вряд ли кто-то сегодня верит в то, что Зюганов или Жириновский, или Миронов со товарищи действительно мечтают об обретении власти или надеются получить ее в ходе честных демократических выборов.

В России остается одна партия и несколько ее спойлеров — это воплощает либо традиционный для Советского Союза «нерушимый союз коммунистов и беспартийных», либо, что может быть ближе Путину, политическую систему ГДР, где Социалистической единой (упоминание единства очень примечательно) партии Германии ассистировали несколько других партийных структур и даже (какое совпадение!) Национальный фронт, «в котором массовые организации объединяли все силы народа для движения по пути строительства социалистического общества»). Так что, мы понимаем, куда мы движемся, и надеяться остается, видимо, только на отсутствие Берлинской стены, в случае попытки пересечения которой солдаты стреляли без предупреждения.

Катастрофа российской оппозиции завершила процесс, который начался еще в 2011 году, когда «системная» и «антисистемная» оппозиция были близки к слиянию: Владимир Рыжков и Борис Немцов встречались с президентом Медведевым как представители легальных политических сил, а депутаты «Справедливой России» дефилировали в кулуарах Государственной думы в белых ленточках. Сейчас оппозиции в России нет — и это подчеркивается не только всем сказанным выше, но и тем, что многие кандидаты в депутаты (от последовательных либералов типа Романа Юнемана до ультраретроградов, подобных Анатолия Вассерману) пытаются зарезервировать себе место в бюллетенях в качестве самовыдвиженцев, не присоединяясь ни к одной из партий, даже относительно «системных». Политика как движение организованных масс уходит из жизни российского общества, сменяясь доминированием бюрократического левиафана, единого в разных обличьях, и попытками отдельных людей, представляющих в основном самих себя, в той или иной роли поучаствовать в электоральных развлечениях.

Голосование 19 сентября этого года станет (что давно было ясно, но с чем до последнего не могли смириться некоторые противники режима) не выборами в Государственную думу, а назначением 450 статистов, имитирующих законотворческую деятельность в интересах Кремля. Однако вряд ли можно надеяться на то, что новые глобальные тренды окажутся слабее инерции ультраконсервативного российского авторитаризма и смогут быть обращены вспять мышиной возней в российских политических институтах, госкорпорациях или околокремлевских финансовых элитах.

Вопрос, который сейчас больше всего интересует всех, состоит в том, сможет ли страна начать меняться и при каких обстоятельствах? В условиях полного отсутствия механизмов обратной связи тут возможны только два варианта: либо озарение политической верхушки, как это произошло в виде трагедии в 1985–1990 годов и в виде фарса в 2009–2011 годов; либо неожиданное обрушение всей конструкции в момент пресловутого «транзита», когда таковой настанет. Сегодня мы не можем дать ответ на то, по какому пути двинется история России — но можем уверенно утверждать, что с кончиной российской оппозиции, которой мы стали свидетелями в этом году, любые менее драматичные варианты развития следует полностью исключить.

*признана нежелательной организацией