Шокирующие «признания» арестованного в Минске в результате спецоперации КГБ Белоруссии известного белорусского диссидента Романа Протасевича, сделанные им в интервью белорусскому каналу ОНТ, породили в СМИ и соцсетях массу злорадных или горестных комментариев (в зависимости от позиции авторов) о его трусости, непоследовательности, предательстве идеалов. Однако его слова следует рассматривать в контексте всех предыдущих событий и входящих обстоятельств. Два из них определяют все.
Первое. Так называемое интервью является неотъемлемой частью всей операции, это не отдельное событие, не ситуационное использование слабости арестованного. Ловушка для авиалайнера внутреннего рейса ЕС, чреватая серьезными экономическими и политическими последствиями, строилась не просто ради мести.
Эти признания, которые правильнее называть показаниями, есть важнейшая часть оперативного замысла.
С некоторых пор режим Лукашенко ввел в свой арсенал признания арестованных политических противников на внешнюю и внутреннюю аудиторию, интервью Протасевича и есть желаемый результат. Конечно, это возврат к советской еще довоенной практике в стиле Вышинского: самооговор — король доказательств. Но раз уж они прибегают к этому средству регулярно, значит считают, что оно работает.
Второе. Уникальность положения Протасевича, на задержание которого сделана ставка в борьбе в Европой, Западом вообще, экономическими санкциями. Он станет клином в единство белорусской оппозиции, дискредитирует ее перед народом и активными сторонниками. Спецслужбы и сам Лукашенко возлагают на Романа очень большие надежды.
Поэтому некорректно сравнивать Протасевича с военнопленным.
Военный давал присягу, участвовал лично в войне, осознает себя частью народа, на него распространяются правовые конвенции о военнопленных. В конце концов за ним стоит государство, обязанное его вытащить всеми силами своих специальных служб и учрежденных для этого органов.
Подобных обстоятельств в деле Протасевича нет. Никто не придет ему на помощь, ни Меркель, ни Тихановская — нет у них ни по-настоящему действенных инструментов, ни должной мотивации. Не поможет теперь и вся белорусская оппозиция.
Часто в борьбе за пленных выступает и общество. «Новая газета» и сама участвовала в этом процессе, фамилия нашего обозревателя, майора Вячеслава Измайлова, освободившего из плена 174 человека, известна по всей России. Много делают для этого гражданские активисты в Израиле и США. Но в любом случае военнопленный представляет интерес только как объект обмена и источник военной информации. До тех пор, пока из ситуации с Протасевичем не выжмут все, никаких переговоров о его обмене быть не может. Как источник информации он практически бесполезен.
Роман сегодня часть системы ниппель, созданной для него — он не получает сигналов из внешнего мира, внешний мир получает сигналы от него через контролируемое следствие. Ради этого
его лишили адвокатов и свиданий: Протасевич не должен иметь возможности оценить свое положение, узнать о степени поддержки, шагах Европы и на основании этого решить, стоит ли сопротивляться требованиям следствия и оперативных сотрудников.
Немного теории и истории. Вопрос об искренности агента, находящегося в непроверяемом положении на территории противника был важен всегда. В случае пленения информатора возникала ситуация потенциальной двойной игры. И тут в полный рост вставала проблема доверия к источнику.
Ради этого доверия Шарапов и получил от Фокса хитростью писаную его рукой записку главарю банды — она стала основой всей операции по ликвидации. Но настоящая война за доверие врага разыгралась с лета 1942 года между советской фронтовой разведкой и абвером. Попадавшие в руки противника разведгруппы сторон давали возможность продолжать передачу информации. Это называется работа под контролем.
Радисты имели индивидуальные особенности работы с радиоключом, так называемый почерк передачи. Он выражается в темпе работы, паузах и личных закодированных приветствиях, обусловлен мелкой моторикой кисти и особенностями психики. Работающие в штабах радисты-напарники прекрасно знали почерк друг друга (случаев его точной имитации почти нет) и подтверждали идентичность источника.
Сталин далеко не сразу оценил возможности радиоигры, которая могла развернуть в ложном направлении целые соединения немцев. На такой случай радисты забрасывавшихся за линию фронта советских и немецких групп с наиболее важными заданиями, а также агентура на местах знали отличительные сигналы (малозаметные и замаскированные под естественные), означавшие, что передача ведется под контролем противника. В письменных источниках для сигнала «работа под контролем» использовались избыточные или недостающие диакритические знаки, условные написания букв в определенной строке и т. д.
Несоизмеримы возможности белорусской власти в самом широком толковании слова и одинокого человека в заключении.
Сам Роман Протасевич не был готов к такой борьбе и нельзя его за это винить. Он не имеет возможности подать сигнал «работа под контролем».
Может показаться, что это преувеличение, но вся операция по посадке лайнера Ryanair в минском аэропорту проведена как военная и обращаются с ним как со шпионом вражеского государства. Поэтому только в такой логике и следует оценивать события.
Запись для ОНТ была сделана в изоляторе. Любой намек на вынужденное поведение, если он был, вырезали. Никаких манипуляций с одеждой, условных фраз о работе под контролем он не оговаривал. Не исключено, что Роман решил усугубить ситуацию: чем больше его обычное поведение, которое знают друзья и близкие, отличается от образа, созданного в камере, тем больше сомнений в искренности этого публичного покаяния.
Это называется игра в перебор. Во время Большого террора многие пытались спастись заведомой ахинеей, признаваясь в рытье тоннелей в Лондон и отравлении Черного моря. Они надеялись, что суд или «тройка» расценят абсурд как дискредитацию следователя и оправдают их.
Автократы и диктаторы самолюбивы. Они очень любят извинения и покаяния от поверженных противников. В этом смысле Сталин, Лукашенко или некоторые нынешние руководители на Кавказе весьма похожи.
Настоящий оперработник обязан разглядеть в публичной речи работающего под контролем противника признаки, дискредитирующие весь оперативный замысел.
Но деревенская простота стиля КГБ Белоруссии — его слабость. Они не устояли перед включением в речь Романа восторгов по поводу стальных яиц.
Возможно, политический заложник ухватился за этот шанс, чтобы все поняли — такое делают только под пытками или тяжелейшим психологическим давлением.
А если он наговорил все это из духовной пустоты или по слабости характера безо всякого давления? Что же, и такое вполне возможно. Противник Лукашенко — не характеристика для наших личных привязанностей или антипатий. Но до тех пор, пока Роман Протасевич не изложит в полной безопасности и психическом равновесии свою версию событий, приведших к этому интервью, мы не должны осуждать голос слабого человека из застенка.
Я вообще плохо отношусь к людям, которые требуют от других жизни по меркам высокой морали, невзирая на обстоятельства. Человеку дано раскаяние через осознание и прозрение. Начать заново возможно, если ты жив.
