˟ ˟ ˟

Фасад колледжа сверкает еще незавершенным ремонтом. После «колумбайна» крымские власти решили выделить на него 9 миллионов рублей. Около входа — небольшой мемориал в память о погибших: черный камень с черной вазой и надписью: «В памяти светлый ваш образ». Около него — искусственные цветы.

За входной дверью — пропускной пункт. На охране — два пожилых человека, мужчина и женщина. Пункт пропуска выглядит внушительно: турникеты, пульт управления, рамка металлодетектора. Рамка, кажется, не работает: не реагирует ни на электронику, ни на металл. Представляюсь, спрашиваю, могу ли пообщаться с руководством. Меня просят подождать, а через несколько минут извиняются: без разрешения министерства образования Крыма говорить не могут. Когда выхожу, металлодетектор внезапно срабатывает с громким писком. Присутствующие вздрагивают.

В минобре Крыма, и в беседе с сотрудниками колледжа, и в съемке мне впоследствии откажут.

На перемене в сквер у колледжа высыпают студенты. Они говорят, что за безопасностью в политехе теперь следят строго: всем выдали электронные пропуска.

— Если проходишь в «арку» и звенишь, то открываешь сумку, показываешь, что там. Иногда выкладываешь все из карманов. Студенческие проверяют.

— Когда произошла эта трагедия, вы же еще в школе учились, — замечаю я. — В школах меры безопасности тоже усилили?

— Да нет, бабушка на входе только сильнее злиться начала, — говорит парень. — Тщательнее только первую неделю проверяли. И на годовщину политеха.

— Не опасаетесь здесь учиться после произошедшего?

— Нет, молния в одно место дважды не бьет.

Тех, у кого профили были закрытыми, просили их открыть. Психологи регулярно стали проводить с учащимися тесты и тренинги.

Сам корпус техникума сильно выделяется на общем фоне некоей благополучностью. Свежая побелка фасада, новые окна, плитка перед зданием. При этом совсем рядом — тротуары практически стерлись от времени и заросли травой. Если обойти здание слева, то можно увидеть старые окна с выбитыми стеклами, ржавые ворота и ветшающий забор. Дыры в этом заборе скоро можно будет перешагнуть и попасть в закрытый задний двор колледжа, доступ куда де-юре запрещен.

По всему периметру здание политеха оснащено камерами. Все «черные входы» закрыты. Это контрастирует с другими учебными заведениями города. Например, с находящейся неподалеку от техникума школой № 17, где ограды нет вовсе.

Пропускной режим у школьников такой же, как у студентов: турникет, электронные пропуска, пожилой вахтер. Родителей пускают только по паспортам. То же самое — в школе № 28: здесь ограда частично сохранилась еще с советских времен — со стороны главного входа. А задний двор — заходи, кто хочешь. В двух техникумах мне и вовсе удалось пройти мимо охраны, даже не предъявляя паспорта.

˟ ˟ ˟

Инженер-педагог Михаил Феоктистов преподавал в керченском политехе сварочное дело. В том числе учил Рослякова.

Недавно он уволился: говорит, тяжело каждый день ходить на работу на место трагедии. Первый месяц, вспоминает, не мог спать. Перед глазами проносились оторванные конечности, переломы, кричащие от боли и страха подростки. И, с другой стороны, помощь города: проезжающие водители-маршруточники, которые сходили с маршрута (за что потом были оштрафованы) и везли пострадавших в больницы.

— Запомнил один момент, — рассказывает Михаил. — Очень дорогая машина, а мы тащим девчонку, она вся в крови. Мы открываем дверь, а там белые кожаные сиденья. Спрашиваем, есть ли у кого-то что-то подстелить, а водитель говорит: «Да пофигу на эти сиденья, сажайте скорей ребенка».

Детям эмоционально сложно было первое время учиться, несмотря на то, что их перевели в другой корпус. В старый корпус дети вернулись после январских праздников. И многие боялись туда ходить. Спустя несколько месяцев была эвакуация: кто-то позвонил и сообщил, что политех заминирован. Некоторые девочки залезли под парты и стали кричать, что никуда не пойдут.

— Конечно, я ребятам сказал, что все хорошо и, скорее всего, это учения. Мы с ними оделись и начали выходить. Когда я начал спускаться со второго этажа на первый, я увидел испуг у охранников.

В колледже также работали психологи из «Красного Креста». Многие студенты сначала не хотели общаться, но потом открылись. Занятия с психологами продолжались один раз в неделю около полугода — с октября 2018 года до мая 2019 года, а потом эту программу свернули. Сейчас в колледже два штатных психолога на примерно 1000 студентов.

— Психологов не хватало, чтобы они работали с преподавателями, — рассказывает Михаил. — На детей-то не хватало, честно говоря, потому что некоторые дети требовали индивидуального подхода, и многие психологи работали с ними. Я с детьми общался, они первый месяц спать не могли.

После происшествия всех преподавателей обязали периодически просматривать страницы студентов во «ВКонтакте». Особенно обращать внимание на группы, в которых они состоят. «У нас на это времени вообще не было, и мы все противились этому. Говорили, что должна быть личная жизнь, а нам ответили: личная жизнь заканчивается, когда они начинают в вас стрелять. И преподаватели с этим согласились». И действительно, был один студент, который в соцсетях постил настораживающие фото. С ним провели профилактическую беседу. Вообще, неплохо было бы проводить какие-то тренинги для учителей на эту тему: что делать, чтобы не допускать таких ситуаций? Как пережить и как действовать? Возможно, даже с участием керченских преподавателей, которые работали с «Красным Крестом». Преподаватели должны понимать, что они могут предупредить то, что произошло, если они будут чуть ближе к этим детям.

Многие учебные заведения в Керчи после трагедии в политехе оснастили металлодетекторами и турникетами, объясняет он. Но принципиально ничего не изменилось: вместо охраны, как правило, «бабушки и дедушки вахтеры, которые получают 12–14 тысяч рублей».

— Физически хорошо подготовленный человек на такую зарплату не пойдет, — говорит Феоктистов.

˟ ˟ ˟

Данил — бывший студент политеха, теперь — Керченского технологического техникума. Перевелся. Рассказывая о трагедии, он скорее акцентирует внимание на том, как спасали пострадавших. После окончания техникума планирует поступать либо на медика, либо идти в МЧС. Говорит иногда отрывисто. Слушая его, понимаешь, что герои — среди нас.

У Данила было осколочное ранение в руку и контузия I степени. Взрыв застал его около столовой. Он выбежал за территорию колледжа, несмотря на ранение, — сам оказывал пострадавшим первую помощь, помогал отправлять тяжело раненных в больницу.

— Первая мысль была — уехать. Но я услышал крик девочки: она кричала, что не может шевелить рукой. Я вернулся и увидел, что у нее пулевое ранение. Повел ее к центральному входу, вызывал скорую. После того как передал медикам, начал оказывать первую помощь, кому смог: кому-то оказывал реанимационные действия, кому-то просто рану перетягивал. Всех откачал, кроме одного мальчика. Не получилось, к сожалению.

Вернувшись из больницы, Данил поехал давать показания. Студентов по возможности старались опросить сразу, а преподавателей — на следующий день. Силовики старались быть обходительными. Однако не без эксцессов.

— Многие ребята при эвакуации оставили вещи в колледже: документы, ключи от машины, деньги. Кому-то их вернули, а кому-то — отдали не все. Один студент забыл сумку, у него там лежали деньги, ключи от машины и документы. Так вот: он смог забрать только паспорт. А на счет денег сказали, что они «утеряны».

После событий в колледже Данил уехал в Краснодар к родителям, поэтому психологи с ним не работали. А когда вернулся к учебе, то от психолога отказался. Считает, что «достаточно сильный», чтобы справиться без его помощи.

Как пострадавший, он получил компенсацию — 800 тысяч рублей. Родственникам погибших выплачивали 2 млн. Студентов политеха, рассказывает Данил, отправляли и на реабилитацию в Артек и другие крымские санатории, даже тех, кто не пострадал физически.

По его словам, в политехе после трагедии усилили меры безопасности, но в их эффективности он сомневается. Считает, что преподавателям не стоит мониторить соцсети, а стоит больше общаться со студентами. «Это намного эффективней, в разговоре уже можно услышать, что человек переживает. Учитель должен быть наставником и другом».

˟ ˟ ˟

Игорь Захаревский уже закончил политех и работает инженером на судостроительном заводе. Он производит впечатление позитивного человека. Даже не скажешь, что пережил трагедию. После событий в колледже он получил инвалидность и не может пойти служить в армию, как мечтал. Взрыв застал его, когда он шел из столовой.

Игорь потерял сознание и очнулся, когда его тащил друг. Придя в себя, он, как и Данил, начал помогать пострадавшим.

— От болевого шока умерла моя подруга Ксюша, – рассказывает Игорь. — Она умерла в больнице, у нее ногу оторвало. Был еще мой друг Егор, он учился у нас в группе пару месяцев на втором курсе. Тоже умер. В первой пятерке. Он курил около колледжа, и его там убили вместе с преподавателем. Еще там было двое наших друзей, одному попали в артерию в шею, а другому — в паховую вену. Но они оба выжили. Все хорошо.

В больнице врачи диагностировали Игорю осколочное ранение в плечо и ногу. На следующий день пришел к хирургу на операцию. Но врач не смог сразу найти осколок в ноге. За ночь осколок оказался у кости. В итоге его извлекли, но оказалось, это только начало. Через полгода проблемы с ногой не закончились. Игорь поехал к врачам в Симферополь делать еще одну операцию. Причем лежал в больнице за счет государства, но лекарства покупал сам.

— В итоге с момента событий в колледже прошло полтора года, и я добился чтобы меня отправили на операцию к нормальным врачам на материк. Потому что оказалось, что у меня порваны связки. Но нам сказали, что надо встать в очередь, а это четыре месяца. Это чтобы поехать лечиться за счет государства. Родители помогли попасть к московским врачам. И все опять за свой счет. В Москве врачи сказали, что если бы я потянул еще пару месяцев, то мне могли бы ампутировать ногу. Вставили имплант связок и вкрутили два титановых болта. В итоге, когда я улетал из Москвы, мне из-за коронавируса сделали инвалидность третьей группы дистанционно.

Не сложилось у Игоря и с психологической поддержкой.

— На втором групповом занятии психолог нас спросила, как мы относимся к выстрелам дробовика. Я вспылил. После этого у меня было несколько индивидуальных занятий, но там тоже с психологом не повезло. Около трех месяцев я был погружен в это угнетенное состояние. Бессонница, дурацкие сны. Часто снился сон в двух реалиях: либо я его останавливаю и всех спасаю, либо он меня убивает. И еще — фантастика. Я перемещаюсь во времени, прямо перед взрывом, и выкидываю сумку, либо бью его по лицу и вызываю полицию. И тут охранники, и все целы, и все хорошо.