Ничем не похож этот спектакль на «датский». Женовачу по самой его природе чужд ложный пафос. В спектакле всего слышней тихий голос от первого лица. Керженцев свой монолог ведет с уровня пониже сцены — из окопа, землянки. Почти весь его фронтовой дневник, взятый театром, — о товарищах, рядовых, ротных и батальонных, павших и живых. О тех, кто, сам того не зная, выиграл Сталинградскую битву, переломив ход войны.

«и это было страшней всего, что я видел до и после на войне». Но в целом, готовя инсценировку, режиссер жертвовал подробностями ради поэтики, создавая не столько географию происходящего, сколько ранжир внутренних событий. Он как будто учитывает послевоенную литературную дискуссию о правильных масштабах изображения: глобус или карта-двухвёрстка, то есть общий ракурс или крупный план, и сознательно движется поперек знаменитому «…здесь нет ни одной персональной судьбы, все судьбы в единую слиты». Именно особенность, единственность, ценность каждого отдельного человека — сюжет и задача спектакля.

На программке — изображения-негативы, черно-белые пятна лиц, черты которых едва угадываются. Их «проявляет» спектакль, их, тысяч безымянных солдат, типические истории озвучивает.

Карнаухов (Олег Гаас), который писал стихи. Ширяев (Владимир Любимцев), который знал, что погибнет. Азартный Чумак (Данил Стеклов), сберегший для командира коньяк шесть звездочек, Валега (Алексей Краснёнков), ординарец, скупой на слова устроитель военного быта, Фарбер (…?), которому поручено сделать подрывников из плотников, — все они генетически родственны и толстовскому штабс-капитану Тушину, и Василию Теркину.

Женовач всегда, в любом материале, прежде всего ищет историю человека. «Что такое вообще храбрость, — мучается Керженцев, — все боятся!»

«Каждая снятая мина должна быть учтена» — нудно требует капитан Устинов (Александр Усов). «А кончится война, приедете ко мне на три недели!» — мечтает вслух сумрачный ординарец Валега. «Жизнь — нелепая штука», — рефлектирует Фарбер. Их тогдашнее многоголосье — сегодня бессмертный полк.

На которой были маршалы, тратившие солдат как расходный материал, а были лейтенанты и капитаны, для кого не существовало победы «любой ценой». И короткая авторская дистанция, с которой оценивались события, сегодня обращается в долгий обратный взгляд режиссера. Один жест штабного подлеца (зримое решение постановщика) — и ложится целый батальон. Участь рядовых, кого гнали на немецкие танки, кто обязан был подчиняться бессмысленным приказам, — важная тема спектакля.

«Мой лейтенант» назвал Даниил Гранин свою военную повесть последних лет жизни и последней честности. Лейтенант Виктор Некрасов своей повестью начал путь в литературу. Окопная проза тридцатипятилетнего бывшего архитектора была опубликована сразу после войны, в 1946-м, сначала получила Сталинскую премию, а потом попала в списки запрещенной литературы. Биография автора, с его во все советские времена неуместной предельной честностью, романная сама по себе, исподволь входит в состав спектакля, диктует меру и ритм.

Как играет Быстров? Без «игры». Собранно, сосредоточенно, просто. И так же стараются вести свои роли-монологи мхатовские молодые артисты. Женовач отучил труппу от крика, привил вкус к подлинности интонаций, собрал молодых вокруг военной темы как опыта человеческого и актерского. Значимость этой работы, ее непоказная народность очевидна залу, чьи овации в финале оглушительны.

Как изменился за семьдесят шесть лет театр в освоении военной темы? Что считает сегодня важным и первостепенным? Чтобы это понять, достаточно провести на спектакле во МХТ имени Чехова семьдесят пять минут. Премьера состоялась в канун Дня Победы. Женовач захотел и смог вернуть в «обиход» современности настоящую цену великого и трагического праздника нашей истории, его непарадное лицо: боль, потери, одиночество, страх — и мужество оставаться человеком.