Памятник представляет собой прозрачный куб, внутри которого находится коричневый от старости, выгоревший от боли документ — один из 6000, входящих в архив. У памятника есть подземная часть, прямоугольный бетонный бункер, который символизирует… что он символизирует?

Подвалы, в которых скрывались евреи Варшавы? В одном из таких подвалов скрывался вместе с женой Иегудит, сыном Ури и еще 35 людьми Эммануэль Рингельблюм. В марте 1944 года кто-то выдал их. Их доставили в тюрьму Павяк и через три дня расстреляли.

Подземные схроны, в которые Рингельблюм и его соратники спрятали архив в 1943 году?

Ушла под землю и до сих пор таится там часть памяти об убитых, замученных, затравленных, о тех, кто жил в гетто в страшном скоплении людей и умирал от голода и тифа на улицах и в обесточенных домах с отключенным водопроводом и отоплением, о тех, кого грабили, прежде чем убить, о тех, над кем издевались, прежде чем собрать на Умшлагплац и отправить в Треблинку.

У Эммануэля Рингельблюма, историка по профессии, было в гетто 50 или 60 помощников. Они собирались по субботам, чтобы обсудить план работы, находки, информацию. Они называли свои собрания «Онег Шабат», что означает «Радость субботы». Тем людям в гетто, кто был в состоянии записывать происходившее и вести дневник, они раздавали блокноты. Они собирали все: каждое свидетельство, каждый документ, каждую бумажку. Так попали в металлические коробки и молочные бидоны приказы немцев, ведомости юденрата, удостоверения, письма, подпольные газеты, рисунки, графики смертности от тифа и голода и даже фантик от ириски, контрабандой доставленной в гетто с той стороны.

Контрабанда была единственным способом выжить. Контрабандисты перебирались на ту сторону по крышам, подземным ходам и через дыру в стене. Это был рискованный бизнес с большой прибылью. Если их ловили, то расстреливали на месте. В архиве есть дневник Переса Опочинского, он пишет, что в будущем на территории гетто контрабандистам поставят памятник. Но не у всех были деньги покупать продукты, в гетто они стоили в два-три раза дороже, чем вне гетто. В архиве есть письмо самого Рингельблюма, в котором он в ровных академических выражениях просит коллегу-историка из Женевы прислать ему посылку с едой — через Лиссабон. Если письмо нашли в металлическом ящике или бидоне, значит, он не смог его отправить. Или понял, что отправлять бессмысленно.

Объявление. Тем, кто добровольно явится к поезду, отправляющемуся в Треблинку, немцы дадут 3 кг хлеба и 1 кг мармелада. Из архива Рингельблюма.

Рахель Хоффенберг — ей одиннадцать лет — описывает депортацию. Детским почерком на разлинованном листочке, детским ясным языком. Саму себя называет Рахелька. Наверное, так звали ее мама и папа. На обложке неумело, по-детски рисует два цветка, две ромашки. Сохранено в архиве Рингельблюма.

«Любимый Гиттерман! Я умоляю тебя, спаси меня. Это еще возможно! Меня схватили на улице и доставили на Умшлагплац. Я хочу увидеть жену и двоих маленьких детей, которые остались. Спаси меня, Кирман» (записка из архива Рингельблюма).

Историк Эммануэль Рингельблюм создал в аду правильно функционирующую, исправно работающую научно-практическую организацию, которая должна была сохранить для потомков подробности и детали холокоста. В дневниках Рингельблюм страница за страницей описывает происходящее в гетто. Как очевидец и историк он захватывает огромное количество событий на улицах, в кварталах, в квартирах, в мастерских, в трамваях, в подвалах. Его дневник населен сотнями людей, в нем рассказаны, описаны и названы тысячи событий. Его почти невозможно читать от боли, которую он причиняет.

Ни один историк никогда не работал в таких условиях. Иосиф Флавий, переметнувшийся от восставших иудеев на сторону римлян, писал в комфорте. Тацит? Плутарх? Они писали о грозных событиях, но им самим ничего не угрожало. Эммануэль Рингельблюм, спокойный человек с характером кабинетного ученого, оказался в месте ужаса, в центре катастрофы, и сделал все, чтобы передать в будущее сообщение о ней. Десять коробок и три бидона — послание из немыслимого о немыслимом.

«Два дня подряд вчера и сегодня женщин хватали на принудительные работы. И так случилось, что они были одеты в меховые пальто. Им велели вымыть мостовую трусами, а потом эти мокрые трусы надеть» (дневник Рингельблюма).

«В последнее время участились такие случаи: Христиане стоят у безлюдных дворовых калиток, поджидают еврея. Схватив еврея, они уводят его в сторонку во двор; оттуда он появляется с пустыми карманами».

«Заметно увеличилось количество сумасшедших».

«Рабби Велвеле забрали в гаражи на работу. «Ты не человек и не животное — ты еврей». Его избили, спрятали авторучку, а ему велели ее искать».

Они (немцы) рвут бумагу на мелкие кусочки, бросают обрывки в грязь и велят людям подбирать их. И бьют тех, кто наступает на обрывки. В польском квартале евреям приказывают лечь на землю и ходят по ним. Проезжавший по улице Лешно солдат остановился, чтобы избить прохожего-еврея. Приказал ему лечь ничком в грязь и целовать мостовую».

«Гестаповец на заднем сиденье машины высовывается из окна и длинной тростью с чугунным наконечником косит людей, проходящих мимо по узенькой улице Кармелицкой. Он переворачивает рикши и избивает возчиков».

Таких записей в дневнике Рингельблюма тысячи. Тысячи свидетельств человеческой подлости, жестокости, садизма, тысячи произнесенных ровным голосом сообщений о полном распаде того, что называют «человеческой психикой» и «душой».

В мире сплошного зла останавливают и заставляют впасть почти в остолбенение редкие — редчайшие — сообщения о людях, которые ведут себя как люди. Неназванный немецкий офицер приходит к главе юденрата Чернякову, целует его, плачет и говорит, что был против организации гетто. «Сегодня, 19 ноября, христианина убили за то, что он перебросил через стену мешок с хлебом».

Девятнадцатилетний Давид Грабер, один из тех, кто входил в «Онег Шабат», 3 августа 1942 года вместе с двумя товарищами зарыл коробки с документами в подвале дома по адресу Новолипки, 68 и написал в завещании, которое положил в одну из коробок: «Я пишу мою последнюю волю, потому что евреев Варшавы депортируют. Мы потеряли все контакты с нашими друзьями. Каждый действует на свой страх и риск. То, что мы не смогли прокричать миру, мы похоронили в земле».

Дневники Рингельблюма были переведены на английский и изданы, а на русском до сих пор не изданы. Не нашлось издательства, нет переводчика. Переводить их еще десять лет назад взялась Анастасия Альпер, живущая в городе Корнинг в штате Нью-Йорк. Свой перевод она несколько лет подряд часть за частью выкладывала в интернете, в своем блоге. Об Анастасии из ее фейсбука можно узнать немногое: молодая женщина, окончила институт инженеров железнодорожного транспорта в Москве, училась в школе искусства и дизайна в Массачусетсе, работает ювелиром, делает украшения своего собственного дизайна. В блоге у нее два правила: Don't hate. Don't lie. («Не надо ненавидеть. Не надо лгать»). Для дневников Рингельблюма она сделала отдельную страницу и выложила туда свой перевод. Цитаты из дневника — оттуда. Я написал Анастасии, поблагодарил за перевод — этот текст мучительно читать, и как же мучительно ей было переводить его — и спросил, почему она это сделала. Ответ ее был сдержан и скуп на слова.

«Мне было стыдно, что этого нет по-русски. Я не переводчик, но раз этого до сих пор не перевели профессионально, то, видимо, и не будут, и я попыталась заполнить пробел».