— Вы человек северный? Родились здесь, в Архангельске?
— Я родился в Архангельске 12 июня 1982 года. Я северный человек. Корни мои — в Каргопольском районе Архангельской области, в деревне Ухта. Там родился мой прадед, Александр Андреевич, в честь которого меня и назвали. Родился он в 1877 году, а умер в войну в 1943-м, 9 августа. Дом у него был двухэтажный, и на первом этаже он организовал школу. Она там работала до тех пор, пока не построили школу настоящую. У него было шесть дочерей, и все они стали учителями — и заслуженными, и народными.
— То есть у вас такой как бы педагогический генотип?
— Отчасти. Мама у меня врач, сестра — кандидат медицинских наук. А я, да, по образованию и призванию — учитель географии и биологии, хотя, конечно, тяготею к истории. Наверное, потому, что я вырос в окружении исторических книг и всяческих специализированных академических изданий — бабушка у меня была историком. Так что детство мое — это переписка Ивана Грозного и старорусский язык. Поэтому изучение истории страны для меня — мое личное увлечение.
— Северные люди, или, скажем так, люди Севера, они играют в этой истории какую-то свою, особенную роль?
— Мне сложно сравнивать — я подолгу не жил в каких-то других местах. Наверное, нужно прожить на юге лет десять, чтобы понять, что там у них, и сравнить с тем, что тут у нас. Но, по большому счету, люди же, наверное, везде добрые, открытые, честные и трудолюбивые.
Особенность же Севера в том, что у нас говорят мало и быстро. Где-нибудь в деревне фразу из пятнадцати слов выдадут за секунду — и все, тишина.
Тебе уже все сказали. А если будешь в ответ много говорить и спрашивать, будут считать балаболом.
— Но я тем не менее продолжу. Вот я пытаюсь понять: существует ли некое влияние Севера на человека. Вот вы, когда росли на Севере, что-то знали про Арктику? Она как-то воздействовала на ваше сознание?
— Ну я знал, что Арктика существует, и понимал, где она находится. Не могу сказать, что я туда как-то особенно сильно стремился или мечтал туда попасть. А зачем? Есть такое чисто северное выражение, я его больше нигде не встречал: у нас в море не ходят и не плавают. У нас в него ездят. Так и говорят: поехали в море. Потому что вот оно — рядом. И Арктика — вот она, мы в ней и живем.
Я помню, с бабушкой у меня была такая игра. Она мне говорила: «Саша, ты — капитан, и тебе надо пройти из Мурманска, например, в Находку, назови мне маршрут, как ты пойдешь». Я был еще в детском саду, поэтому сперва я все это смотрел по карте. А потом уже по памяти. Я закрывал глаза и представлял: вот я из Мурманска выхожу, там Кольский, потом поворачиваю, там уже Баренцево море, Карские ворота, ну и так далее. Весь маршрут со всеми проливами, с морями, с океанами и островами, все я рассказывал в подробностях. Поэтому Арктика была для меня всегда в общем-то привычной.
— Раз так, то можете описать ее по-северному? Коротко. Быстро. Привычными словами.
— Строгая. Спокойная. Красивая.
— Теперь, если можно, немного подробнее.
— Строгая — потому что не суровая, как принято о ней говорить. Она строгая просто потому, что ошибок не прощает. Не нужно с ней шутить. Спокойная — потому что не надо здесь суетиться, не нужно никуда торопиться. Здесь это ни к чему. А красивая — потому что неизменная, потому что хочется сохранить ее такой, какая она есть.
— Когда вы в первый раз это увидели?
— Это был 2009 год. К этому времени я уже отучился в аспирантуре и написал диссертацию о высокоширотной Арктике. В ней я рассматривал тему изменения природных процессов на основе дневниковых записей исследователей архипелага Земля Франца-Иосифа и Новой Земли, которые сравнивал с современной картиной, полученной инструментальными способами. Это было очень интересно — читать документы эпохи великих географических открытий.
Но получилось, что фактически я работал над тем, чего сам никогда в жизни не видел. И вот случай. В 2009 году я работал в областном комитете по экологии и меня пригласили в ледокольный рейс на Землю Франца-Иосифа. Вот я тогда в первый раз побывал и на ЗФИ, и на Северном полюсе. Это было захватывающе, но когда я вернулся и спустился с палубы ледокола, понял, что все. Не хочу больше возвращаться в Арктику. Все. Побывал. Увидел. Узнал. Больше не надо.
Прошел месяц, может быть, полтора. И вдруг по телевизору показывают, как ледокол «Ямал» в Арктике ломает лед. И я вижу ложку. Знаете, в стакане бывает ложка. И когда ледокол ломает лед, особенно тяжелый, она в нем дрожит. Звук от нее сильно особый. Совсем не такой, как она бьется о стакан, например, в поезде. И вот когда я услышал этот звук, я вдруг понял, что хочу обратно, хочу еще. И с тех пор я каждый год бываю в Арктике. В 2011 году мне предложили перейти работать в национальный парк «Русская Арктика», я сразу уволился с прежней работы, даже не раздумывал, просто написал заявление по собственному желанию.
— Раз уж мы дошли до парка, расскажите, что такое вообще «Русская Арктика». Зачем она?
— Формально — это особо охраняемая природная территория. Но я привык воспринимать парк как своего рода фасад России. Сюда приезжает много туристов, в основном из зарубежных стран. 30 процентов китайцев. Но приезжают и немцы, и американцы, и французы. На ледоколе они едут морем на Северный полюс и проезжают места, на которые еще не так давно было просто страшно смотреть. Покосившиеся здания с выбитыми стеклами, с ледниками внутри. Ржавчина. Запустение. Мы не торопясь составили карты и план расчистки и сохранения этих мест. Полярная станция в бухте Тихой на острове Гукера архипелага Земля Франца-Иосифа. Мыс Желания на Новой Земле. Кругом была стекловата, бетон, кирпич, уголь, шлаки, резина, ржавое железо. Все это мы собирали, свозили, утилизировали. А попутно исследовали Арктику, фактически заново переживали события английских, американских и отечественных экспедиций в эти места.
Логично, что второе наше направление — развитие научно-исследовательской деятельности. Интерес к Арктике, в том числе именно научный, сейчас очень большой. Поэтому мы работаем с отраслевыми институтами Академии наук. В результате мы пытаемся сделать эти места территорией знаний. Просто смотреть на айсберги, белых медведей и моржей можно ведь и в других местах. На Шпицбергене. В Гренландии, например. В Канадском арктическом архипелаге льда вообще гораздо больше, чем у нас. Мы же показываем историю. Не следы медведей, а следы прошлого. Станция в бухте Тихой сейчас — это невероятное место, куда некоторые туристы ездят чуть ли не каждый год. Там, например, работает отделение Почты России. Выстланы тропы. Показано, где и что тут было, как здесь жили люди.
Мы не можем, конечно, восстановить в Арктике все сразу, но мы действуем постепенно и поступательно.
— Задам глупый, но нужный вопрос. А зачем вы все это делаете?
— Как сказал писатель Пришвин, «у птицы есть воздух, у рыбы есть вода, у человека есть Родина, а у Родины — природа. Охранять природу, значит охранять Родину».
— Красиво сказано, но не отвечает на вопрос. Допустим, Родину вы охраняете. А зачем?
— Знаете, мне примерно такой же вопрос задал в свое время академик Анатолий Пантелеевич Деревянко. Я тогда подумал, что в своих археологических изысканиях мы уже выходим на какой-то новый уровень, более высокий, чем у регионального краеведческого музея. И я поделился своими мыслями и идеями с академиком. Анатолий Пантелеевич выслушал и спросил: а зачем? Зачем вы это делаете? Вы что хотите своими вот этими работами сказать?
Сразу было видно, что он академик. За десять минут он полностью перевернул мои взгляды на мою же деятельность. Мне теперь нужно было решить: мы находим и собираем какие-то свидетельства истории просто для того, чтобы они у нас были? Или чтобы показать их людям? Или чтобы изучить их и сохранить? Это три принципиально разные стратегии.
С тех пор мы изучаем и сохраняем Арктику. Это позволяет нам узнать, что
предки наши были далеко не глупыми людьми, а порой даже и гораздо более сообразительными, чем мы, нынешние. Мы на самом деле пользуемся сейчас тем, что сделано именно их трудом.
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68
Они отстояли свою вахту, и теперь наступает время нашей вахты. Мы должны продолжить движение вперед, иначе деградируем.
Здесь проблема в том, что движение мира, которое мы сегодня наблюдаем за окном, оно обречено. В мире появилось много лишнего, наносного. Если это будет сметено временем с поверхности, тогда всем нам придется иметь дело с суровой действительностью. Поэтому мы изучаем и сохраняем традиционный уклад жизни. Тот, который позволил людям расселиться по всей Земле и попасть в том числе и в Арктику.
— Это еще вопрос, кто кому и что позволил. Арктика, мне кажется, тоже что-то решает. Придет ледник, остановится Гольфстрим, что останется тогда от традиционного уклада?
— Вы имеете в виду вопросы изменения климата, которые называются в географии природными процессами? Да, в один год архипелаг Земля Франца-Иосифа не освобождается полностью ото льда, а порой ледовая кромка уходит выше острова Рудольфа. Почему? Сейчас нет точного научно-обоснованного ответа. И я тоже долго с этим мучился. И у меня есть такие, сугубо личные приметы. В частности, если извергаются вулканы в Исландии, год в Арктике будет теплый. А если на Камчатке — в Арктике будет холодно. Это просто наблюдение. В последнее время вулканы действовали в основном на Камчатке, и я считал, что опять нам предстоит сложная логистика доставки людей и грузов, но меня услышал вулкан Фаградальсфьядль в Исландии, так что посмотрим, будет ли в этом году «тепло».
Может быть, это можно считать шуткой, но вот профессор Визе, например, связывал ситуацию в Арктике с уровнем воды в озере Танганьика в Африке. Арктика непредсказуема, да. Но именно поэтому наблюдение за ней и осмысление ее — вот главные, на мой взгляд, задачи, которые перед нами стоят.
— Как это меняет мир, которому, как вы говорите, сейчас нужно вспомнить о традиционном укладе жизни?
— Ну это, знаете, как ответ на вопрос, почему люди не летают на Марс. Ведь, скажем, посадочный американский модуль, который долетел и сел на Луну, его процессорная мощь была сопоставима, я думаю, с микропроцессором в зарядке айфона, который регулирует напряжение. Так почему мы тогда не летаем сейчас на Луну и на Марс? Потому что у нас есть условный «айфон», который мы каждый год обновляем.
Усилия человечества уходят на разрешение экрана телефона и удобство пользовательского интерфейса. Поменялись задачи. И эти задачи не ведут нас на Марс. Они делают нас людьми, которые не умеют делать элементарные вещи.
Это на самом деле проблема всего мира, просто в Арктике это лучше видно. К нам на работу теперь приходят устраиваться молодые люди, которые вообще не умеют работать руками, им нужна инструкция к молотку. Зато у них ловкие большие пальцы, которые позволяют отлично пользоваться смартфоном.
— И Север всех нас спасет теперь от ложных сущностей? В этом состоит его идея?
— В каком-то смысле. Знаете, везде люди живут. Запад, юг, восток, северо-запад, юго-восток — везде живут люди. Но при этом на юге Италии хлеб родится два раза в год. А у нас, на Севере, он, дай бог, поспеет до первого снега. Только чеснок хорошо тут колосится, и всегда есть риск, что этот чеснок ты и будешь всю зиму есть. Как при этом сохраниться и обезопасить свое будущее? Север дает ответ, он очень простой: либо ты это умеешь, либо нет. Все.
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68
