— Наталья Николаевна, с какими проблемами сталкивался ваш сын в московских СИЗО?

— К сожалению, о многих проблемах мы узнали уже после смерти Сергея. Он стойко переносил арест и в первое время еще верил, что в нашем суде можно найти справедливость. Сергей стал о чем-то нам писать, когда в Бутырке ему создали пыточные условия. И то он об этом напрямую не сообщал, упоминал лишь об ухудшении здоровья. Мы не могли и подумать, что все гораздо серьезней. При этом медицинской помощи, как выяснилось, ему не оказывали.

Нам ведь не давали свиданий, под разными надуманными предлогами не разрешали телефонных переговоров. В Бутырке практически не работала почта, и даже газеты, которые мы ему выписывали, он не получал. Из Бутырки письма шли по два месяца, а иногда и вовсе не доходили.

Потом Сергея стали переводить из одного СИЗО в другое, а то и на Петровку, 38. А внутри каждого СИЗО его много раз «перебрасывали», как мячик, из одной камеры в другую.

Очень тяжело вспоминать об этом.

— Когда Сергея заключали под стражу, известно ли было суду и следствию о его хронических заболеваниях?

Через четыре месяца после ареста и после перенесенного в СИЗО простудного заболевания им было сделано первое заявление о плохом самочувствии. И ничего. Еще через два месяца ему тюремные врачи поставили диагноз «воспаление поджелудочной железы и камни в желчном пузыре». Никаких операций. Еще через месяц состояние Сережи значительно ухудшилось…

— И на этом фоне вашему сыну каждые три месяца продлевали арест. Скажите, а как это происходило: что говорил в суде Сергей и его защита, какие справки приобщали и как на это реагировали следователь, прокурор и судьи?

— На заседании суда о продлении срока 12 сентября 2009 года я узнала, в каких жутких условиях содержится Сережа в Бутырке. Узнала, что у него бывают сильные боли. Во время одного такого приступа он оставался без медицинской помощи в течение 5 часов… Пока уже его сокамерник не начал колотить в дверь.

На последнем заседании суда о продлении меры пресечения под стражей, за четыре дня до гибели, Сережа передал судье Елене Сташиной копию справки о состоянии своего здоровья, которую дала ему врач Литвинова. Но судья справку не приняла, сказала, что она «не заверена». Оригинал справки с печатью и подписями был отправлен из Бутырки по почте 11 ноября 2009 года и получен адвокатами уже после смерти Сережи.

На этом заседании адвокаты передали судье пачку документов, она их вернула с теми же словами — «не заверены». Могу предполагать, что это были копии жалоб Сергея, так как он сказал: «Вот я здесь, давайте заверю». Его слова Елена Сташина проигнорировала, продолжила вести заседание как ни в чем не бывало.

Следователь же произносил в суде всего два слова. Если обращался к судье — «поддерживаю», если к Сергею — «нецелесообразно».

Помню, как на одном из заседаний прокурор Буров читал следователю анекдоты почти вслух. Показывал, что Сережа и адвокаты мешают своими речами.

— Какие-то обследования Сергей успел пройти в тюрьме?

— В «Матросской Тишине» Сереже сделали УЗИ брюшной полости. УЗИ как раз показало наличие камней в желчном пузыре. В связи с чем

Нам известно, что Сережа неоднократно подавал заявления по поводу своего здоровья, где описывал свое самочувствие, просил провести медицинский осмотр и назначить лечение. В одном из заявлений к начальнику ФБУ ИЗ 77/2 он просит принять его лично, так как «характер допускаемых в ФБУ ИЗ 77/2 нарушений моих прав угрожает моему здоровью».

Мне в тот период он писал из Бутырки: «А вот с врачами тут проблема. За три недели врач меня так и не принял, хотя я писал и заявления и уже жалобы. Мне было еще в «Матросской Тишине» назначено контрольное ультразвуковое исследование, которое должно было пройти в начале августа, но здешним докторам я не могу даже сказать об этом, потому что их не видел ни разу, а фельдшер, который иногда утром приходит на проверку, говорит, что у них вообще нет аппаратуры для УЗИ, и даже не интересуется, зачем оно мне нужно и какое у меня заболевание».

— Какова была судьба его жалоб к начальникам ФСИН?

— Судьба жалоб неизвестна.

— Что он еще говорил о своем самочувствии в письмах?

— Мы не имели возможности знать, как его лечат. Сережа старался не волновать нас и поэтому не разрешил адвокату сообщать нам об ухудшении здоровья и сам редко-редко поднимал эту тему в письмах. Он, например, писал:

Казалось, что и дальше переписка будет продолжаться в спокойном стиле. Но в мае 2009 года он первый раз сообщил, что у него был приступ невралгии. Это было в «Матросской Тишине». А когда его перевели в Бутырку, ему стало хуже, но врач его не осматривал, хотя Сережа писал заявления об этом. У нас была проблема с передачей лекарств. Лекарства у меня как-то приняли, но передали сыну только через три недели, когда я повторно пришла на прием к врачу, чтобы узнать, почему

Потом мы узнали от адвокатов, что у Сережи появились какие-то сильные боли. Только тогда Сергей по нашей просьбе описал симптомы. Так, хоть и заочно, мы проанализировали с врачом ситуацию и отправили Сергею вначале августа письмо с медицинскими рекомендации. Это письмо он получил через месяц.

В Бутырке, где не было ни одного квалифицированного врача, ему в тот период давали лекарство, которое ему было противопоказано при его диагнозе. Мы все пытались сообщить Сергею, что это лекарство принимать нельзя. Но так как он фактически был лишен возможности получать письма от родных (их складировали где-то), то ничего о наших советах не знал. Эти письма с медицинскими рекомендациями — все сразу — ему были вручены за неделю с небольшим до смерти.

Еще в сентябре 2009 года начальник Бутырской медсанчасти сказал Сергею, что он оформляет документы на перевод его в больницу «Матросской Тишины». Но либо он врал, либо кто-то этому препятствовал. Только в ноябре 2009 года Сережу перевели в больницу «Матросской Тишины», где обрекли на гибель.

— Наталья Николаевна, в 2019 году, спустя 10 лет после смерти вашего сына, Европейский суд по правам человека пришел к выводу, что Магнитский умер из-за недостаточной медицинской помощи в СИЗО. ЕСПЧ признал нарушение сразу нескольких статей Конвенции. На ваш взгляд, почему, несмотря на огромный резонанс, который в мире произвела гибель вашего сына, в российских тюрьмах и колониях продолжаются пытки, связанные, в том числе, с отказом в лечении? Речь как об известных фигурантах (тот же Алексей Навальный, который сейчас испытывает сильные боли и лишен элементарных обезболивающих уколов), так и о тысячах неизвестных арестантов.

— Потому что существует БЕЗНАКАЗАННОСТЬ. До тех пор, пока можно безнаказанно пытать заключенных, избивая их, унижая их человеческое достоинство, мучая бессонницей, лишая свиданий с близкими, лишая переписки, — до тех пор ничего не изменится. В нашей стране человек, лишенный свободы, автоматически лишается права на здоровье и даже права на жизнь.

Если такое возможно с людьми известными, то, что говорить о тех, кто никому не известен.

За смерть Сережи никто не был наказан, а некоторые люди даже получили награды и повышение по службе.

— Как человек, прошедший через столь тяжелый опыт, что вы посоветуете родным арестантов, которых не лечат, и самим заключенным?

— Каждый переживает свое горе по-своему. Здесь очень трудно что-то советовать. Родные тоже должны быть стойкими, чтобы у человека, лишенного свободы было меньше поводов волноваться. Не надо говорить родному человеку, сидящему в тюрьме, о своих трудностях, их не сравнить с теми, что испытывает он в заключении.

Алексею же я желаю здоровья. Сила духа и чувство юмора у него есть, а это очень помогает не сломаться. Противиться физическому насилию, к сожалению, в тех условиях практически нет возможности. Здоровым оттуда не выйти. Думайте о том, как остаться живым.