— «КИНО в Севкабеле» — это вместо больших концертов?

— Ни в коем случае. Они пройдут в мае в Москве и Питере. Просто мы, если честно, устали ждать. Мы последние в очереди: сначала разрешают маленькие концерты, потом побольше и самыми последними — стадионные многотысячные. Хотелось уже что-то делать, начать играть. И придумали такую историю: концерт с двумя сотнями приглашенных гостей, но с полноценным продакшеном. И сняли. По этому фильму можно судить о том, что вы увидите в мае. Все будет, как в «Севкабеле», только размах другой: больше света, больше экран, больше песен.

— А что за место «Севкабель»?

— Цех завода в Питере, из которого сделали выставочное пространство. Что-то вроде московского «Артплея» или «Флакона». Мы построили там сцену, отгородили ее черными тряпками. Зал огромный, там можно было бы легко сделать концерт на несколько тысяч, просто не стояло такой задачи.

— Как оцениваете результат? Стоило это таких вложений, такой огромной работы? Вы же почти год готовились, репетировали, реставрировали вокальные партии Цоя из старых записей.

— Результат будет в мае, а пока это что-то вроде пробы пера. Но да, многое уже ясно. Концепция работает, несмотря на отсутствие на сцене главного человека в группе. Конечно, это не то классическое «Кино», которое всем известно. Это попытка представить, как они звучали бы в 2021 году, с учетом новых технологий и нового опыта. И, по-моему, попытка удачная.

— Очевидцы вспоминают, что Виктор Робертович был недоволен своими записями. Говорил, что в голове у него все звучит гораздо мощнее. Но не было технических возможностей так записать и сыграть.

— О том и речь. А сейчас они есть. В Советском Союзе даже на хороших студиях уровень записи оставлял желать лучшего. Вплоть до того, что не было возможности нормально записать барабаны. А «Кино» писало «Группу крови» на портостудию в квартире — о чем тут говорить.

— Две песни, сыгранные в «Севкабеле», звучат так, будто написаны только что: «Мама, мы все тяжело больны» и «Следи за собой, будь осторожен». Это очень резонирует с тем, что происходило в прошлом году и происходит сейчас.

— На «Маму» мы выпустили клип в конце мая, в самый разгар пандемии. Его очень хорошо приняли, на ютубе уже почти два миллиона просмотров. У «Кино» вообще такая карма — попадать в эпоху, в нерв времени.

— Не всякого. «Кино» обречено быть саундтреком катастроф. Война, эпидемия, стихийные бедствия… На такие события песни Цоя ложатся идеально, особенно поздние.

— Я бы не переоценивал их трагизм. Люди слишком серьезно все это воспринимают, по-моему. Стоит чуть-чуть расслабиться, выдохнуть.

Даже в песне «Перемен», самой серьезной, возможно, песне «Кино», я всегда хихикаю на словах «вдруг нам становится страшно что-то менять». Мне кажется, что это про такую историю, когда ты записался в спортзал, и вот надо идти, а ты сидишь и думаешь: во что я ввязался, блин, что я себе устроил?!! В это мало кто вдумывается, но у «Кино» шуток и иронии более чем достаточно.

— Помню, как они играли «Следи за собой» на каком-то большом концерте. Все как всегда: микрофон в руке на отлете, героическая поза, гордо задранный подбородок. И вдруг я вижу, как Цой поворачивается к гитаристу и улыбается.

— Наверняка в гримерке перед концертом шутили по поводу этой песни, он вспомнил и улыбнулся. Это трудно объяснить, это внутренний юмор. Я тоже раньше не понимал, сейчас мне стало немного понятнее, потому что я общаюсь с этими людьми и вижу, над чем и как они шутят.

— Да, я тоже думаю, что «Кино» — очень позитивная тема. И проект, который вы затеяли, позитивный. Тем удивительнее, что вокруг вас последнее время постоянно возникают скандалы. Вот, например, фильм Учителя «Цой», который вы приняли в штыки и даже хотели запретить. Чем в итоге все кончилось?

— А оно не кончилось, и, я думаю, долго еще не кончится. Идет судебное разбирательство, его ранняя стадия. Это может растянуться на годы. Только давайте сразу уточним, что речь не шла о запрете.

— А о чем?

— Я просил не использовать имя отца в названии фильма и удалить кадры с ним. Ничего сверхъестественного, никакого контроля над чужим творчеством. Право на имя, право на изображение — вот что я защищал.

— Но единственная съемка Цоя, которая есть в этом фильме, — архивная, из фильма «Рок», снятого тем же Учителем. Больше Цоя он не показывает.

— Этого достаточно. Это новый фильм, он про другое, и он художественный, а не документальный. Так нельзя делать. Нельзя купить права на интервью Путина или Навального и без спроса смонтировать из него художественный фильм с другим контекстом. Ты не можешь без разрешения использовать образ и имя реального человека, какие бы материалы у тебя ни были.

— А на использование образа Цоя в фильме «Лето» вы дали свое согласие?

— Да, мы встретились, я выразил свои пожелания, их учли. Я посмотрел, что у них получилось, сказал — да, это о'кей, мы подписали бумаги, и все было хорошо. Тут ситуация начиналась похожим образом: мы встретились с Учителем, я выразил пожелания, их не учли, а дальше началась кампания в прессе, в которой побеждает не тот, кто прав, а тот, кто громче кричит. Видимо, у Алексея Ефимовича больше возможностей, желания и времени этим заниматься, чем у меня. Он кричал гораздо громче и успешно выставил меня идиотом. Но это не значит, что он прав.

— Хорошо, а чего вы сейчас добиваетесь? Чтобы фильм был изъят из проката? Чтобы вам заплатили материальную компенсацию?

— Мне не нужны от них никакие деньги. Если покроют юридические издержки, этого будет достаточно. Но важно, чтобы признали: так делать нельзя. Это принципиальный момент.

— На Западе практически любой байопик тут же вызывает иски со стороны родственников. Но сколько уже таких судов было, а все равно эти фильмы выходят пачками.

— По-разному бывает. Есть фильм «Последние дни» Гаса Ван Сента — как бы о Курте Кобейне. Родственники были им недовольны еще на стадии производства. В итоге фильм не называется «Кобейн», героя не зовут Курт и не звучит его музыка. Есть «Богемская рапсодия» с Меркьюри, где всем удалось договориться и сделать успешный фильм, который никого не задел. Используются имена, звучит музыка, все довольны. То есть так тоже можно. То, чего я прошу, это не блажь, это нормальная процедура.

— Я был свидетелем того, как менялось отношение к вам. Сначала вы всем нравились и даже недовольство грядущим фильмом Учителя многие разделяли. Ровно до того момента, как появилось ваше письмо к президенту. И сразу сочувствие как отрезало. Жаловаться начальнику считается неприличным.

— Мне за это наверняка прилетит, но когда Навальный был в коме, его жена тоже писала Путину. А что, есть градация, в каких ситуациях можно это делать, а в каких нет? Хорошо, как надо было поступить? Подкараулить Учителя у подъезда и разобраться с ним по понятиям? Письма президенту — правовой инструмент. Он гарант, гарантирует соблюдение законов. Закон не соблюдается — я обращаюсь к президенту: пожалуйста, проследите за тем, чтобы законы соблюдались. Разве не так должно работать? Просто президент людям не нравится, поэтому все решили, что в этой ситуации обращаться к нему нехорошо. Если мужа отравили и он в коме, то можно, а если твою семью поливают грязью, нельзя. Какие-то двойные стандарты.

— Но жена Навального не просила президента ничего запрещать.

— Я тоже не просил. Я просил обратить внимание на проблему. Запретить может суд, президент не может запретить фильм. Это уже раздутая моим оппонентом история — запреты, художника обижают… Я знал, что для меня это ничем хорошим не кончится. Но осенью фильму выдали прокатное удостоверение, и я надеялся, что, может быть, можно сделать так, чтобы прокат отложили и внесли коррективы. Суд да, но в суде ты сталкиваешься с ситуацией, что — ну, типа, потеряли квитанцию об оплате пошлины, или судья, которому распределили твой иск, в отпуске, а отпуск заканчивается через месяц, и непонятно, как в этой ситуации действовать. Наша судебная система так устроена, что не всегда можно оперативно решать вопросы. В общем, мне тогда казалось, что это единственный шанс. И кстати, о чем вообще говорить, если письмо не сработало? Президент в итоге же не вмешался. Возможно, с моей стороны все можно было сделать изящнее и не подставиться под такие потоки грязи, но уж как получилось. Не скажу, что у меня много опыта в такого рода делах.

— Еще одна неприятная тема — запрет на исполнение песен. Читал целый ряд публикаций о том, что вы запрещаете другим музыкантам играть вещи «Кино». Что с этим?

— Это вранье, мы каждый день согласовываем использование песен «Кино» с компаниями и артистами, новые версии готовятся постоянно. Рассказываю, как было дело. Какое-то время назад к нам обратился канал РЕН ТВ примерно с такими словами: «У нас на завтра запланирована съемка программы, мы не знали, что надо согласовать (на самом деле все они знают), уже все вызваны, есть вот такой трек-лист, где ветераны отечественной рок-музыки играют песни «Кино». Сообщать о съемке за день — это шантаж и выкручивание рук, чтобы было неловко отказывать, подводить.

Не хочу никого обидеть, но там не было сочетаний артистов и песен, которые бы меня взволновали. Мы посоветовались и сказали: «Извините, мы не хотим».

— То есть это разовый запрет?

— Да, запрет одной конкретной съемки, и все.

— А что за история с альбомом «Кино-2021»? Вы действительно выпустили новый альбом?

— Вот, кстати, хорошо, что вы об этом спросили. Это иллюстрация того, как много мы запрещаем. К нам этот альбом вообще отношения не имеет. Это некий человек перемикширует в современном звуке старые песни группы. Он просто неудачно презентовал свой продукт, двусмысленно. Можно понять так, что это официальный альбом. Мне звонил Каспарян, он был настроен заблокировать его. Но мы поговорили и решили, что нехай будет. Все, что можно разрешить, — разрешаем.

— Официальный новый альбом планируете?

— Переписывать в студии старые песни — занятие неблагодарное. В музыкальной индустрии это считается моветоном. Редко кому удается сделать так, чтобы это имело смысл. Но наверняка будет издано видео наших концертов в Москве и Питере, и люди все равно будут выковыривать оттуда звуковые дорожки и выкладывать в плохом качестве. Так что лучше уж мы сами выпустим эти песни в нормальном виде.

— Репертуар «Кино» велик, но не бесконечен. Не было идеи написать что-то новое?

— Не скрою, было бы интересно услышать от этих людей какую-то новую музыку. Иногда на репетициях они начинают играть что-то свое, я прислушиваюсь, пытаюсь понять. Но пока это в некотором роде мечты.

— И все же такой вариант не исключен?

— Не думаю, что они что-то исключают в этой жизни. Возможно все что угодно.