Мне, если честно, не нравится это всеобщее умиление. Потому что так умиляются котятам: ой, смотрите, какие миленькие, чистенькие, к лотку приученные! Тем не менее дисциплина, аккуратность и миролюбие — это квинтэссенция белорусского протеста: снять башмаки, прежде чем встать на скамейку, остановиться колонной в ожидании зеленого света, спуститься в подземный переход, убрать за собой мусор на площади, где митинг, и ни в коем случае никому не причинить вреда.

Вот и сейчас белорусы готовятся к мирному шествию 25 марта. Несколько партий даже подали в горисполком заявку на проведение митинга, шествия и концерта в попытке сделать акцию легальной. В это же самое время белорусские силовики выпекают на ржавой сковороде тридцать седьмого новые уголовные дела об экстремизме. Ощущение, будто они включили круглосуточный конвейер и работают без выходных. За статистикой трудно уследить: цифры меняются каждый день.

Глава Следственного комитета Беларуси Иван Носкевич 25 февраля заявил, что в Беларуси с лета прошлого года, после начала массовых протестов, возбуждено 2300 уголовных дел экстремистской направленности. 4 марта тот же Носкевич назвал новую цифру — 2407 дел. Через три дня, 7 марта, заместитель министра внутренних дел — начальник криминальной милиции Геннадий Казакевич в эфире государственного телеканала «Беларусь-1» сказал, что уголовных дел уже 2500. То есть за 10 дней — 200 новых уголовных дел об экстремизме. Каждые пять дней — новая сотня «уголовок». Каждый день — 20.

А если все-таки предположить, что силовики пользуются законными выходными, то получается всего шесть рабочих дней с 25 февраля по 7 марта. И за это время — 200 дел.

Всего — 2500. В стране, где 7,5 миллиона взрослого населения. Даже если бы по каждому из дел проходил только один человек, все равно выходило бы, что на каждые 3000 населения — один экстремист.

Экстремизмом в Беларуси теперь называется все: и граффити «Жыве Беларусь!», и срывание балаклавы с «тихаря» без опознавательных знаков, обернувшегося омоновцем, и пост в социальных сетях. По словам Казакевича, «70 процентов таких преступлений совершено с использованием сети Интернет». Портрет среднестатистического белорусского экстремиста начинает обретать реальные черты: это человек, пользующийся смартфоном. Таких большинство. Меньшинство — это обладатели баллончиков с краской, которой пишут надписи вроде «Свободу политзаключенным!».

Еще одна категория — это женщины, которые сдирали балаклавы с нападавших на них бугаев.

Например, брестчанка Полина Шарендо-Панасюк, активистка гражданской кампании «Европейская Беларусь», мать двоих детей, которую обвиняют в сопротивлении сотруднику милиции. В квартиру Полины в январе пришли с обыском. Только не позвонили в дверь со словами «Откройте, милиция!», а просто выломали ее и ворвались. Полина находилась дома с детьми (одному — четыре года, второму — одиннадцать).

В брестском СИЗО ее посадили в камеру с двумя ВИЧ-инфицированными женщинами. Письма ей не приносили. В конце февраля Полину увезли из Бреста в Минск на судебно-психиатрическую экспертизу. Но в соответствующем отделении психиатрической больницы она оказалась только через десять дней — притом, что от Минска до Бреста всего 300 километров. Оказалось, что между пунктами А и Б зачем-то появился промежуточный пункт в виде минского СИЗО, куда ее забросили с непонятной целью на несколько дней. Впрочем, цели всегда одинаковы: любой этап — это серьезное испытание для заключенного.

На этапе он совершенно легально исчезает. О его местонахождении не дают информации, к нему не допускают адвокатов, он не получает ни писем, ни телеграмм, ему не к кому обращаться с жалобами, потому что он в данный момент не приписан ни к одной тюрьме. Этап — это такой пространственно-временной континуум, где с человеком может произойти все что угодно и об этом никто никогда не узнает.

Еще одна экстремистка — швейцарская гражданка Наталья Херше, сорвавшая балаклаву с омоновца по фамилии Кончик, который грубо тащил ее в автозак. Наталье дали два с половиной года, ее уже этапировали в гомельскую женскую колонию.

Скоро туда же привезут еще двух экстремисток — журналисток телеканала «Белсат» Катерину Андрееву и Дарью Чульцову, приговоренных к двум годам лишения свободы.

А в разных СИЗО ждут судов студентки, программисты, предприниматели, блогеры, администраторы телеграм-чатов — и все они, конечно, экстремисты.

Телеграм-каналы и дворовые чаты — это особо опасные бандформирования, по мнению сотрудников силовых структур. 10 марта на сайте СК появилось сообщение о возбуждении уголовного дела в отношении блогера Антона Мотолько. Мотолько живет за границей. Его обвиняют в том, что, находясь за пределами Беларуси, он «объединил экстремистские группы (так называемые «дворовые чаты»), создал экстремистское формирование и руководит им». В ближайшее время, сообщает СК, Мотолько будет объявлен в межгосударственный розыск, его телеграм-канал будет признан экстремистским, а «неустановленные лица» из дворовых чатов будут установлены и привлечены к уголовной ответственности.

После сообщения о грядущем розыске СК пишет:

Дворовые чаты, с точки зрения силовиков, — это и есть рассадник экстремизма. Конечно, это так. В чате моего квартала только экстремизмом соседи и занимаются. Постят фотографии найденных на улице кошек и собак с вопросом «Чей потеряшка?». Договариваются о совместном чаепитии или прогулке. Обмениваются ссылками на тексты в независимых СМИ. Предупреждают о мошенниках, появившихся в районе под видом газовиков или ремонтников. Просят помощи. Предлагают помощь. Они даже не подозревают, что поиск хозяев потерявшейся кошки — это экстремизм. Спасибо СК, что вовремя предупредил.

Помимо 2,5 тысячи дел об экстремизме, в Беларуси возбуждены еще и дела по статье «терроризм». В СИЗО КГБ по обвинению в терроризме сидят бывшие политзаключенные Игорь Олиневич и Николай Автухович. Обоих обвиняют в создании террористических отрядов. С Игорем Олиневичем задержали троих молодых людей — все они анархисты. Их обвиняют в поджоге здания ГАИ в Мозыре и автомобилей на стоянке прокуратуры в Солигорске. Что касается Николая Автуховича, то на его «террористическую группу» из 13 человек, обвиняемых в поджоге принадлежащего милиционеру автомобиля, ей-богу, без слез не взглянешь.

Среди тех, кто задержан по делу Автуховича и чьи фамилии уже висят на сайте КГБ в списке лиц, причастных к террористической деятельности, — инвалид, пенсионерка, семья священника. Пенсионерка Галина Дербыш, жительница агрогородка Обухово Гродненской области, бывший бухгалтер колхоза, по словам дочери Анастасии, так и не поняла, почему ее арестовали и обвиняют в терроризме. Вся тюрьма похохатывает, когда Дербыш выводят на прогулку: «Нашу бабушку-террористку повели!» При обыске в доме Галины забрали телефоны и чек с заправки в Волковыске: 20 сентября прошлого года ее дочь и зять ездили покупать собаку в Брестскую область и остановились заправиться возле Волковыска. А 2 октября именно в Волковыске сгорел автомобиль участкового. Больше ничего «террористического» в доме не нашли.

У Галины Дербыш — онкологическое заболевание и вторая группа инвалидности. А у Владимира Гундаря из Барановичей нет ноги. У него протез. Кроме того, сильная гипертония. Обладая слабым иммунитетом, Гундарь с самого начала пандемии ушел на самоизоляцию и целый год практически не выходил из дома — пока к нему не приехали сотрудники КГБ и не объявили, что он арестован по подозрению в совершении теракта. А Резановичей и вовсе арестовали всей семьей. Сергей Резанович — священник в деревне Степанки Жабинковского района. Его жена Любовь в начале века владела частной службой такси в Бресте. Сын Павел работал судебным исполнителем. Любовь Резанович много лет дружила с Николаем Автуховичем — у него тоже когда-то была частная служба такси. Арестовали всю ее семью. Уж слишком опасная компания получается: пенсионерка, одноногий инвалид и сельский батюшка. Кажется, будто их специально подбирали, чтобы все это выглядело как можно более абсурдно.

и бояться выйти из дома, не говоря уже об участии в акциях протеста. Для этого нужно было внушить им, что никакой логики в государственном терроре нет, что снаряды падают как попало и что теперь речь идет уже не о сутках, а о годах тюрьмы.

9 марта к Лукашенко с докладом приходил председатель КГБ Иван Тертель. Рассказывал об активизации террористических угроз, об очередной задержанной группе террористов, чьи фамилии пока нельзя называть, о десятках килограммов тротила, который обнаружили спецслужбы, об оружии, которое ввозят в Беларусь из-за границы, и, конечно, о том, что 25–27 марта оппозиция планирует провокации и столкновения с нанесением увечий. Разумеется, спецслужбы ко всему готовы и будут пресекать. Речь Тертеля многократно повторяли все государственные каналы, и сигнал государства народу понятен: сидите дома и не вздумайте выходить, иначе всех порешим.

Понятно и то, что Лукашенко со своими силовиками боятся весны, — слегка успокоившись зимой, они готовы сделать все, чтобы предотвратить новую волну протестов. Отсюда и масштаб репрессий, и тысячи экстремистов, и инвалидно-пенсионерские террористические отряды. Посадить они могут еще многих. Могут убить, запугать, изгнать из страны.

Но отменить весну, к счастью, не в их силах.