«Наблюдатели» — назвал свой первый спектакль Михаил Плутахин. Он идет в музее истории ГУЛАГа.

На длинном столе вдоль сцены — вещи, объекты. Их привезли с урановых рудников Колымы и Чукотки, нашли в лагерных бараках, на свалках, в развалинах. Теперь они — участники спектакля.

Когда-то ученый-антрополог Герасимов воссоздавал облик наших пращуров по уцелевшим костям черепа, осколкам, извлеченным из земли. «Наблюдатели» по осколкам лагерной жизни, извлеченным из-под завалов времени, воссоздают свой отпечаток прошлого. Прошлого, которое не проходит.

В спектакле ни единого слова. Только молчаливое движение людей, одетых в робы, вокруг стола, на котором кружки, мясорубки, болванки для матрешек, молоток, башмаки, жестянки. Типовые предметы. Свидетели. На наших глазах начинающие жить своей пост-жизнью, обретающие силу, с уровня быта переходящие в символы.

Поседевший чайник разливает туман минувшего, белая болванка кренится грозным монументом, гаечный ключ жалобно лязгает под молотком, из жерла мясорубки вылетает невесомое перышко… Ржавые, искореженные, измятые, вырванные из грязи и мерзлоты, эти вещи очеловечены генной памятью, их звук и движение уже строфика драмы. Иногда наивная, иногда утонченная, но проступающая, как говорил Гранин, «водяными знаками подлинности».

Они хотят знать, как жили те, чьим хлебом и водой было отчаянье. Они вытаскивают из-за пояса перчатки и обращаются с предметами, в которых оно закодировано, как с музейными, но в их спокойной дисциплинированной истовости потребность присвоить историю. Но присваивают они не вещность, а вечность.

Язык спектакля основан на поэтике скупого жеста, жесткой мифологии вещей и — музыке. Ансамбль «Комонь» свистом, пеньем, суровой звуковой средой (шорохи, гул, эхо туннеля, удары по рельсе) соучаствует в действии.

Спектакль говорит с залом, кстати, совсем молодым, без ноты пафоса. Куски дерева и железа здесь мощно повествовательны. Бессловесность не фальшивит, но интонация у происходящего есть: сдержанная.

Тридцатилетний дебютант и его команда создали тихое событие.

…Над отвалами земли, накрывающей предметы, дрожат два световых пятна, словно существа ниоткуда и уходящие в никуда , с музыкой .

«Кудряши» всегда хороши. И почти всегда неожиданны. Знает профессор Кудряшов тайное слово. Вот и этой зимой экзамен третьекурсников его мастерской в ГИТИСе стал театральной радостью.

Олег Львович предложил будущим актерам/режиссерам в первом семестре соединить Гоголя с Ионеско. Возникло восемь фантазий на темы русского фантастического реалиста и французского абсурдиста. На мой взгляд, в художественном итоге Гоголь «переиграл» Ионеско: «Вий», «Мертвые души» и «Владимир 111-й степени».

…История, как хмельной Хома стучится в незнакомую дверь, просясь на ночлег, как его втаскивает внутрь согбенная старушонка, моет в корыте, а потом оказывается панночкой, с которой он, не понимая, наяву это или во сне, втягивается в тягучий, как мед, морок обольщения, полна поэтического эротизма. Постановщик **Денис Парамонов. **

Ну а Чичикова в самый миг счастливых подсчетов окружают мертвые души. Со своими историями, занятиями, жутким обликом. Теснят, смущают видением вдруг возникающей неумолимой невесты — смерти («пойдем, Павел Иванович, пора!»). В этой работе, как в капле воды, переливается вся сложная гоголевская поэма. Постановщик Александр Золотовицкий .

Он же примерный сын деспотичной матери (Серафима Гощанская) во «Владимире 111-й степени», вещи загадочной, намеченной эскизно, но точно. Постановщик Ярослав Жевнеров.

Восемь неравных отрывков. Экзамен 3-го курса за первый семестр лишь проект будущего. Но — обещающего.

Ничто не объединяет недавние премьеры молодых режиссеров Хуго Эрикссена, Дениса Азарова и Анатолия Шульева, кроме актерских работ, которые в каждом случае определяют, состоялся ли спектакль.

Эрикссен на Новой сцене театра имени Вахтангова поставил пьесу Бюхнера «Войцек». Войцека, «маленького человека» с большой драмой, играет Максим Севриновский: покорно опущенные плечи, смиренно втянутая голова, тихий голос. Незаметный герой в мире, зараженном жестокостью, «винтик», над которым ставят эксперимент люди и обстоятельства. Но у «винтика» бунтующая душа. Севриновский со своим героем проходит путь к ее смерти — к убийству. Серьезная работа и серьезный актерский диапазон: от шекспировского Ричарда до несчастного рядового.

Малоизвестный текст Алексея Шипенко «Сад» — готический черный сюжет: страсть, вина, убийство. Шипенко учел в своей пьесе латиноамериканскую литературную традицию, создав пьесу на двоих, почти монолог. Его произносит белокожая и рыжеволосая, все время беременная, инфанта Инес де Кастро, Юлия Ауг.

И пока Инес рассказывает свою историю, ее чуть задыхающийся голос меняет оттенки: сомнамбулическая констатация, стоицизм, ирония, торжество.

Она станет голосом над собственными мощами, духом, который увидит, как сломаются шейные позвонки под тяжестью короны на церемонии канонизации, как покатится по полу собора череп, и король Педро, что так любил ее, поднимет его как свою державу.

Денис Азаров, режиссер спектакля, идущего в «Электротеатре Станиславский», во многом повторяет давние приемы Кшиштофа Варликовского, сажает на сцену резиновых пупсов, дает на экран узи-проекцию матки, в которой пульсирует жизнь плода, обременяет актрису большим накладным животом. Но Ауг в своем внутреннем строе несет некую самодостаточную энергию. Она и держит спектакль.

Анатолий Шульев подумал о зрителях. С молодыми режиссерами это происходит нечасто. Но, похоже, постановщик решил: в послековидный год нужна радость и хороший текст. Выбрал, казалось, беспроигрышный вариант — «Как важно быть серьезным» Оскара Уайльда. И персонаж второго плана на большой сцене театра имени Маяковского вышел на первый. Светлана Немоляева, некогда легендарно убедительная в роли совслужащей, с возрастом стала элегантной английской леди, празднично-циничной тетушкой обоих героев. Ее актерский матовый блеск и оправдывает действо, в котором молодым пока не хватает сопоставимых стиля и драйва.