Софья Перовская махнула платочком, подала сигнал… Кучер царя притормозил на повороте… Выскочил Рысаков с «адской машиной» конструкции гениального инженера Кибальчича…

Император (невредимый) вышел из покосившейся кареты. Подошел к Рысакову, схваченному публикой. «Хор-рош!..» — сказал с осуждением. Охрана, вместо того, чтобы немедленно увести чудом спасшегося царя, топталась на месте. «Слава Богу!..» — ответил государь на тревожные вопросы: как он?

— Так ли еще «слава Богу»! — проговорил Рысаков, и второй, стоявший у парапета, бомбист (Гриневицкий, поляк) бросил свою бомбу, буквально себе под ноги…

В санях полицмейстера израненного императора довезли до Царского подъезда Зимнего. Там он скончался.

Гриневицкий умер, доставленный в больницу, так себя и не назвав.

Кстати, от взрыва рысаковской бомбы погибли казак конвоя и случившийся рядом мальчик с санками, это прозвучало на суде. Лес рубят…

Страна абсурда. Человек нанимается столяром в Зимний дворец, работает там, сватается к дочке жандарма, по должности обязанного за ним, столяром, следить, проносит два, что ли, пуда динамита (маленькими порциями) и прячет в собственной постели, дышит парами нитроглицерина, голова раскалывается. Потом взрывает парадный обеденный зал. А убивает только ни в чем не повинных солдат Финляндского гвардейского полка — героев Русско-турецкой войны, назначенных в Зимний в охрану в качестве поощрения, — 11 человек. Плюс 56 ранит…

А сам бежит.

Через два года он убьет прокурора в Одессе, генерала Стрельникова, здесь уже будет схвачен и повешен. И было ему 25 лет.

Один из героев советского пантеона. До сих пор в 68 (!) городах страны, от Москвы до самых до окраин, до Спасска-Дальнего, улицы имени Степана Халтурина,

Герой? Памятник на родине стоит, в Кирове, — огромный… Плюс переулок Халтуринский в Ростове-на-Дону, да два проезда — в Тамбове и Твери. Плюс 11 улиц на Украине, да по три в Беларуси и Казахстане…

Ничего больше, кроме этих двух покушений, польза от которых более чем сомнительна, за жизнь не сделал: 11 солдат царской охраны да прокурор.

Интересно, что принят специальный закон, карающий за оправдание терроризма, многих уже осудили по нему, даже если те, осужденные, ничего и оправдывать не думали, а просто лайк в интернете поставили под сообщением, что такой-то и такой-то взорвал себя в здании областного управления ФСБ, в знак протеста.

Да и царь-то, которого в обеденном зале планировали убить, был единственным реально достоин благодарной памяти нашей — за реформы, которые не зря же поименовали Великими: крестьянскую, военную, судебную, государственного управления… Потом, правда, начал, в нарушение своих же законов, хватать, вешать, бессудно в тюрьмах держать, на военное положение две трети страны перевел… А людей-то уже разбаловал.

Кстати, в Петропавловском соборе на плите над могилой Александра II ни цветочка, на плите его внука, доведшего-таки дело до революции и расстрелянного большевиками, горы венков.

Улицы Андрея Желябова существуют во многих городах бывшего СССР — например, площадь Желябова в Смоленске, улицы Желябова в Брянске, Воронеже, Иркутске, Казани, Калининграде, Кинешме, Красноярске, в Липецке, Магнитогорске, Можайске, Павловске, Перми, Таганроге, Твери, Оренбурге… Также имя Желябова носит поселок в Устюженском районе Вологодской области.

Улицы Перовской были во многих населенных пунктах СССР (в том числе с 1918 по 1991 год так называлась Малая Конюшенная в Санкт-Петербурге, с 1923-го по 1990-й — улица Георгия Ахвледиани в Тбилиси). В городах Егорьевске, Иркутске, Твери, Астрахани, Таганроге, Ярославле, Туле, Екатеринбурге, Мурманске, Уфе, Луге и Брянске улицы Софьи Перовской существуют до сих пор…

С одной стороны, могущественнейшая власть, с другой — **** какие-то невидимки, загадочные «люди из подполья». Ни аресты, ни казни ничуть не помогали власти. Не находилось концов. Было похоже, что арестовывают не тех и казнят не главных. В лагере императора, по которому наносились прицельные удары, зарождалось смятение: то возникало тягостное и почти паническое недоумение, незнание, что делать и куда бежать, то разжигалась истерическая злобность. Либеральные бюрократы во главе с Валуевым схватились не на живот, а насмерть со своими врагами, сторонниками твердого самодержавия и лечения железом и кровью. Те всю вину за все несчастья возлагали на этих, а эти попросту называли тех изменниками.

Надежды на конституцию питали не только несчастные цареубийцы, но и министр внутренних дел Валуев, и военный министр Милютин, и брат царя великий князь Константин Николаевич. Составлялись проекты, писались записки, делались представления царю, но царь отвечал одним: он колебался… Все колебались, и даже столп охранительной партии, надежда Победоносцева наследник Александр Александрович, увы, не был образчиком твердости.

Хотя вокруг Александра Александровича и группировались люди так называемой «партии Аничкова дворца», сторонники жесткой линии, но они не столько находили опору в наследнике, сколько старались зарядить его своей бодростью.

Однако все сложности, неприязни и разномыслие меркли на фоне ужасных политических убийств. Жизнь непоправимо менялась. Страх становился такой же обыденностью Петербурга, как сырой климат. Нужно было привыкать. В апреле, после выстрела Соловьева, наследник записал в дневнике своим неряшливым почерком:

Привыкали к страху, привыкали к конвойным казакам, а потом и к самим покушениям. В ноябре наследник записал вовсе кратко и даже как-то меланхолично:

Невозможность уступить, «пойти навстречу чаяньям русского общества» заключалась для царя еще и в том, что выходило, будто он оробел, поддался угрозам подпольных людишек. Для обыкновенной царской гордости это было совсем уж insupportement (невыносимо). Да и попросту, как для всякого мужчины, оскорбительно…

Целую библиотеку можно составить о том времени — на любой вкус. Из лучших — роман Юрия Трифонова «Нетерпение». В серии «Пламенные революционеры» издан, о Желябове якобы.

О Времени, простите за банальность.

Опасаюсь писать (в рассуждении того самого закона: и меня должны оштрафовать, и газету мою),

Не заставь их жизнь (власть, правительство) ступить на этот неверный путь, дай применить на пользу родине немалые свои способности… Не дали. Толкнули на Екатерининский канал с бомбами.

Через 9 дней после цареубийства, 10 марта, Исполнительный комитет «Народной воли» отправил новому императору, Александру III, письмо, в котором сформулировал следующие требования:

1. всеобщая политическая амнистия;
2. созыв народного представительства для пересмотра форм государственной жизни.

Для проведения свободных выборов предлагалось ввести всеобщее избирательное право и гражданские свободы. В случае выполнения этих требований народовольцы готовы были прекратить вооруженную борьбу с правительством. Текст письма был написан Тихомировым (впоследствии ренегат, автор черносотенных книг) и одобрен на собрании всех находившихся в тот момент в Петербурге членов ИК.

Оппоненты этого «не замечали».

Газета «Новое время», редактируемая А. Сувориным, писала 4 марта 1881 года о «Народной воле»:

Не отставали и либералы; эти просто трусили, боялись обвинений в соучастии.

Б. Чичерин 11 марта 1881 года направил обер-прокурору Синода Победоносцеву записку под названием «Задачи нового царствования», где провозглашалась необходимость решительных мер в борьбе со «сравнительно небольшой шайкой» социалистов — «отребьем человеческого рода».

Друг Чичерина, один из немногих либералов в правительстве, военный министр (1861–1881), Д. Милютин, в своих записях за март-апрель 1881 года постоянно называет народовольцев злодеями, извергами, фанатиками, «шайкою темных молодых людей», «шайкою негодяев».

Известный публицист и либерал Г. Градовский в изданных в 1908 году мемуарах утверждал, что народовольцы решились убить Александра II при либеральном курсе министра внутренних дел Лорис-Меликова именно для того, «чтоб покончить с эрой нарождавшихся реформ и разрушить самые задатки парламентаризма».

Я выписываю эти цитаты из двухтомника «Суд над цареубийцами», в 2014 году собранном Вячеславом Разбегаевым, снявшимся в 90 (!) кинофильмах, а в свободное от основной работы время впервые восстановившим по архивам подлинные протоколы заседаний Особого присутствия правительствующего Сената, заседавшего с 26 по 29 марта 1881 года и приговорившего всех шестерых обвиняемых к смертной казни через повешенье.

Автор предисловия к «Суду над цареубийцами» Г. Кан пишет: «Несправедливость всех этих оценок очевидна: народовольцы боролись за идеи свободы и демократии, вполне совпадающие с ценностями либерализма».

Но ведь на 2 марта царь планировал подписать проект конституционной реформы — шел-таки на уступки. Не состоялось… Престол занял патентованный реакционер, Александр Александрович. И задумаешься:

Или как минимум руками революционеров выполнены были потаенные планы их противников?

Резолюция: «Нового ничего нет. Фантазия больного воображения, и видна во всем фальшивая точка, на которой стоят эти социалисты, жалкие сыны отечества».

А чего кто-то хотел бы? Лучший писатель страны — Толстой Лев Николаевич, тоже написал письмо императору, тоже заклинал: сойти, спрыгнуть со страшного колеса, все ускорявшего свое движение — от жестокости к еще большей жестокости. Вообще не дождался ответа.

Так Юрий Трифонов начал свой роман. Интеллигенция с восторгом повторяла слова «к концу семидесятых… Россия больна… Какова болезнь и чем ее лечить…», фига даже не была спрятана в карман.

А до перестройки оставалось десять с лишним лет.