Доклад был опубликован только за границей. О том, как секретный документ попал на Запад, ходят легенды. Историки уверены: это дело рук иностранных разведок. В реальности текст ушел на Запад через социалистическую Польшу.

После ХХ съезда руководителей братских компартий ознакомили с выступлением Хрущева. Бывший сотрудник Польского агентства печати Виктор Граевский уверен, что это он передал на Запад доклад. Его подруга в Варшаве трудилась в аппарате первого секретаря ЦК Польской объединенной рабочей партии Эдварда Охаба. У нее на столе он увидел доклад и попросил почитать. Перевернув последнюю страницу, он был потрясен прочитанным – доклад полностью менял представление о том, что происходит в СССР. Граевский отнес доклад в израильское посольство в Варшаве знакомому дипломату. Он считал, что мир должен знать сказанное Хрущевым.

Сотрудник посольства снял копию с доклада и переслал ее в Иерусалим. А премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион распорядился передать текст американцам. Так доклад попал в руки директора ЦРУ Алена Даллеса. Ему и достались лавры супер-разведчика, раздобывшего такой важный документ.

Текст перевели на английский язык. Брат Даллеса, госсекретарь США Джон Фостер Даллес, распорядился предать гласности доклад Хрущева. 4 июня 1956 года он был опубликован.

Обратный перевод

С английского текста сделали обратный перевод для русской эмиграции.

13 ноября 1956 года заместитель председателя КГБ генерал Петр Ивашутин доложил в ЦК:

«Действующая в ФРГ антисоветская эмигрантская организация, так называемый «Союз борьбы за освобождение народов России», издала и распространяет среди перемещенных советских граждан брошюру под названием «Речь Хрущева на закрытом заседании ХХ съезда КПСС». Брошюра представляет собой перевод с английского на русский язык документа, опубликованного Госдепартаментом США. При сличении доклада товарища Хрущева Н.С. с этой брошюрой установлено, что тексты их тождественны».

Но советские руководители делали вид, что это фальшивка.

«Официально мы существование доклада не подтверждали, — вспоминал Никита Хрущев. — Помню, как меня спросили тогда журналисты, что, мол, вы можете сказать по этому поводу? Я ответил им, что такого документа не знаю и пусть на этот вопрос отвечает разведка Соединенных Штатов, господин Ален Даллес».

На самом деле иностранные журналисты, работавшие в Москве, познакомились с содержанием секретного доклада раньше, чем директор ЦРУ! О докладе Хрущева им рассказывали люди, которые, как считали журналисты, были связаны с госбезопасностью. Кто еще в те времена мог беспрепятственно встречаться с иностранцами и свободно рассуждать на опасные политические темы?

Рейтер распространил достаточно точный пересказ доклада. Для отвода глаз в агентстве сослались на западногерманских коммунистов. В Лондоне не понимали, что меры предосторожности излишни. Утечка информации была сознательной.

Тем более что новые советские руководители взяли курс на улучшение отношений с внешним миром.

Кто заговорил первым?

Доклад на ХХ съезде не был ни импровизацией, ни случайностью. Первые документы о механизме репрессий в стране были представлены сразу после смерти Сталина — правда, весьма узкому кругу людей, высшему слою номенклатуры. Это сделал задолго до ХХ съезда Лаврентий Берия.

Заняв пост министра внутренних дел, он начал прекращать заведомо фальсифицированные дела и освобождать арестованных. В его аппарате подготовили документ в несколько десятков страниц. В нем цитировались показания следователей МГБ о том, как они сажали невиновных и получали нужные показания, воспроизводились резолюции Сталина, который требовал нещадно бить арестованных.

Процесс реабилитации невинно осужденных был неминуем. Начали с тех, кого руководители страны хорошо знали, — с родственников, друзей, бывших сослуживцев. Первой выпустили жену члена президиума ЦК Вячеслава Молотова. Живых возвращали из лагерей, с убитых снимали нелепые обвинения. Оправдание одного невинного влекло за собой оправдание и его мнимых «подельников».

Генеральный прокурор СССР Роман Руденко чуть ли не каждую неделю отправлял в ЦК записку с просьбой разрешить реабилитацию того или иного крупного советского руководителя.

Из информации МВД, Комитета партийного контроля, прокуратуры складывалась чудовищная картина уничтожения невинных людей самыми мерзкими способами.

В конце 1953-го был устроен суд над самим Берией и его подельниками. Текст обвинительного заключения отпечатали в виде брошюры и разослали по всей стране, с ними знакомили районные партийные активы, то есть достаточно широкий круг людей.

Президиуму ЦК доложили:

Создали комиссию, которая должна была представить предложения о судьбе так называемых спецпоселенцев — в основном речь шла о целых народах, которые Сталин выселил в Сибирь и Казахстан. В спецпоселениях держали два с лишним миллиона человек, из них полтора миллиона — депортированные в годы войны чеченцы, ингуши, балкарцы, калмыки, крымские татары, немцы.

Комиссия Поспелова и Аристова

31 декабря 1955 года на заседании президиума ЦК глава правительства Николай Булганин зачитал письмо вернувшейся из лагеря коммунистки Ольги Шатуновской. «Как получилось в 1937–1938 годах, — писала Ольга Шатуновская, — что многие преданные партии ее члены оказались в советской тюрьме с клеймом врагов народа? И как получилось, что большинство нашего Центрального Комитета, избранного ХVII партсъездом, и большинство нашего руководящего партийного актива были объявлены врагами народа и уничтожены?»

Утвердили комиссию, которую обязали выяснить судьбу членов ЦК, избранных на ХVII съезде партии (1934 год) и расстрелянных Сталиным. Возглавили комиссию два секретаря ЦК — бывший главный редактор «Правды» Петр Поспелов и Аверкий Аристов, которому еще Сталин поручил заниматься партийными кадрами. Комиссия подняла документы госбезопасности, допросила бывших узников лагерей и бывших следователей. Поспелов и Аристов, собственно, и вскрыли основной массив документов, свидетельствующих о масштабе репрессий в стране. Они представили доклад, который начинался так:

Вот разделы доклада комиссии Поспелова и Аристова:

• «Приказы НКВД СССР о проведении массовых репрессий»;
• «Искусственное создание антисоветских организаций, блоков и различного рода центров»;
• «О грубейших нарушениях законности в процессе следствия»;
• «О «заговорах» в органах НКВД»;
• «Нарушения законности органами прокуратуры в надзоре за следствием в НКВД»;
• «Судебный произвол Военной Коллегии Верховного Суда СССР»;
• «О внесудебном рассмотрении дел».

В докладе рассказывалось о том, что репрессивной машиной руководил сам Сталин, что признательные показания выбивались, что среди работников госбезопасности шло социалистическое соревнование: кто больше посадит…

30 января 1956 года на заседании президиума ЦК впервые прозвучала идея отправить в лагеря комиссии, чтобы они прямо на месте начали освобождать невинных.

«Хватит ли у нас мужества?»

Руководители страны прочитали этот семидесятистраничный доклад.

«Докладчиком был Поспелов (он был и остается просталински настроенным), — рассказывал Анастас Микоян. — Факты были настолько ужасающими, что в местах очень тяжелых у него на глазах появлялись слезы и дрожь в голосе. Мы все были поражены, хотя многое мы знали, но всего того, что доложила комиссия, мы, конечно, не знали. А теперь это все было проверено и подтверждено документами».

Секретарь ЦК Аверкий Аристов первым произнес эти слова:

— Товарищ Хрущев, хватит ли у нас мужества сказать правду?

Первый заместитель главы правительства Максим Сабуров:

— Если верны приведенные здесь факты, разве это коммунизм? Это простить нельзя.

Секретарь ЦК Михаил Суслов:

— За несколько последних месяцев мы узнали ужасные вещи. Оправдать это ничем нельзя.

Часто говорят: все члены Политбюро столь же виновны в массовых репрессиях, как и Сталин. Мол, и у самого Хрущева руки по локоть в крови, а он все свалил на вождя…

Принято считать, что хрущевский доклад был полной неожиданностью для руководства страны и делегатов партийного форума. На самом деле он был запланирован. Все решилось 9 февраля 1956 года на заседании президиума ЦК.

— На съезде надо сказать, — согласился Молотов.

— Историю обманывать нельзя, факты не выкинешь, — философски высказался Каганович.

— Если съезду не сказать, будут говорить, что мы струсили, — заметил Булганин.

— Сталин осатанел в борьбе с врагами, — буркнул Ворошилов, — были у него звериные замашки.

— Надо делегатам рассказать все, — позиция Суслова была однозначной. — Говорим о коллективности руководства, а со съездом будем хитрить?

Накануне открытия ХХ съезда, 13 февраля, в Свердловском зале Кремля собрался пленум ЦК старого созыва.

— Есть еще один вопрос, о котором нужно сказать, — объявил Хрущев. — президиум Центрального комитета после неоднократного обмена мнениями и изучения обстановки и материалов после смерти товарища Сталина считает необходимым поставить на закрытом заседании съезда доклад о культе личности. Видимо, этот доклад надо будет сделать на закрытом заседании, когда гостей никого не будет.

Сначала выберут, потом узнают

Почему доклад был прочитан уже после избрания руководящих партийных органов, что считается завершением работы съезда? Говорят, Хрущев решился выступить против Сталина в последний момент, чтобы его никто не остановил. Это не так. Причина другая.

Маршал Ворошилов удрученно заметил, что после такого доклада никого из них не выберут в ЦК. Разве делегаты проголосуют за людей, которые участвовали в преступлениях против собственного народа? Члены президиума решили не рисковать: пусть сначала нас выберут, потом узнают правду. Так что сам по себе доклад вовсе не был неожиданностью. Шоком стало то, что люди узнали.

Поспелов и Аристов представили проект выступления. Хрущеву текст не понравился — сухой. Он вызвал стенографисток и передиктовал. В чем-то обострил текст, в чем-то смягчил.

В докладе комиссии говорилось, что никакой оппозиции вообще не было — мнимые антисоветские организации, троцкистские, зиновьевские и бухаринские блоки и центры — просто выдумка, арестованные признавались в чем угодно после истязаний и пыток. Вывод комиссии: необходимо реабилитировать лидеров оппозиции и не называть их врагами.

Пытаясь объяснить, как стали возможными массовые репрессии, Никита Сергеевич сделал акцент на личных качествах вождя.

Его речь завершилась под аплодисменты. Аппарат поддержал Хрущева. Первые секретари страшились возвращения к сталинским временам, когда никто не был застрахован от ареста.

Председательствовавший на заседании Булганин предложил прений не открывать:

— Доклад товарища Хрущева и принятое съездом постановление «О культе личности и его последствиях» не публикуется в настоящее время, но эти материалы будут разосланы партийным организациям.

После съезда еще неделю шла работа над уже произнесенным докладом. Он приглаживался, причесывался, «обогащался» цитатами из Маркса и Ленина. Через месяц, 28 марта 1956 года, в «Правде» появилась передовая статья «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма?». Центральный партийный орган впервые критиковал Сталина. И только через четыре месяца после съезда, 30 июня, появилось руководящее постановление ЦК «О преодолении культа личности и его последствий».

В Советском Союзе хрущевский доклад оставался секретным в том смысле, что его текст не публиковался в открытой печати. А с его содержанием в стране познакомились многие миллионы.

Через неделю после съезда, 5 марта 1956 года, президиум ЦК постановил:

Доклад отпечатали в десятках тысяч экземпляров. Его зачитывали в партийных организациях и на собраниях трудовых коллективов по всей стране.

«Ликвидация ущерба»

После съезда к руководителям партии потоком пошли документы о фальсифицированных процессах, пытках заключенных, несправедливых приговорах. Началась реабилитация невинно осужденных — не только отдельных людей, но и целых народов. Отменялись многие сталинские постановления.

Но что делать со Сталиным — не знали. Шел бесконечный спор: с одной стороны, он совершил тяжкие преступления, с другой — под его руководством строили социализм, одержали победу в войне… Назвать покойного вождя преступником язык не поворачивался. Как быть членам президиума ЦК, которые десятилетиями работали с ним рука об руку? Они тоже в таком случае должны нести ответственность.

В больших городах интеллигенция бушевала и требовала ответов: говорите всю правду! А кому-то рассказ о сталинских преступлениях казался неправдоподобным, люди, воспитанные советской пропагандой, просто не хотели ничего слышать. Смущала сама атмосфера. Текст хрущевского доклада читали на закрытых собраниях. Публичные обсуждения запрещались, текст берегли как государственную тайну.

Хрущевский доклад породил такую бурю эмоций, что в Москве испугались продолжения разговора. И началась кампания «ликвидации ущерба», нанесенного политической и идеологической системе разоблачением сталинских преступлений.