По мысли Ленина («Государство и революция») закон есть «орудие правящего класса». Сегодня с этим трудно не согласиться, но отметив, что «орудие» все же несколько сложнее, чем резиновая палка, и предполагает знание правил использования УК, УПК и КоАП РФ (а в некоторых случаях также ГК и ГПК) и соответствующие навыки пользователей.
ГУ МВД по Москве сообщило о возбуждении дела по ст. 236 УК РФ не только против потенциальных носителей коронавируса за выход на протестные акции в составе 19 персон (по данным «Социального мониторинга»), но и за подстрекательство к оному. По «санитарному делу» уже допрошены Олег Навальный, Любовь Соболь, Кира Ярмыш, Мария Алехина, глава «Альянса врачей» Анастасия Васильева, глава штаба Навального Олег Степанов и другие.
Читаем диспозицию статьи 236 УК: «Нарушение санитарно-эпидемиологических правил, повлекшее по неосторожности массовое заболевание или отравление людей либо создавшее угрозу наступления таких последствий». Добавление об «угрозе» превращает состав в формальный, то есть реальные последствия вроде бы не являются здесь необходимым признаком.
Однако красоту идеи, чье авторство нам пока установить не удалось, портит признак «неосторожности».
Согласно ст. 26 УК неосторожные преступления совершаются или «по легкомыслию», когда виновный предвидел возможность наступления последствий, но надеялся их предотвратить, или «по небрежности», когда виновный не предвидел последствий, хотя обязан был и мог их предвидеть. Но где же сами последствия-то? Это же не статья 121 УК (заражение венерической болезнью), применяя которую причину и следствие (да и то не всегда) можно проследить. Как обвинение будет доказывать связь между передвижениями носителей вируса и возможным заражением каких-то других, но не менее конкретных лиц? Есть такая экспертиза?
Для уголовного обвинения гипотетическая причинность не годится. Между тем, по-видимому, главные с точки зрения ГУВД участники обвиняются как «подстрекатели» (конкретных «исполнителей»), то есть в «склонении других лиц к совершению преступления путем уговора, подкупа, угрозы или другим способом» (ст. 33 УК). Кого конкретно «уговорила», например, Алехина и как следствие будет доказывать нарушения правил изоляции вследствие прочтения именно ее твита?
Подстрекательство к неумышленному преступлению — это вообще оксюморон, но такие же вопросы возникают и по «детскому» делу о вовлечении несовершеннолетних в совершение преступления «путем обещаний, обмана, угроз или иным способом» (ст. 150 УК).
Во-первых, выход на уличную акцию, пусть даже «несанкционированную», сам по себе еще не преступление,
а во-вторых,
если штабы Навального кому-то и «обещали» Россию без коррупции, как следствие собирается доказывать, что это был всего лишь обман?
Эти вопросы для юристов очевидны — чтобы в них сразу же упереться, не обязательно быть профессором Бастрыкиным (Зорькиным, Клишасом, Крашенинниковым и пр.). Кстати, «аналогия», проскользнувшая в деле о задержании Навального, в уголовном праве, в отличие от гражданского, тоже категорически не применяется — тут, наоборот, действует принцип nullum crimen sine lege (нет ответственности за то, что прямо не запрещено законом).
За юридическими потугами «силовиков» едва не прошло незамеченным исчезновение из регламента Конституционного суда положения о «друзьях суда» (amicus curiae). Один из экспертов, обративших на это внимание, заметил, что «у суда теперь нет друзей, кроме Росгвардии и администрации президента». Но «амикусы», то есть инициативные заключения ученых юристов, не участвующих в деле, не обязывали судей что-то менять в своих позициях: хлеба они не просили и чаще всего просто оставались в папках дел. Чем же они помешали профессору Зорькину?
«Немым укором» — я вижу тут признак рудиментарного профессионального стыда юристов — главных в нынешней России ненавистников права, которое, в отличие от «закона» (по Ленину), должно охранять права и свободы человека перед «Левиафаном» государства.
