«Бедный Йорик! Я знал его, Горацио: это был человек с бесконечным юмором и дивною фантазиею», но даже он не дошутился бы того, что на полном серьезе заключили ученые мужи «Бедного Йорка».
Тот факт, что популярные с XVII века обезьяны оказались с гранатой, раскрыли на факультете истории искусств Йоркского университета, входящего в пятерку лучших в Великобритании. Там задумали организовать онлайн-конференцию, посвященную сенсорным опытам. Грубо говоря, речь о том, как рот, уши, глаза и прочие органы чувств и сами ощущения влияют на формирование и восприятие культуры. Особое внимание в анонсе уделено незабвенному 2020 году, и не столь коронавирусу, сколь событиям, охватившим мир с момента убийства Джорджа Флойда: «Мы приветствуем доклады, посвященные темнокожим людям, представителям коренного населения и людям, не относящимся к белой расе (BIPOC), их самобытности, творчеству, любви, сексуальности, радостям и самовыражению».
Могли ли искусствоведы, знатоки визуальных прелестей нашей жизни, обойтись без рекламы своего важного мероприятия? Разумеется, нет, а потому плакат встречи украсило изображение трех обезьян «под прикрытием».
Прикрыли они свои органы чувств, но оказалось, что тем самым оскорбили чувства этнических меньшинств.
По крайней мере, так сочли сами же организаторы, поспешив убрать некорректное изображение и тщательно извиниться за невольные прегрешения. Обезьян заменили на фотоработу Хильде Скьёльберг «Не чувствую зла»: на ней изображен мужчина с множеством рук, закрывающих глаза, нос, рот и уши.
Таким образом, из университетского междусобойчика конференция, намеченная на февраль, превратилась в масштабное событие. По всему миру обсуждают, дозволено ли «обезьянничать» подобным образом, и не выявлен ли в Йорке какой-то особый штамм коронавируса, поражающий головной мозг…
Обычные люди веками смотрели на это изображение и видели на нем обезьян, но пришел ученый-искусствовед и сообщил, что это не обезьяны вовсе, но расизм в чистом виде.
«Некоторые идеи настолько глупы, что в них верят только интеллектуалы», — говорил Джордж Оруэлл, а «Красота (как ныне расизм. — Э. Д. ) в глазах смотрящего», — сказал Оскар Уайльд, но в соответствии с новыми этическими стандартами оба автора, с Байроном и Тедом Хьюзом в обнимку, априори неправы. Их предки (дядья и родственники жен) изобличены в работорговле и колониализме, а значит — расизме, так их ли нам читать, а тем более почитать?! Так по крайней мере считают в Британской библиотеке, опубликовавшей «список позора» деятелей культуры, которых следует подвергнуть порицанию вплоть до забвения. Список, правда, отправили на доработку и дополнительное исследование, но статус подозреваемых с выдающихся писателей никто не снял.
Так и тянет спросить у йоркских устроителей словами того, кто лучше всех разбирался в «униженных и оскорбленных»: «Да за кого ты себя почитаешь, фря ты эдакая, облизьяна зеленая?». Представитель университета заявил: «Было решено, что обезьяна, которая использовалась в уничижительном виде в прошлом, может вызвать оскорбление в этом контексте, несмотря на то, что это не было намерением организаторов, поэтому изображение было удалено».
Этот идейный monkey business, руководимый благими намерениями, обнажает болезненность общества, в котором уживаются ксенофобия с патологическим страхом быть в ней обвиненным.
Увидеть расизм там, где им и не пахло, — это и есть проявление расизма.
Разве нет изначально расистского в убеждении, что изображение трех обезьян может оскорбить людей определенной этнической принадлежности?
Организаторы буквально совершили каминг-аут, расписавшись в том, что они сами видят некоторую связь между обезьянами и людьми определенной расы. Те, кто делает такое предположение, как раз и являются носителями расистских стереотипов. Ведь не столь важно изображение, сколь его контекст — искусствоведам ли не знать об этом. Контекст же здесь сугубо научный, «ведческий», а значит, далекий от сиюминутных крайностей общества.
Сам факт нападок на обезьянье трио может задеть, например, чувства японцев или индусов, у которых обезьяна — священное животное. По иронии, этот символ выражает идею отказа, отстранения от дурного: «Если я не увижу зла, не услышу о нем и ничего о нем не скажу, значит, я от него защищен» — полагали древние. Порой встречается и четвертая обезьяна, сложившая руки в бездействии на животе или паху. Символ недеяния зла оказался заклеймен по соображениям блага.
Самое печальное, что возникающие то тут, то там очаги культурного возгорания приводят к гиперчувствительности общества к словам и образам, а это чревато немотой.
Постоянный стресс быть неверно понятым, превратно истолкованным может привести, и уже приводит, к страху слова и больше — страху мысли.
Навязанная гиперчувствительность, напротив, лишь подпитывает стереотипы, впечатывая их в коллективное сознание. «Презумпция невиновности» не только в судах, но и в общественной дискуссии отправлена куда-то на «Щ», и оскорбленный, без особых доказательств, заведомо прав. Ни апелляций к намерению или контексту, ни демонстрации фактического вреда — в мире чувств и эмоций силы не имеет.
Поговорку «На обиженных воду возят» переиграли, теперь катаются на обидевших или заподозренных в этом. Оскорбленному ничего не нужно доказывать, он в расстроенных чувствах, тогда как тому, на кого пала тень подозрения, приходится оправдываться и защищаться от нападок. А если и удастся оправдаться, то отмыться до конца — ни в жисть.
Устроители конференции о чувствах, ополчившись на приматов, позабыли о примате разума. И чувстве юмора. Опасно оно по нынешним временам. Вот и сатира чахнет под натиском осмотрительности: как бы так пошутить, чтобы никого ни словом, ни намеком — ни боже мой. За любое подобное обезьянничанье можно и в обезьянник загреметь. От обвинений не отшутишься. Это предвидел Михаил Жванецкий, завещавший: «Не дай бог, шутить с дураком. <…> Нет ничего более унизительного, чем ходить и говорить: «Я пошутил». Остроумие, критика, любой укор — рискуют исчезнуть из контекста времени. Образ мысли становится образом мрачным, заточенным на выискивание потенциально обидных для кого бы то ни было мыслей, образов, действий.
Любопытно, что в 2013 году британский суд уже разбирал дело, в центре которого были три обезьяны. Члены профсоюза Unison распространяли листовки с изображением этой троицы, намекая на то, что их боссов не волнуют права и положение рядовых работников. В ответ один из боссов, человек с темной кожей, подал иск с обвинением в расизме, дескать, карикатура носила оскорбительный характер. Суд рассматривал дело несколько лет и в итоге постановил, что ни один разумный человек не будет интерпретировать использование образов обезьян как расизм. Но британские искусствоведы решили, что Фемида Аполлону не указ. В Италии же, напротив, триптих с обезьянами художника Симоне Фугадзотто стал символом борьбы с расизмом в футбольной Серии А. Как в том анекдоте, пора бы определиться: умна мартышка или красива, она за расизм или против.
Если есть в этой истории нечто позитивное, так это шанс для всех кипящих праведным гневом и ополчившихся на Йорк обывателей вдруг почувствовать себя умными и адекватными членами общества. Ведь как говорил Станислав Ежи Лец, «некоторым кажется, что они происходят от обезьян, сидевших на древе познания добра и зла». Невежи обрадуются: «мы университетов не кончали» — и хорошо, а то там «вон че» творится. Патриоты заклеймят погружающийся в темные времена BLM Запад. А иные усмехнутся, да и призадумаются. «Без вины виноватые» — не мелодрама Островского, но драма наших дней. Социопсихология сегодня получает обширный материал для изучения формирующегося чувства новой коллективной вины, страха, аутоагресии, саморазрушения.
Хроническое раскаяние, как известно, приводит к чеховской «Смерти чиновника»: стократно извинившийся за невольный чих Червяков пришел домой и помер.
Как бы ни пришлось йоркским профессорам извиняться за собственные извинения. Как бы ни пришлось и нам извиняться вместо приветствий за былое и будущее, за содеянное и несовершенное, за мыслимое и немыслимое. Только простят ли?
