Когда Балис разделся и уверенно шагнул в декабрьскую воду залива Халонг, сопровождавшие нас вьетнамцы содрогнулись — то ли от воображаемого холода, то ли от страха быть наказанными начальством, которое поручило не отходить от иностранного гостя. Поплавав, он вышел на берег и, потягиваясь от удовольствия и играя по-крестьянски плотными мышцами, заметил:

— В Паланге и в июле холоднее вода бывает.

Альфонс Балис Бучялис был фотожурналистом, соавтором двух изданий альбома «Советская Литва». А в конце 1970-х занимал пост заместителя директора государственного информационного агентства Литвы «Эльта», входившего в систему ТАСС. В этом качестве он и прилетел по обмену во Вьетнам, где я заведовал отделением агентства.

В первый день верное конфуцианской традиции начальство местного агентства ВИА деликатно проясняло с моей помощью ранг Балиса в советской номенклатурной иерархии. От этого зависели уровень приема и бюджет.

Руководитель государственного информагентства — это ранг министра. Заместитель директора — вроде бы тогда замминистра. Но только вот агентство — республиканское. Во Вьетнаме такого уровня нет, а ниже только провинция. Приравнивать гостя к соответствующему провинциальному чиновнику вьетнамские друзья не решились, к тому же в истощенной войнами стране это было бы уж слишком бедненько.

— У товарища Бучялиса уровень заместителя министра, — в конце концов четко произнес чиновник, говоря при мне по телефону с кем-то, кто должен был поставить в нужное место определяющую «галочку».

В протокольном порядке Балиса принимал замдиректора ВИА. В заготовленной по шаблону приветственной речи все было про Литву, про достижения республики в социалистическом строительстве, развитие экономики, науки и культуры.

Я заметил, что Балис с беспокойством ерзает и поглядывает на меня, пока оратор извергает поток записанных на бумажке цифр и эпитетов. Сам он бумажки не заготовил, сказал что-то приличествующее ситуации, напирая на дружбу народов, нерушимую семью советских республик и смущенно возражая, что Литва — это СССР.

— Я не знаю, почему, но это он сам про Литву стал говорить, — оправдывался он передо мной.

его обвинят в национализме, и он лишится работы. Но прежде всего, осознал я, Балис боялся меня, как того, кто должен донести…

Думаю, что не сразу эта боязнь прошла. Наверное, сыграли роль почти два недели, на протяжении которых я, воспользовавшись случаем для путешествия, возил его по Вьетнаму. Во всяком случае, он сказал, что рад будет видеть меня в отпуске в Литве. И я в положенные мне двухмесячные отпуска почти каждый год находил время отдохнуть в Друскининкае или Паланге с обязательным заездом к нему в Вильнюс.

Он меня встречал на вокзале рано утром на машине с шофером. Заезжали позавтракать в его знакомое кафе, где он заказывал по два коньяка натощак и под пирожные.

— Вот новый закон приняли, — сказал как-то он в своем кабинете, когда разговор зашел на тему «а как вообще дела». Уже почти не боялся. — Прижимают частный пошив. Ну что им жалко, чтобы люди трусы шили на продажу?

На вильнюсском рынке за Нярисом в начале 1980-х действительно можно было купить трусы местного производства и много еще какого ширпотреба приличного качества, который в российских городах и даже в Москве надо было «доставать».

Когда у него было время, он сам показывал мне Литву. И помог в 1982 году перепечатать рукопись моей книги. Готовую работу мне передала приехавшая в Палангу, где я отдыхал, его дочь-студентка Эгле.

После некоторой паузы в конце 1989 года мы встретились в Кремле на Съезде народных депутатов СССР. Литва уже заявила свой особый статус в Союзе, но формально еще входила в него, и ее депутаты участвовали в съездах.

Я заведовал редакцией в ТАСС и проводил в кремлевских буфетах перерывы между заседаниями со своим давним другом Юрой Щекочихиным. Он был народным депутатом СССР и вводил меня в свой круг реформаторской Межрегиональной депутатской группы.

И вдруг к нам подбежал взволнованный Балис, который работал на съезде в качестве обозревателя «Эльты». Он сбивчиво объяснял, что в кабинке междугородней связи у него на проводе престарелая мама, и она очень хочет поговорить с самим Щекочихиным, которого никогда не видела, но которого хорошо знает, потому что «его в Литве все знают».

Я слышал, как Юрка говорил литовской старушке в ответ на ее слова восхищения и благодарности банальные, но искренние фразы. «Поздравлял со свободой», хотя, как потом оказалось, она была пока еще не данностью.

Днем 13 января 1991 года я целый день был на связи из своей тассовской редакции, готовившей информацию для зарубежных клиентов, с корреспондентами «Эльты», еще работавшими в ТАСС. Главным событием был штурм советским спецназом вильнюсской телевизионной студии. Прямой эфир до последнего момента вела Эгле Бучялите — дочь Балиса.

Вот как она описывала в одном из интервью события того вечера:

«Когда танки и бронемашины начали движение по парку Вингис в нашу сторону, мы вышли из офиса вместе с директором Вирджинией Кикилайте и направились в студию II.

Все это время в студии были слышны взрывы и сотрясались стены. Около получаса, может, и час. Сначала я увидела через окно, как солдаты ворвались в режиссерский зал, а через 10 минут они выбили нашу дверь. Вбежали и сказали не двигаться, ничего не говорить, иначе будут стрелять. И все время повторяли эти слова… Здание было полно дыма, на полу валялись осколки стекла, разбитые цветочные горшки. Когда я вышла на улицу, увидела настоящую войну. Хуже всего были трассирующие пули, пролетавшие над головой».

Эгле Бучалите была одной из первых в Литве, награжденных Памятной медалью 13 января. Она стала одним из символов борьбы за независимость.

Балис ушел из жизни в 1997 году. Он преодолел страх.