Многостраничное постановление КС содержит многократно повторяемые заклинания о важности защиты жизни и здоровья граждан и об ответственности властей за обеспечение санитарно-эпидемиологического благополучия населения, в том числе «путем принятия и исполнения законов, направленных на предотвращение и устранение рисков для жизни и здоровья граждан, возникающих в связи с эпидемическими заболеваниями».

И о том, что «необходимость защиты жизни и здоровья граждан при возникновении чрезвычайных ситуаций или угрозе их возникновения и осуществлении мер по борьбе с эпидемиями и ликвидацией их последствий … предполагает принятие таких правовых актов, которые не исключают возможности ограничения прав и свобод человека, в том числе и свободы передвижения».

Также многократно повторяются заявления об «экстраординарном характере ситуации», «беспрецедентных угрозах», «временных мерах» и «вынужденном опережающем правовом регулировании», которое «в конкретно-исторической ситуации» не может «рассматриваться как противоправное»…

Вот только в Конституции (на соответствие которой надо было проверять постановление областного губернатора) нет таких понятий, как «экстраординарная ситуация» или «беспрецедентные угрозы». И о возможности «опережающего правового регулирования», то есть о возможности принимать незаконные, но «кратковременные» меры, там тоже ничего не написано.

Зато есть совершенно недвусмысленно сформулированная часть 3 статьи 55: конституционные права и свободы граждан могут быть ограничены только федеральным законом. А не постановлением губернатора.

А лукавый режим «повышенной готовности», вводимый при «угрозе возникновения чрезвычайной ситуации», который был объявлен во всех регионах, не дает властям полномочий ограничивать права и свободы граждан: это прямо прописано в Федеральном законе «О защите населения от чрезвычайных ситуаций».

Но все это не помешало Конституционному суду рассуждать, используя принципиально неконституционные (более того, не определенные в законодательстве) определения. По сути, принимая решение не по Конституции, а по понятиям.

А еще в постановлении КС есть удивительная конструкция: мол, «принятие государством в отношении права на свободу передвижения вынужденных временных ограничительных мер имеет направленность на самоорганизацию общества перед возникновением общей угрозы и тем самым является проявлением одной из форм социальной солидарности, основанной на взаимном доверии государства и общества».

То есть, запрещая гражданам выходить из дома под угрозой штрафов, власти стремятся к «самоорганизации общества». А сами запреты — это, оказывается, «форма социальной солидарности».

Одно дело — когда сами граждане, видя реальные угрозы, ограничивают свои передвижения. Но объявить властные запреты «формой социальной солидарности» — это уже Оруэлл какой-то: рабство — это, оказывается, не рабство, а свобода…

Конечно, Конституционному суду — так же, как и Кремлю, и как губернатору Московской области, — было прекрасно известно, что существовали абсолютно законные способы ограничить свободу передвижения: введение чрезвычайного положения, введение режима «чрезвычайной ситуации» и введение официального карантина (в соответствии с Федеральным законом «О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения»).

Ничего из этого не было сделано.

И понятно, почему (мне приходилось писать об этом в «Новой газете» еще весной): власти хотели, с одной стороны, вводить множество ограничений и штрафов за нарушение этих ограничений, а с другой стороны — не нести при этом определенные законом затраты.

Потому что в режиме чрезвычайной ситуации, карантина или чрезвычайного положения закон обязывал компенсировать гражданам убытки от введенных ограничений и принимаемых «чрезвычайных» мер.

Вот такому бы циничному поведению властей, с точки зрения конституционно значимых ценностей, дал бы конституционно-правовую оценку КС. Тогда ему, что называется, цены бы не было. Но суд пошел по другому пути — адвоката нарушителей прав человека, легализуя беззаконие под предлогом «экстраординарности».

Последнее. Полезно напомнить, что четверть века назад Конституционный суд уже использовал в своем постановлении слова «экстраординарная ситуация». Когда рассматривал конституционность указов президента Бориса Ельцина, на основании которых началась война в Чечне. С применением армии, возможным только в рамках режима чрезвычайного или военного положения, которое не было объявлено.

КС тогда заявил, что на территории Чечни «сложилась экстраординарная ситуация». И потому действия президента были оправданы.

На это в своем особом мнении ответил один из судей КС.

Согласившись с тем, что ситуация действительно была «экстраординарной», судья заявил, что «экстраординарность бывает разного рода и предполагает, соответственно, применение разных мер реагирования на нее».

Что у президента и всей системы исполнительной власти для реагирования на экстраординарные ситуации «имеется весьма широкий круг полномочий, прямо предусмотренных в Конституции и действующих законах», в том числе введение чрезвычайного или военного положения, но «весь этот набор полномочий не был применен, Президент прибег к способам и методам, непосредственно не закрепленным Конституцией и законом». И что если президент полагал, что нельзя было действовать по существующим законам, почему он не выступил с законодательной инициативой о внесении нужных поправок к этим законам?

Наконец, еще одна цитата из особого мнения судьи КС.

«Если рассматриваемые акты, как признал Конституционный суд, конституционны, тогда массовые нарушения прав человека и огромные разрушения гражданских объектов (о чем упоминалось на процессе) — это тоже конституционно или это результат «отдельных эксцессов» исполнителей, прежде всего действий армии, которая вышла из подчинения своему верховному главнокомандующему? Но ведь, приняв указ об использовании Вооруженных сил в Чечне, Президент специально обратился к воинам, что они находятся под защитой Конституции. И тогда что же?»

Имя этого судьи — Валерий Зорькин.