Итак, перед нами ворчливая старая рок-звезда во всем очаровании своей нынешней жизни.
Ворчливая? Ну, не такая уж и ворчливая. Это шутка. Grumpy Old Rock Star — так называется его шоу, во время которого он наигрывает на рояле мелодии и рассказывает истории своей жизни.
Старая? Ну, как сказать. Ему 71, но он ведь встречался с королем Артуром и его рыцарями, был знаком с Жюлем Верном и шестью женами короля Генриха VIII. Так что у него свои отношения со временем, перевертывающим цифры. Было 71, стало 17.
На сцены всего мира он выходил в королевских мантиях. Темно-синяя, почти черная, с серебряной вышивкой и голубыми лунами или золотая и алая, переливчатая, как восход в раю, — мантии сочиняла для него американка, дизайнер Дениз Гандруп, в которую он влюбился.
С достоинством и спокойствием он делает немудреное земное добро. Он имеет статус патрона в организации Lifelites, поставляющей чудо-технику в детские хосписы в Англии.
Он распахивает пиджак, а под ним — майка со слоганом The only cure is kindness («Единственное лекарство — доброта»). Это значит, что он помогает фонду, спасающему жизни зверей в Азии.
Рок-звезда? А вот это безусловно. Дело даже не в 50 миллионах проданных альбомов, а в чем-то другом. Он звезда не шоу-бизнеса, он просто звезда. Та, которая светит.
Итак, перед нами маэстро, мастер, виртуоз и композитор Рик Вейкман, чье величие не подлежит сомнению и признано музыкальным миром. Рок-музыканты встают, когда он входит в комнату, а поклонники классического пианизма замолкают, когда он садится за пианино, на котором когда-то играл Бенджамин Бриттен. Ему все открыто и все доступно — маленькие фортепьянные вещи и грандиозные оратории; в своей жизни он свободно переходил из рок-фантазий Yes в мир Прокофьева, а из песенок Кэта Стивенса, которому он аккомпанировал, — в небесные миры Баха. И до сих под его подушкой лежит его любимая книга — «Основы оркестровки» Римского-Корсакова.
Иногда кажется, что он, дюжий музыкальный Геракл со светлыми волосами, светлыми бровями и трехдневной светлой щетиной на щеках, вступил в борьбу со всем нашим захламленным глупостью, забитым ненавистью миром. Мир наращивает бред, а Вейкман отвечает на это музыкой. Мир впадает в темную дурь, а Вейкман освещает его гармонией. Мир погружается в депрессию, а Вейкман отвечает крошечным двухминутным Wooly Willy Tango, в котором есть счастье. Мир, нагромоздив новые несчастья, быстро забывает старые жертвы, и тогда Рик Вейкман тихо садится за рояль и играет музыку, посвященную больным детям Чернобыля.
Музыку он может сочинять где угодно. В самолете во время трансатлантических перелетов он уходил в туалет и сочинял там.
Так он вот уже 50 лет борется с миром зла и темным хаосом жизни, насылая на него свою бесконечную, бурлящую органными партиями, летящую блестящими пассажами, звучащую громом и восторгом музыку.
Его дискография состоит из 90 альбомов, а сам он однажды сказал, что их 147. Минимуг, меллотрон, синтезаторы Roland X8 и Korg Triton, рояли, пианино, электропианино, церковный орган — его пальцы так уверенно, так безупречно и с такой виртуозной скоростью скользят по любым клавиатурам…
Но легкость виртуоза и гармония полета легко не даются.
В молодости он не спал пять ночей перед тем как выйти на сцену, в музыке он до такой степени исчерпывал себя, что после премьеры не мог остаться на банкет, а падал почти замертво,
так что его без промедлений увозили домой. Сердечные приступы били по сердцу. В 25 лет — инфаркт.
Врач, пришедший к нему в палату, сказал, что о концертах и музыке надо забыть — все кончено. Сердце не выдержит. Той же ночью Рик Вейкман принялся за дело: сочинял музыку, которой позднее дал название The Last Battle — «Последняя битва». Он играет ее до сих пор.
Есть такой астрофизик — Гарик Исраелян. Он директор института астрофизики на Канарских островах. Он доказал, что взрывы сверхновых звезд приводят к образованию черных дыр. А еще он вместе с гитаристом Брайаном Мэем из Queen основал фестиваль Starmus — название, в котором соединены звезды и музыка, музыка и астрономия. Ведь Мэй из астрономии ушел в музыку, а потом, через десятилетия, когда группа Queen перестала существовать, вернулся к своей диссертации о зодиакальной пыли в Солнечной системе и защитил ее.
Рик Вейкман играл вместе с Мэем на Тенерифе на фестивале Starmus под ночным южным небом. Они сыграли тогда «Звездный десант» — предвидение будущего.
А однажды он увидел НЛО. Это было на пустынном пляже во Флориде. Тарелка летела над океаном. Он видел ее отчетливо. Потом, когда он говорил об этом, ему не верили. Но басист из его группы тоже видел ее. И местная газета тоже написала о странном явлении. В красном свете заката бесшумно скользила над водой серебристая тарелка с лимонными иллюминаторами. Это было предчувствие космоса, привет из будущего — и от Марса.
Альбом The Red Planet — «Красная планета» — Рик Вейкман начал записывать в начале этого года. Все шло своим чередом. Он собирался выпустить альбом 3 апреля и презентовать его живым исполнением в Британском космическом центре. Но неведомые подземные силы подрывали и раскачивали наш мир, и он вдруг зашатался. Ковид поломал планы, сорвал сроки. Никаких живых исполнений. Альбом о Марсе был издан только в июне — сначала в Сети, потом на красном виниле и CD.
В этой музыке нет слов, словами ничего не выразишь в полете сквозь бездну к тайне. И первые же звуки этой музыки переносят нас на Красную планету, пронизанную гигантскими каньонами и каналами, планету, из которой циклопическим монументом высотой 28 километров торчит вулкан Олимп — гора диаметром 540 километров с пропастями семикилометровой глубины. И там, на вершине вулкана, в безвоздушном небе, исчерканном хвостами комет, ждет звездного дождя огромная чаша Кальдера.
Гигантские вулканы и пустынные до горизонта равнины встают перед нашими глазами, когда мы скользим над поверхностью Марса в прозрачной капсуле, которую еще не спроектировал умница Маск, мечтающий о полете на Марс. Но Маск не скоро доберется до Марса, его Starship еще только разучивает долгий полет и возвращение домой. Рик Вейкман в своей королевской мантии и с дюжиной своих клавиатур уже там — там, где под медленный перелив космических мелодий возникает безумный рельеф под именем Хаос, зарождаются пылевые ураганы и немым массивом идут по небу облака. И все-таки это место будущей жизни людей.
И идет снег. На Марсе идет снег. Вы ощутите этот марсианский снег в музыке Вейкмана, которая содержит в себе точную географию Красной планеты. Мы начинаем у горы Ascraeus Mons и через 40 минут полета оказываемся на краю Valles Marineris — самых больших в Солнечной системе каньонов.
Марс меньше Земли, его масса всего 0,1 от массы Земли, а диаметр — половина земного. Климат там нечеловеческий. Но есть что-то манящее и притягательное в этом небольшом шарике, в его циклопических вулканах и невероятных каньонах, которые словно прочерчены грубым инструментом на его круглом боку.
Рик Вейкман сочинял этот альбом, когда человечество еще беззаботно ходило без масок, не брызгало санитайзером на каждую дверную ручку и не сходило с ума в самоизоляции. Но что-то он предчувствовал. Для этого и пандемии не надо. Что-то такое, что поселяло в его сердце волнение и печаль. Броуновское движение миллиардов людей, нарастающий хаос во всемирном масштабе, убывание смысла, нарастание пустоты — усталость и одновременно лихорадочное возбуждение человечества.
Музыка, которая ему снилась, была музыкой плавного отрыва от родной и потерявшей себя Земли, музыкой потери и нового обретения.
Красная планета для Вейкмана — не бог войны и не знак угрозы на небосводе. Его альбом — предвидение того времени, когда корабли переселенцев отправятся в далекие суровые места, чтобы основать там колонии землян. И в этих кораблях будет звучать The Red Planet Вейкмана. В его музыке — томительное желание наконец избавиться от мути и дряни, заполонивших и загубивших жизнь. В ней столько памяти о Земле, о том, что было на ней прекрасного и что нас на ней все еще держит — до тех пор, пока Маск не построит флот из своих кораблей и мы не отчалим наконец в черное небо и долгий полет. Трубчатые органы церквей и барабаны рок-н-ролла, хоральное пение ангелов и сияющие проблески гитары, рожки лесных осенних охот и проливные дожди в мегаполисах — тихая нежность и щемящая хрупкость жизни.
