Совсем недавно в онлайн-прокат вышел документальный фильм Романа Супера об Эдуарде Успенском. Он называется «Это Эдик. Сказка о подаренном и украденном детстве». Моя заметка, в общем-то, не про фильм, а про наши отношения с прошлым, которые это кино проявляет. Но если уж я «прицепилась» к «Эдику», надо сказать вот что.

Это по-настоящему увлекательный фильм. Смотрела не отрываясь и почти уверена, так будете смотреть и вы, — а каких тут еще можно желать рекомендаций?

Разумеется, герой очень помог автору своего байопика. Чего только с ним не связано: тут и участие в секте, и семейные скандалы, и практически патологическое сутяжничество последних лет. Но и про такое можно сделать кино блеклое, а

Вопросы тут напрашиваются самые разные — от уместности различных художественных приемов в документалистике (роль Эдика здесь исполняет кукла-марионетка) до уровня тактичности, необходимого в разговоре о событиях, участники которых еще живы (подход Романа Супера может показаться, с одной стороны, излишне «психоанализирующим», а с другой — излишне, в ущерб проекту, щепетильным). Меня же этот фильм болезненно столкнул с таким вопросом: а что, Советский Союз окончательно превратился в сказочный лес, в котором могло происходить что угодно, и никаких четких представлений о том, как там все было устроено, уже не имеется? А так как сейчас речь идет о зоне культуры, то переформулировать этот вопрос можно так: считаем ли мы, что все, что происходило в СССР, можно называть совершенно любыми словами и никакой системы понятий, связанной с тем временем, не существует?

Главная коллизия в фильме Романа Супера выглядит так. При советской власти Успенский был бедным, а с приходом нового времени стал получать большие деньги, и вот он не вынес испытания этими деньгами, совершил ряд неприглядных, мягко скажем, поступков и вообще дал своим демонам грызть и себя, и других. Идея «не вынес больших денег» (за один только копирайт на образ Чебурашки Успенский получил от одной японской корпорации несколько миллионов долларов) возражений не вызывает — с открытием границ и приходом того, что у нас называлось капитализмом, такое произошло не только с ним. Но совершенно невозможно смириться в этом контексте со словом «бедный». Особенно когда чуть ли не сразу после того, как Успенский наделяется этим определением, рассказывается, что в 70-е годы он жил в престижном московском районе у метро «Аэропорт» в двухэтажной, знаете ли, квартире. Что тогда такое советская бедность, если бедностью называют такое? Как тогда называть коммуналки? А детский рацион, предполагающий не больше одного фрукта в день, потому что на большее у родителей не хватало денег? А куртки на подростках с рукавами по локоть, потому что семья с двумя работающими родителями не могла себе позволить покупать каждый год новую?

Или вот в этом фильме говорится о том, что Успенский был исключительный антисоветчик и что его «антисоветскость» была известна властям. (В одном из откликов на картину я видела даже формулировку «боролся в одиночку с КГБ»).

Что Успенский в душе не любил советскую власть, а в его текстах не было советской интонации — с этим, наверное, спорить не приходится. Но если Успенский боролся с КГБ, как назвать то, что делал Солженицын?

В конце 70-х Успенский был художественным руководителем творческого объединения «Экран». «Официальные» антисоветчики, те, чьи взгляды не были ни для кого секретом, таких должностей не занимали. Это просто факт. Когда в 1985 году к подруге моей мамы пришли с обыском (причем искали даже не впрямую антисоветскую, а религиозную литературу), ее мужа, который вроде бы ни при чем, в тот же день уволили с должности завкафедрой. И произошло это как бы по умолчанию — ректор сказал ему: «Ты же понимаешь?» Вот как была устроена советская власть даже в не самые репрессивные времена, и меня пугает, что память об этом выветривается слишком быстро.

Одна внимательная зрительница фильма про «Эдика» написала в фейсбуке: мол, как же так, в фильме говорится, что мультфильм «Чебурашка» вышел на экраны благодаря внуку Хрущева, который полюбил книжку и захотел увидеть мультфильм, при том что книжка вышла в 1966-м, а Хрущева сняли в 1964-м, он и его семья попали в опалу и ни на что влиять не могли. Вот, дескать, какая ошибка. А у нее в комментариях пишет моя приятельница, замечательный журналист и специалист по медиа: «Да, так быть, конечно, не могло, но это мифотворчество, так что пусть».

И вот я думаю:

И не важно ли хотя бы на этом месте договорится о правде? О том, какая она.

А правда в первую очередь — это правда языка и правда времени. В контексте которого, например, слово «бедный» значит то, что значит.