— Марина, вы предполагали, что все так затянется, и вашу жалобу примут лишь спустя 14 лет?

— Нет, конечно. Впервые мысль о Страсбурге у меня возникла в 2007 году, когда стало понятно, что, несмотря на профессионально проведенное Скотленд-Ярдом расследование, Луговой никогда не будет экстрадирован из России. Его в тот момент сделали депутатом как раз. Но стало ясно, что мы с адвокатами не сможем обратиться в Европейский суд до тех пор, пока не используем все реальные правовые возможности в Великобритании. Это закон. И мне казалось, что это тупик. Ведь мы не могли провести нормальный суд — подозреваемых в стране не было. А заочных процессов тут не предусмотрено.

— Потом был долгий этап вашей борьбы за публичный формат судебного следствия, который в 2016 году окончился публикацией огромного судебного отчета с перечислением конкретных имен и описанием роли каждого в отравлении вашего мужа. Вы именно с этим репортом судьи Оуэна пошли в Страсбург?

— В первую очередь. В отчете суда называются Луговой и Ковтун. Эти выводы суд основал на документах, собранных следователями Скотленд-Ярда. И судом было установлено, что это преступление было совершено с большей долей вероятности с ведома российских властей. В Москве говорят, что это было политически мотивированное разбирательство. Это неправда. Ведь мы с адвокатами испытали на себе такой натиск английского правительства, которое отказывало нам в публичном суде и не разрешало пользоваться документами из дела. Но существует правовая система Англии. И она реально оказалась независимой.

Мы с адвокатами приложили к жалобе в Европейский суд все материалы, которые у нас накопились за эти годы. Основная суть жалобы в том, что

Формальное расследование Следственного комитета, который во всех громких убийствах обвиняет Березовского, — не в счет.

Коммуникация жалобы затянулась еще и потому, что Страсбург был в постоянной переписке с Москвой. Мы дополняли жалобу документами, Страсбург изучал и задавал вопросы России, оттуда отвечали (как всегда, все отрицая), мы давали на это свои ответы, подкрепленные документами. Страсбург снова их изучал и вновь задавал вопросы российской стороне… Со стороны России вообще ничего не было предоставлено — никаких доказательств, только оголтелые обвинения. Выступали Чайка, Бастрыкин, которые, как они говорили, «занимаются расследованием этого дела», и обвиняли в убийстве Березовского и иностранные спецслужбы. И, повторюсь, никаких доказательств не приводили.

— А что, кстати, с расследованием Следственного комитета? Оно заглохло, завершено, пылится на полке?

— Я не знаю. Меня же никто не информирует. Кто у них в этом расследовании является подозреваемым, кто свидетелями, кто потерпевшим — вообще ничего неизвестно. Но то, что оно точно формально продолжалось в 2015–2016 годах, я поняла, когда Ковтун якобы изъявил желание стать ключевым участником публичных слушаний в Лондоне и дать показания по видеосвязи из Москвы. На деле показания он так и не дал, а просто затянул наш процесс на 2–3 месяца всякими процессуальными просьбами. Например, просил письменные гарантии у английского суда, что его выступление не будет противоречить российским законам, ведь СК ведет «свое расследование». Бред. Таких гарантий ему, конечно, не дали, и он, изрядно потянув время, отказался от дачи показаний. Суд понимал, что это уловка, у Москвы просто была цель получить как можно больше информации о происходящем на процессе в Лондоне.

— После истории с вашим мужем произошли другие подобные отравления и даже убийства выходцев из России. В жалобе описывается то, что было после 2006 года?

— Безусловно. Мой адвокат Бен Эммерсон постоянно дополнял жалобу. Туда включено и отравление Скрипалей «Новичком», и последовавшая, так сказать, случайная смерть от этого «Новичка» жительницы Солсбери, и попытка убийства в Софии болгарского бизнесмена Эмилиана Гебрева (был отравлен органофосфатами, похожими на пестициды. — Ред.), организация покушения на премьера Черногории Мило Джукановича (двое россиян были арестованы. — Ред.). Про Навального уже не успели добавить, поскольку окончательно жалобу отправили в феврале этого года.

Мы приводим это как примеры,

Еще мы ссылаемся на федеральный закон по противодействию экстремизму и терроризму, принятый Госдумой в июле 2006 года и затем одобренный Советом Федерации. По нашему глубокому убеждению, именно этот закон развязал руки спецслужбам.

Историю Литвиненко можно как кальку наложить на последующие кейсы, включая Навального.

И лично я считаю неправильным, когда отсчет смертей сейчас многие аналитики и журналисты начинают от отравления Скрипалей в 2018 году. А куда вы дели предшествующие 12 лет? Без всяких обид. Конечно, я понимаю, что количество событий, которые произошли за эти годы так много, что упрекать людей в том, что они что-то не помнят, глупо. Но все же если бы по делу Литвиненко Москву поставили на место, многих дальнейших событий могло не произойти.

— Вы требуете 2 миллиона евро в качестве компенсации за понесенный ущерб?

— Да, так рассчитали мои адвокаты, посчитав, что это та сумма, которую мы с сыном недополучили за те годы, что с нами нет мужа и отца.

— Учитывая, что Россия не признает ни расследование Скотленд-Ярда, ни проведенные публичные слушания, ни вашу жалобу в Европейский суд — чего вы ожидаете?

— Для меня это стало делом принципа. И мне не важно, сколько будет рассматриваться жалоба в Страсбурге. Знаю примеры, когда и 30, и 40 лет рассматривали. Для меня важно, что в Англии нет сроков давности. То есть независимо от того, через сколько лет задержат убийц, они все равно предстанут перед судом в Англии.