В последнее время я часто говорю о любви.

Когда я иду в СИЗО, родственники сидящих там, помимо вопросов о здоровье и самочувствии, обычно просят передавать им самые простые слова:

— Передайте ему, что мы его любим! — Скажите ему, что мы очень скучаем и ждем!

Вот я и прихожу в СИЗО и говорю Ване Сафронову:

— Ксения передала, что она тебя очень любит! — Я говорю медленно, четко произнося каждое слово. — Я ее тоже очень люблю. — Ваня смотрит на меня прямо, ни один мускул не дрогнет. Но я знаю, как непросто дается ему это спокойствие.

Так бывает не всегда. Одному из сидельцев, которому следователь не отдает его письма, я передавала слова поддержки от жены и детей:

— Они передают вам, что очень-очень вас любят и ждут!

Он смотрит на меня, и глаза у него мгновенно наполняются слезами. Сдерживает горловой спазм, чтобы не заплакать перед нами.

— Спасибо… — выдавливает из себя и закрывает лицо руками.

Арестанты в СИЗО перед нами часто плачут. И мужчины, и женщины. Чаще всего — в самом начале нахождения в СИЗО, когда их одолевает стресс и страх неизвестности. Они плачут, как только начинают видеть в нас нормальных людей, которые с ними говорят по-человечески и хотят помочь.

А еще плачут, когда месяцами не видят своих детей и любимых.

Не передают даже поздравительные открытки, не говоря уже о детских рисунках и фотографиях детей. Российский закон никак не ограничивает следователей во времени и тщательности цензуры переписки.

Под предлогом коронавируса в ручном режиме теперь перечеркиваются любые законы и меняются правила. Недавно мы разговаривали в СИЗО № 4 с Владимиром Воронцовым — автором паблика «Омбудсмен полиции». Его обвиняют по нескольким статьям Уголовного кодекса, он уже более полугода находится под стражей.

Воронцов рассказал нам, что из-за карантина судебные заседания по его делу проходят по видеосвязи из СИЗО. Он сидит в клетке и на небольшом экране видит трансляцию из зала суда. В таком режиме он не может конфиденциально поговорить с адвокатом, не может ознакомиться с бумагами, ходатайствами, материалами дела. В результате случаются казусы:

— Ваша честь, у меня есть справка из СИЗО, я хочу ее приобщить к делу… — говорит Воронцов судье по видеосвязи.

Судья вглядывается в маленький экран, где в клетке виднеется Владимир, и думает о том, как бы ему приобщить бумажку по видео. Как дотянуться до СИЗО № 4?

— А вы зачитайте! — находит судья решение. — А потом пришлете по почте в суд!

Все-таки видеосвязь в судах — это зло. Она превращает и так зачастую формальные судебные заседания в еще бо́льшую формальность. Теряется вообще сам смысл суда, где в равных условиях, в присутствии сторон, открыто и гласно решается вопрос о судьбе человека. Мне кажется, что по видеосвязи судье даже психологически более комфортно выносить решения ПРОТИВ подозреваемого или подсудимого — ведь человек находится не «здесь», а где-то далеко, «в телевизоре». Сиделец «все равно уже в СИЗО», да и в глаза ему смотреть не надо, высказывать свое недовольство подсудимый тоже будет «по телевизору».

Владимир Воронцов рассказал нам и о новинках в череде издевательств над зэками. В СИЗО № 4 в основном работают хорошие сотрудники, но есть один, с которым у Владимира постоянно возникают конфликты. Например, недавно этот сотрудник вывел обитателей камеры гулять и включил на полную громкость радио. Однако включил не точную волну, где вещает радиостанция, а где-то между волнами — и в результате в течение двух часов прогулки люди вынуждены были слушать скрежет, помехи и шуршание на полной громкости. Прямо китайская пытка какая-то.

В «Матросской тишине» мы разговаривали с осужденным Б., которому последние месяцы буквально всем миром пытались помочь сделать операцию на сломанной челюсти. Человека обвиняют в угоне автомобиля. В СИЗО он поступил со сломанной челюстью, практически не мог есть, еле-еле говорил и испытывал невыносимые боли. Операцию ему в результате сделали врачи московской гражданской больницы, но вы даже не представляете, сколько человек добивалось, чтобы ее провели. В условиях несвободы даже простые вещи превращаются в сложные, почти непроходимые квесты.

Мне хочется перечислить всех причастных, без кого эта операция не состоялась бы: это мой коллега по ОНК Борис Клин, ведущий аналитик УФСИН России по Москве Анна Каретникова, начальник больницы в Матросске Александр Кравченко, начальник СИЗО № 1 Виктор Пастушенко, правозащитник Иван Мельников, уполномоченный по правам человека в Москве Татьяна Потяева и неизвестные мне люди в Департаменте здравоохранения Москвы. Наверняка я кого-то забыла.

Спасибо всем, кто сделал то, что должен был сделать. Путь к этой операции был долог и труден, самому Б. даже пришлось в знак протеста вскрывать себе вены, когда вместо госпитализации в больницу его собрали на этап в колонию. Это история должна стать поучительной для всех, от кого зависит жизнь и здоровье заключенных. Нельзя допускать, чтобы люди вместо получения медицинской помощи вскрывали себе вены.

А еще мне хочется поблагодарить начальника изолятора временного содержания (ИВС) на Петровке Дмитрия Викторовича Семкина. За человечность и понимание. Зайдя недавно в ИВС, мы обнаружили только что арестованного человека весом 185 кг! Ему трудно передвигаться и даже просто стоять. С таким весом и на свободе нелегко, а в изоляции совсем сложно. Особенно в камерах ИВС, где в отличие от СИЗО нет унитазов. Там дырки в полу, романтично называемые чашами Генуи. «Чаши» эти давно обещают заменить, но пока они на месте. Сделать свои дела в «чашу Генуи» — не так-то легко даже здоровому человеку. А человеку с большим весом это просто невозможно. Спасибо, что начальник ИВС дал команду двум сотрудникам выводить арестанта несколько раз в день в нормальный туалет. Хотя вообще-то никто его к этому не обязывал.

Тут еще надо сказать, что «тяжелый» подозреваемый обвиняется в мошенничестве, то есть по ненасильственной статье. Он никого не убил, не избил, общественная опасность на время расследования дела не такова, чтобы содержать его под стражей. Но судья все равно арестовал его. Мне кажется, что судья, вынося решение, даже не посмотрел на этого человека. Хоть он был и не «по телевизору». А теперь, когда через два месяца судья будет продлять арест этому арестанту, он увидит только лицо в клетке — картинку на экране. И спокойно продлит арест.