— Я работал в Комиссии по помилованию при президенте РФ на рубеже девяностых и нулевых. Ее председателем был Анатолий Приставкин, в нее входили (в разные годы) Булат Окуджава, Лев Разгон, Мариэтта Чудакова… И представления о милосердии явно отличались от нынешних: в 2000 году та комиссия рекомендовала президенту помиловать свыше 2,5 тыс. заключенных.

«Политических» дел в те годы не припомню. Перелом наступил еще в перестройку, когда Михаил Сергеевич, освободив великого гражданина Сахарова из ссылки, положил начало праведному возвращению диссидентов из тюрем и психушек. В 90-е Борис Николаевич продолжил святое дело. Однако жертвы послесталинского времени незабываемы: кто-то ранее погибал в лагерях, как Володя Марченко, кто-то выходил на Красную площадь, как Наташа Горбаневская, а кто-то в отчаянии, в ожидании ареста, летел на асфальт двора… К 2000 году «политические» были уже выпущены из неволи.

Исключение составляли, пожалуй, новые — скажем, националисты из «Памяти» да бородатые террористы из разряда военных преступников в Чечне, то есть из радикалов-исламистов. Их дела нами даже не рассматривались. Какая может быть пощада профессиональным убийцам и бандитам?!.. Мы занимались преимущественно уголовщиной. Искали моральные аспекты преступлений. Главным был вопрос: будет ли уже отсидевший полсрока этот или тот бывалый, но несчастный человек с разбитой судьбой по выходе на свободу и оказавшись рядом с нами представлять дальнейшую угрозу для общества? Покаялся ли он? И можно ли его простить?

Только мизерный процент не оправдывал доверия. Милосердие работало.

Кстати, наша комиссия, в которой состояли не только правозащитники и люди, связанные с литературой и искусством, а еще и известные, опытнейшие юристы, имела лишь рекомендательные функции. Для нас это была огромная общественная работа. Раз в неделю мы собирались и на каждом заседании подробнейшим образом рассматривали от 40 до 50 дел. Мы никогда не миловали серийных убийц, торговцев наркотиками и «ментов», замешанных в криминале… Окончательную подпись на «помиловке» ставил президент.

а также частая женская неадекватность в состоянии аффекта или по случайному стечению обстоятельств. Довольно нередко тяжкое преступление совершалось по глупости, причине надуманной, не веской, что ли… Невоспитанность рождает бесчеловечность. Гуманизм забывается там, где потеряны ориентиры: непонятно, где зло, где добро. Что можно, что нельзя.

Необъяснимость жестокости, озлобленность, поверхностное понимание любых проблем, так называемые тараканы в голове, невежество, особенно в чувственной сфере, неурядицы, перерастающие в диковинный конфликт, бедный быт, а то и просто нищета — все это характерно для преступной почвы. Безнравственность и бескультурье — плоды пустотного существования. Дьяволиада становится чем-то привычным и обыкновенным. Особенно страшно, когда преступник носит на шее крестик. Много таких. Было и есть.

Как член Комиссии по помилованию я ездил в те годы по тюрьмам и лагерям Дальнего Востока… Вывод такой: наша тюрьма не занимается исправлением преступника. Она его унижает и в отдельных случаях уничтожает. Условия содержания, как правило, не имеют ничего общего с цивилизованными нормами. Среди сидельцев туберкулез — самая распространенная болезнь. В санитарных отделениях половины лекарств не хватает. Попал в тюрьму — значит, попал в яму, ты человек пропащий.

При всем при этом если главного тюремщика страны только что сажали (и уже освободили!) за то, что он сделал преступный миллионный бизнес… на арестных браслетах, — о чем говорить?! Гоголь плачет по этому сюжету!

А в последние годы институт помилования в стране полностью отсутствует. Это нарушение Конституции, в которой право на помилование было прописано и является законом. Нашу комиссию разогнали в 2002 году. Не обошлось без клеветы. Обвиняли во взятках. Кого? Приставкина? Окуджаву? Бовина?

За год президент милует одного-двух человек. Бывает, и никого. А сидят сотни тысяч. Так что с милосердием у нас полный порядок! Как, впрочем, и с посадками.