1.

Последние дни перед выборами тянутся и летят одновременно. Мы не можем дождаться конца и боимся, что он будет не таким, как хочется. Нервная энергия избирателей собирается в шаровую молнию, и возле нее все искрится. Даже календарь сократился до двух: до и после. Собственно, эта нервотрепка и называется демократией. Непредсказуемость — ее субстанциональная примета.

Выборы с заведомым исходом — не политика, а ритуал. Выборы без выбора — оксюморон, как зрячий слепец, женатый Папа, танец безногих (жестикуляция вместо движения).

Я помню, как это было. Ведь и в мое (точнее — брежневское) время была демократия. Только советская, наивная, как самолет из веток, который старательно сооружали аборигены Новой Гвинеи, чтобы зазвать белых пришельцев с ружьями, ножами и кухонной утварью.

Когда выясняется, что эти шаманские процедуры не магические, а жульнические, начинается реформация, как в Беларуси. О которой не без восторга пишут сегодня газеты. Не вдаваясь, да и не особенно интересуясь подробностями, Америка видит в чужой борьбе свой идеал: неизбежную смену власти. Каждый школьник знает, что Америка родилась не тогда, когда Вашингтон стал ее первым президентом, а тогда, когда перестал им быть, передав эстафету избранному народом (а не им) преемнику. И так — третий век без исключений и скидок на особые обстоятельства.

Смена власти, как смена курса, позволяет идти вперед галсами и никогда напрямую. Сама скоротечность президентского срока — гири, мешающие мчаться в другую или опасную сторону. Регулярные, как в астрономии, выборы — обряд с практическими последствиями. Именно поэтому заграничные тролли заняты дискредитацией не столько конкретного претендента, сколько самого института выборов, стремясь сделать неотличимой обычную демократию от управляемой.

Нельзя сказать, чтобы у них получалось. Несмотря на слухи о фальсификациях, поддержанных президентом, несмотря на вторую волну пандемии, держащую многих взаперти, несмотря на экономические беды, которые отвлекают от политики, нынешние выборы обещают стать самыми массовыми в истории США. Не дожидаясь заветного вторника, 3 ноября, уже больше 80 миллионов проголосовали. И глядя на каждого встречного, я думаю о том, кому он отдал свой голос.

2.

Как ни странно, на улице опознать трампистов довольно просто: они не носят маски. Конечно, не все и не всегда. Без маски, например, не пускают в магазин. И в Нью-Йорке, где оружие не так распространено, как в остальной Америке, не станут угрожать пистолетом кассиру, который отказывается обслужить покупателя с голым лицом.

Я понимаю, что мое правило не универсально, но все же настаиваю на своем: трамписты чаще обижаются на медиков, реже верят в вирус, не считают его смертельным и в глубине души, а также в интернете, подозревают в ковиде попытку демократов выдавить президента из Белого дома.

Ну и, конечно, маска приравнивается к членскому билету демократической партии (на самом деле, таких не существует).

Кроме того, универсальный символ пандемии — маска — отличает свободолюбивых консерваторов, которые ее не носят из принципа, от трусоватых либералов, не выходящих без нее из дома. И этим маска напоминает автомобильные ремни безопасности. Я застал горячую борьбу против них, когда в 1980-е было решено навязать их всем. Это требование развернулось в грандиозную и типично американскую дискуссию о границах дозволенного вмешательства в личную жизнь.

Они проиграли, и когда закон добрался до нашего штата, Бахчанян предложил выпускать майки с нарисованным ремнем, чтобы полиция не цеплялась. Сейчас к ремням привыкли, и все ими пользуются, кроме немногих соотечественников, вроде моего брата-либертарианца, который предпочитает сидеть на застегнутом ремне, но не поддаваться насилию государственной опеки.

С масками — похожая история, но не в Нью-Йорке. Город голосует за демократов в пропорции четыре к одному, и почти все ходят в масках. Они стали нарядным аксессуаром моды, которая расцвела на прилавках уличных торговцев. Белые маски носят люди без претензий, как я; черные — солидные, например, Байден; другие развлекаются и меняют их, как перчатки. Иногда маски копируют шедевры нью-йоркских музеев, и тогда вы встречаете прохожего с «Звездной ночью» Ван Гога на носу.

Дамы подражают другим звездам и носят улыбку Мэрилин Монро. Некоторые спускаются по ступенькам эволюции и надевают маску любимой собаки, крокодила, даже акулы. Но жена, не впадая в крайности, остановилась на кошачьей маске и постоянно встречает себе подобных — люди котам всегда завидуют.

Женщины, конечно, научились пользоваться масками лучше мужчин: для нас они — досадная помеха, для них — вызов красоте. Прикрыв нижнюю часть лица, дамы с помощью искусной окраски — сурьмы, белил и блесток — изобрели (так любит говорить реклама) заново глаза и брови.

Мне уже встречался этот арабский макияж в Асуане, куда я заехал осмотреть памятник советско-египетской дружбе работы Эрнста Неизвестного. Заглянув заодно на базар, я поразился плотно укутанным в черное торговкам, о чьей вызывающей прелести удавалось судить по неожиданно бойким глазам.

Это напрямую относится и к Нью-Йорку времен пандемии. Оставшись без дела, он перебрался из офисов на тротуар и не собирается его оставлять. Все еще не рискуя собираться внутри, молодежь (старики гуляют в парках) плотно сидит за столиками под зонтами и обогревателями.

Их нельзя не понять. Публичное общение стало наслаждением, которое мы после месяцев изоляции научились ценить не меньше, чем Робинзон — Пятницу. Я это и по себе чувствую. Устав от карантина с его трудолюбивым, но монотонным одиночеством, я часами бесцельно брожу по Бродвею, чтобы просто поглядеть на себе подобных. Люди в целом — симпатичная раса, если они не сбиваются в толпу. Мне так и не удалось научиться шагать в ногу, стоять в строю и болеть на стадионе. Вот я и не хожу на предвыборные ралли, даже если там собираются единомышленники.

Но в эти дни Нью-Йорк — сам по себе митинг, и если подслушать чужие разговоры, то все они посвящены одному герою.

3.

В центре сюжета нынешних выборов, как и положено, два персонажа. Первый — Трамп, второй — тоже, но разница между ними громадная. Тот Трамп, за которого голосуют, выглядит иконоборцем. Он воюет с Вашингтоном, где окопались враги простого народа, называющие себя политиками. Трамп — человек со стороны, он играет по своим, а не чужим правилам, чтобы стряхнуть бремя пустых формальностей и традиционных ухищрений. При этом его сторонники легко забывают, что Трамп и есть главный политик страны, которую он возглавляет почти четыре года, а значит несет ответственность за все, что с ней стряслось.

На прошлых выборах Трамп объяснял, что только он может вывести Америку из болота, куда ее завели демократы. В этот раз он говорит то же самое, только теперь он сам и привел сюда страну.

Чтобы заметить эту незатейливую логическую неувязку, надо быть в стане противников Трампа. Их пеструю коалицию составляют все, кто не выносит президента, включая республиканцев-отступников. Все они голосуют не за Байдена, который оказался претендентом почти невольно и случайно, а против Трампа. Президента не выносят уже потому, что он врет по многу раз каждый день, иногда без нужды и смысла. Это не политическое, а физиологическое отвращение, которое не нуждается в аргументах, хотя их-то как раз хватает.

Если верить опросам, последних больше, чем первых, процентов на десять. Такого разрыва не было уже лет сорок.

— Судьба выборов, — считают самые осторожные, — в руках «застенчивых трампистов», которые публично не признаются в любви к президенту и отмалчиваются, когда их о нем спрашивают.

Никто не знает, сколько их, и, что важнее всего, учитывая архаическую избирательную систему, в каких именно штатах они затаились. Отсюда — за три дня до кульминации — тревожная неопределенность и мучительная непредсказуемость.

Но жаловаться не на что — это и есть та свобода выбора, которой нас наделил то ли Бог, то ли конституция. В Америке их часто путают.

Нью-Йорк