Судьям Конституционного суда будет запрещено высказывать свое мнение по вопросам, отнесенным к компетенции суда, «в какой бы то ни было форме». Такую поправку к проекту закона о КС в порядке приведения его в соответствие с обновленной Конституцией внесли 16 октября сенатор Андрей Клишас и депутат Павел Крашенинников, случилось это во втором чтении. В первоначальном проекте, который поступил в Думу от президента 22 сентября, запрет касался лишь вопросов, которые уже стали или могут оказаться предметом рассмотрения суда (это обоснованно и так было и прежде), а в соответствии с новыми поправками судьям будет запрещено критиковать и ранее принятые решения.
Принцип безгласности серия поправок «Клишаса — Крашенинникова» последовательно проводит через весь законопроект вплоть до ст. 76 Закона о КС об особом мнении судей. По новому закону
судьям будет, конечно, разрешено иметь собственное мнение, отличное от позиции большинства, но будет запрещено его обнародовать.
Если в президентском проекте сохранялась практически прежняя редакция статьи 76, в соответствии с которой «особое мнение судьи приобщается к материалам дела и подлежит размещению на официальном сайте КС… вместе с решением Конституционного суда», то Клишас и Крашенинников предложили пойти гораздо дальше:
По сути, институт особого мнения, который действовал в КС с момента его создания в 1991 году и активно использовался многими судьями, полностью выхолащивается. По степени лукавства это калька с советского процессуального законодательства, которое также допускало особое мнение судей, но хранилось оно в письменном виде в судебном деле в заклеенном и опечатанном конверте, вскрывать который имела право только проверяющая судебная инстанция.
Когда в проекте президентских конституционных поправок, обнародованных в начале 2020 года, появилось новое основание для прекращения полномочий судей КС в виде «совершения поступка, порочащего честь и достоинство судьи», дополненное правом президента ставить вопрос об этом перед Советом Федерации, это казалось излишеством: в традициях нашей бюрократии чиновник, буде он совершит «порочащий поступок», уходит «по-тихому», и что уж беспокоить по такому недостойному поводу президента и сенат. После поправок Клишаса — Крашенинникова все встало на свои места: по новой редакции статьи 18 закона о КС, вопрос о разжаловании «недостойного» перед президентом может поставить сам КС — то есть большинство разгневанных коллег чересчур откровенного судьи.
Тем самым статус судей КС низводится до фактического статуса обычных судей, которые под давлением не менее лукавого Кодекса судейской этики предпочитают на всякий случай не комментировать собственные и уж тем более не критиковать чужие решения. Но будет вряд ли справедливо, если эта поправка войдет в историю под именем «Клишаса — Крашенинникова» — вовсе не сенатор и не депутат заинтересованы в ней.
Эта «омерта», так блестяще пролоббированная в два хода, скорее должна носить имя Валерия Зорькина, который получит теперь под своим вечным председательством не только послушную, но и безгласную команду.
С законностью запрета судьям (и не только КС) обнародовать свое особое мнение, конечно, можно поспорить. Особое мнение судьи не относится ни к каким известным видам охраняемой тайны, включая государственную. Не нам пересказывать Конституционному суду статью 29 Конституции РФ о том, что «никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них», что «каждый имеет право свободно… распространять информацию любым законным способом», а «цензура запрещается».
Поспорить-то можно, но где? Логичней всего именно в КС, но он уже все сказал — еще в марте, одобрив на скором и непубличном заседании поправки к Конституции и способ их принятия. Международные суды и комиссии (как, например, «Венецианская» — консультативная комиссия по конституционному праву Совета Европы) наверняка пришли бы (а может быть, и придут, если найдутся заявители) к выводу о неконституционности запрета на обнародование особых мнений судей, но наш родной КС теперь имеет на них управу в виде пункта 3статьи 3 закона о Конституционном суде, наделяющего его правом «по запросам Президента РФ, Правительства РФ, Верховного суда РФ разрешать вопрос о возможности исполнения решения иностранного или международного суда… если это решение противоречит основам публичного правопорядка Российской Федерации».
А что такое «публичный правопорядок РФ»? В деталях это ведомо, наверное, только председателю КС и тем, кто назначает его на этот пост. А мы на основании всего сказанного можем лишь сделать вывод, что наш «публичный правопорядок» подразумевает в первую очередь непубличность, а
идеальный порядок наступит тогда, когда все заткнутся.
Пока это прямо касается вроде бы только государственных служащих и бюджетников, но пространство для высказывания «неправильных мнений» неумолимо сужается для всех.
