Читатели романа «Двенадцать стульев» помнят, что «полукресла работы мастера Гамбса» в которых были спрятаны бриллианты мадам Петуховой, уже почти были в руках Остапа Бендера и Ипполита Воробьянинова. «Концессионерам» оставалось только выиграть аукционный торг.

«А большой бы здесь начался переполох — подумал Остап, оглядывая аукционную публику, — если бы они узнали, какой огурчик будет сегодня продаваться под видом этих стульев.»

Вы не представляете себе — какой именно «переполох», могли бы сказать экономисты Пол Милгром и его учитель Роберт Уилсон, обладатели «Премии Шведского государственного банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля» 2020 года. Профессора Стэнфордского университета получили самую престижную премию по экономике за «новые результаты в теории аукционов и создание новых форматов аукционов».

Уже лет сорок, как теория аукционов является центральной темой всей современной экономической теории. Почему так? Потому, что изучая аукционы, мы изучаем две модели понятий, на которых стоит экономическая наука. Это, в первую очередь модель спроса и предложения — первая страница даже школьного учебника экономики. И во вторую — модель информации и стимулов — поведение экономических субъектов зависит от частной информации, которой они владеют. Собственно, об этом и подумал великий комбинатор, «оглядывая аукционную публику» — для всех участников аукциона «десять стульев из дворца» были «десятью подержанными стульями». Но для «концессионеров» Остапа и Кисы они хранили в себе колоссальное состояние.

Отсюда и разница в поведении участников аукциона.

«— Десять стульев ореховых. Восемьдесят рублей.

Зал оживился. Продавалась вещь, нужная в хозяйстве. Одна за другой выскакивали руки. Остап был спокоен.

— Чего же вы не торгуетесь? — набросился на него Воробьянинов.

— Пошел вон, — ответил Остап, стиснув зубы.

— Сто двадцать рублей позади. Сто тридцать пять там же. Сто сорок.

Остап спокойно повернулся спиной к кафедре и с усмешкой стал рассматривать своих конкурентов.»

Все правильно сделал Остап, подсказывают нам нобелевские лауреаты. Ценность объектов, которые продаются на аукционах, может определяться по-разному. Это может быть common value (общая ценность) и private value (частная ценность). В первом случае объект ценен одинаково для всех покупателей, но они не понимают его ценность и пытаются выяснить ее, ориентируясь на действия других. Для всех покупателей «стульев» их ценность была примерно ясна (common value) и не могла быть какой-то запредельной. В случае такого аукциона важно, чтобы участники знали, какие ставки делают другие — на основании этого они делают вывод о реальной стоимости объекта.

Но для Остапа Бендера стулья имели private value — частную ценность, никак не связанную с их потребительскими качествами. Эта ценность составляла полтораста тысяч рублей — такова была примерная оценка сокровища, спрятанного тещей бывшего предводителя дворянства. Но заплатить такую сумму Остап не мог — в его распоряжении было всего двести рублей. Поэтому он дожидался, пока кто-то из претендентов не назовет сумму, которая покажется для публики слишком высокой — в точности, как и рекомендовал бы Роберт Уилсон.

«Как раз позади Остапа дама, переговорив с мужем, польстилась на стулья (Чудные полукресла! Дивная работа! Саня! Из дворца же!) и подняла руку.

— Сто сорок пять в пятом ряду справа, раз. Зал потух. Слишком дорого.»

Но это для того, кто видит в объекте «общую ценность». А если вы знаете о «частной ценности», то ведете себя по-другому.

«…прежде чем черный лакированный молоточек ударился о фанерную кафедру, Остап повернулся, выбросил вверх руку и негромко сказал: «Двести!»

Сокровище было почти в руках у «концессионеров», но их подвел недостаток информации о правилах торгов.

«— Позвольте! — завопил Ипполит Матвеевич. — Почему комиссионный сбор? Мы ничего не знаем о таком сборе! Надо предупреждать. Я отказываюсь платить эти тридцать рублей!

По правилам аукционного торга, — звонко заявил аукционист, — лицо, отказывающееся уплатить полную сумму за купленный им предмет, должно покинуть зал!

…это ч-черт знает что такое! — продолжал горячиться Воробьянинов. — Дерут с трудящихся втридорога. За какие-то подержанные десять стульев двести тридцать рублей!»

А что произошло бы, если бы участники торга, как думал Остап, узнали бы какой «огурчик продается под видом стульев»?

Ответ на это вопрос с научной точки зрения дал Пол Милгром — он стал автором «общей теории аукционов», допускающей не только общую, но и частную ценность, которая может изменяться от одного участника к другому. Проанализировав стратегии торгов в ряде наиболее известных форматов аукционов, Милгром показал — когда участники аукциона больше узнают об оценках общей ценности торгуемого объекта, с точки зрения их конкурентов, то это дает продавцу более высокий ожидаемый доход.

То есть «честность — лучшая политика»? С точки зрения теории аукционов — да. Но что делать, если участники аукциона договорятся между собой, чтобы не повышать цену? А вот в этом случае организаторам аукционов надо нобелевских лауреатов спросить!

Представим себе на секунду, что аукционист, продававший «10 стульев из дворца» догадался о том, что на рынке есть покупатель, для которого они представляют исключительную ценность, и задался бы целью выручить за них сумму большую, чем двести рублей, предложенных Остапом?

В этом случае ему надо было бы организовать «сложный аукцион», продавая стулья по отдельности и заставляя главного заинтересованного покупателя торговаться за каждый стул. В случае Остапа — ему надо было бы собрать все десять стульев любой ценой, только тогда он мог быть уверен, что найдет сокровище. Примерно такой аукцион организовали Милгром и Уилсон в 1994 году, когда помогли правительству США выручить на аукционе по продаже радиочастот сумму в два раза большую, чем ожидали чиновники.

В принципе, аукционист из «Двенадцати стульев» почти так и поступил, когда «почувствовал, что выколотить из публики двести рублей сразу не удастся (слишком крупная сумма для мелюзги, оставшейся в зале), и решил выколотить эти двести рублей по кускам. Стулья снова поступили в торг, но уже по частям».

Потому что аукционист работ Милгрома и Уилсона не читал и допустил грубую ошибку, отстранив Остапа Бендера от участия в торгах. Если бы он позволил великому комбинатору попытать счастья еще раз, возможно, тот не только бы взвинтил цену, но и смог найти недостающие для покупки деньги.

Какое это имеет значение для нас сегодня? Самое непосредственное. По закону все государственные закупки в РФ — это аукционы. По идее эта система должна помочь государству дешево покупать «хорошее» и дорого продавать «плохое». Но выходит как-то наоборот — «хорошее» вечно попадает в руки государственным людям за копейки, а за «плохое» государственные люди платят очень дорого. Можно было бы, конечно, обратиться за советом к Милгрому и Уилсону. Они бы нашли решение, и аукционы бы придумали разные — для разных задач. Но что-то мне подсказывает, что в этом случае ответ может быть намного проще и нобелевских лауреатов можно не беспокоить.