Им в воскресенье вечером изменили меру пресечения. Первый вышел, чтобы работать над поправками к Конституции, второй — чтобы развивать отечественную IТ-отрасль.

Дмитрий Рабцевич — директор ИТ-компании PandaDoc. Собственник компании Микита Микадо — белорусский айтишник, живущий в США, — еще в начале протестов объявил, что запускает программу помощи силовикам, которые готовы уйти в отставку и не участвовать в репрессиях. Но до Кремниевой долины белорусским спецслужбам дотянуться не удалось. Поэтому в заложники брали четверых сотрудников минского офиса. 5 сентября Микадо объявил, что приостанавливает программу помощи уволенным силовикам. Но это не помогло освободить сотрудников PandaDoc. И вообще ничего не помогло. Рабцевича, сидевшего слева от Лукашенко, выпустили. Трое его коллег остаются под стражей.

Выйдя из СИЗО, Дмитрий Рабцевич в эфире белорусского телевидения рассказал о том, как чудесно зэки провели время в непринужденном разговоре с Лукашенко: «Формат беседы был ненапряженный, простой. Атмосфера была — с целью построить диалог о том, как выходить из ситуации, какие есть идеи по поводу внесения изменений в конституционный строй. Диалог состоялся». Еще сказал, что обсуждали экономические вопросы. И теперь Дмитрий намерен «работать и развиваться», поскольку IТ-страна построена, а для бизнеса созданы все условия.

Что до Юрия Воскресенского, то после своего ареста в августе он уже успел несколько раз появиться в эфире белорусского телевидения. Юрий — бизнесмен, координатор штаба Виктора Бабарико по Первомайскому району Минска. Его арестовали 12 августа. Уже через неделю после ареста Юрий появился в эфире информационной программы «Панорама». Он говорил о технологиях цветных революций: «Поднять народ, завести народ, чтобы гражданин отказался работать, чтобы гражданин думал только об этом, используя аудиовизуальные картинки и провоцирование правоохранительных органов».

Еще он призывал поддержать «лидера, который есть сейчас». Потом, за два дня до появления Лукашенко в СИЗО, Юрий снова появился в эфире. На этот раз ему была посвящена целая программа. Ведущий записывал стендап на фоне КГБ и рассказывал, в какое неожиданное место идет для эксклюзивного интервью. В принципе в интервью не было сказано ничего нового. Воскресенский очень туманно говорил о том, что за белорусскими протестами стоят иностранные бенефициары и что избирательные штабы последовательно работали на раскол белорусского общества.

Тем более что Юрий выкручивается с помощью исключительно абстрактных, клишированных форм вроде кораблей, бороздящих просторы Большого театра. Но за два месяца вынужденного сотрудничества с телевидением он, похоже, немного вошел в роль.

«Сам диалог, визит президента — наверное, это ядерный взрыв, ядерная бомба в сфере общественного мнения, — говорил в воскресенье вечером Юрий Воскресенский в эфире все того же белорусского телевидения. — Явившись в СИЗО, он показал, что он человек мужественный, сильный, готовый держать удар. Никакой цензуры на встрече не было, посторонних лиц на встрече не было. Встреча была очень горячая и очень откровенная».

Иногда, сказал Воскресенский, разговор шел вообще на повышенных тонах. Но во время разговора всем узникам будто бы стало понятно, что власть готова к диалогу. И вот он, первый шаг диалога: Воскресенского отправили работать над изменением Конституции. Но не на свободу, а под домашний арест. От таких диалогов хочется замолчать навеки, чтобы, боже упаси, не пришлось реплику подавать.

Впрочем, свою готовность к диалогу Лукашенко продемонстрировал во время воскресного Марша гордости. По словам уцелевших участников акции, так ОМОН не зверствовал с 10 августа. Хватали, избивали, поливали из водометов какой-то желтой дрянью, взрывали светошумовые гранаты, стреляли резиновыми пулями. Журналистов задерживали десятками, участников марша — сотнями. Фотографии окровавленных забинтованных людей в белорусском медиапространстве не появлялись уже два месяца — с тех самых дней 9–12 августа. 11 октября они вернулись. Как раз два месяца прошло. Согласно УПК, нужно или продлевать народу содержание под стражей, или выпускать на свободу. Лукашенко свой выбор сделал. Впрочем, разве кто-нибудь сомневался в его выборе?

Собственно, по доброй воле туда вообще никто не пойдет. И если Запад требует освобождения политзаключенных, но в обычном резолютивном стиле, то московский союзник, скорее всего, просто настоятельно рекомендовал «разрулить ситуацию» как угодно, но поскорее. А что может быть лучшим свидетельством «разруливания», чем живой разговор с картинкой весело хохочущих узников? А если потом еще парочку под домашний арест перевести — вообще разгул демократии получается.

Но свой личный ресурс Александр Лукашенко этим визитом в СИЗО исчерпал. И зверства во время воскресного марша — это напоминание всем, как обстоят дела на самом деле. Особенно — силовикам. Потому что мирная беседа за круглым столом с заложниками — это обесценивание усилий всех спецслужб, спецподразделений, следственных органов, прокуратуры, гэбэшных оперативников и прочих, на чьих штыках пока еще удерживается дряхлый режим. Ведь за каждым арестом и удержанием невиновного в тюрьме стоят невероятные усилия десятков, если не сотен, человек. Сначала обеспечить наружку с прослушкой, потом придумать из воздуха обвинение, спланировать и осуществить задержание, получить прокурорские «кляксы» на всех сочинениях, вести допросы, запугивать, угрожать, шантажировать — это же колоссальная работа огромного количества людей. А потом однажды прекрасным субботним днем все это — в топку? Реакция силовиков на такой пируэт могла оказаться совершенно непредсказуемой и нерадостной для Лукашенко. Естественно, ее следовало предотвратить.

Впрочем, полное право на существование имеет и другая версия. Возможно, Лукашенко действительно ради всемирного успокоения решил изобразить диалог и либерализацию. И силовики начали в воскресенье принимать решения сами. Но это означает лишь то, что Лукашенко больше вообще ничего и никого, кроме Коли и пресс-секретаря, не контролирует.