Что ни говори, а есть и в коронавирусе свои светлые, пусть и редкие, стороны. Выставку, посвященную семье Эфрусси, предпринимателей и меценатов, в Еврейском музее Вены продлили до октября. Россиян это касается напрямую — в конце XIX века Эфрусси были богаты как Ротшильды, состояли в родстве с Ротшильдами — а сами происходили из Российской империи, Бердичев и Одесса были их родиной.

Семья была большой, фамилию в разных городах и весях писали по-разному, то Эфрусси, то Ефрусси, а в Белостоке даже зафиксированы Эфросси, и это все члены одной семьи. Собственно, как Ефрусси писался поначалу и Ефим Айзикович Эфрусси (1793–1864), бердичевский купец 1-й гильдии, занимавшийся в Житомирской губернии торговлей зерном, а затем перебравшийся в Одессу и основавший там банкирскую контору на Приморском бульваре.

Постепенно у Эфрусси образовалось несколько домов, те сохранились, как и городское училище, которое они построили на Старопортофранковской, еще при их жизни училищу дали их имя; сегодня здесь спецшкола № 99.

В XIX веке успех шел рука об руку с совестью. Дела двигались, оборот торгового дома вырос за двадцать лет в сто с лишним раз, но Эфрусси и много жертвовали — и солдатским вдовам, и сиротам, хотя сами цифры многое говорят о предпочтениях общества; так, они выделили 300 рублей на помощь Одесскому сиротскому дому, и 5000 на памятник генерал-губернатору Новороссии и Бессарабии Михаилу Воронцову. Циничный комментатор скажет — где памятник, пусть и генерал-фельдмаршалу, второму после дюка Ришелье человеку в истории Одессы, и где эти вдовы, но пропаганда и громкие цели в истории всегда хороши лишь поначалу, в итоге же они почти всегда оказываются в проигрыше, а помощь сирым и убогим запоминается лучше. Училище тому пример — только на его открытие зерноторговцы пожертвовали больше 60 тысяч рублей. Семья учредила и стипендию имени Игнатия Ефимовича Эфрусси для четырех способных учеников из бедных семей, вероисповедание в расчет не бралось, об этом помнят до сих пор.

Однако международное признание заслуг семейства опережало российское. Игнатий (Игнац) Эфрусси исполнял обязанности консула шведско-норвежского королевства в Одессе. Подтверждающую этот факт грамоту можно увидеть на выставке, равно как и диплом о награждении его орденом Полярной звезды (о таком грезил герой чеховской «Палаты № 6»). Позже португальский король удостоил Михаила Эфрусси графского титула — да вот беда, Александр III так и не дал согласия на его ношение, младшие братья новоиспеченного графа уже уехали к этому моменту за границу, вскоре за ними последовал и Михаил.

Деление семьи не было добровольным. Эфрусси испугались одесских погромов 1880 и 1881 годов, тогдашнему главе семейства будущее страны виделось в целом печально. И он оказался прав — в более поздних «Одесских рассказах» Исаака Бабеля, в «Истории моей голубятни», в ходе погрома крушат как раз дом Харитона Эфрусси. Правда, знаменитая семья предстает здесь не в лучшем виде — рассказчик описывает историю своего непоступления в школу, а все потому, что «я был способен к наукам и получил две пятерки. Но потом все изменилось. Харитон Эфрусси, торговец хлебом, экспортировавший пшеницу в Марсель, дал за своего сына взятку в пятьсот рублей, мне поставили пять с минусом вместо пяти, и в гимназию на мое место приняли маленького Эфрусси. Отец очень убивался тогда. С шести лет он обучал меня всем наукам, каким только можно было. Случай с минусом привел его в отчаяние. Он хотел побить Эфрусси или подкупить двух грузчиков, чтобы они побили Эфрусси, но мать отговорила его, и я стал готовиться к другому экзамену, в будущем году, в первый класс».

Харитона, к счастью, не убили, на будущий год рассказчик в гимназию поступил. Впрочем, на обложку англо-немецкого каталога его составители, чтобы не рисковать, вынесли цитату из другого рассказа Бабеля, «Конца богадельни» (см. эпиграф).

С парижским шиком

История этой семьи — пример того, как большая история берет в оборот, не спрашивая на то разрешения и ничего не обещая взамен. Конечно, они и сами делали историю — говорят, своим богатством, взращенном на торговле зерном, спокойно мерялись с самыми богатыми людьми рубежа веков, не случайно же и с Ротшильдами породнились.

Многих ожидало бессмертие — в той степени, в какой искусство способно его обеспечить хотя бы на пару веков. Эфрусси оказались страстными коллекционерами, яркий тому пример — вилла на Лазурном Берегу, в Болье-сюр-Мер, по оформлению — настоящий гимн XVIII веку, с поразительными садами: японским, провансальским, испанским.

Сегодня это музей: баронесса Беатрис де Ротшильд завещала виллу французской Академии искусств, и ей повезло, что с мужем, печально знаменитым игроком Морисом Эфрусси, она успела вовремя разделить имущество (что не синоним развода), хотя комната за ним на вилле осталась. Искусства здесь много, хотя коллекции кажутся эклектичными, интерьеры разностильными. Говорят, антиквариат и скульптуры ей везли на Лазурный вагонами, и она отбирала все мало-мальски интересное. В итоге — феноменальное собрание французского фарфора работы севрской мануфактуры. А по соседству — выстроенная в микенском стиле вилла Керилос, принадлежавшая кузине Мориса Эфрусси. Сегодня это тоже музей, их осматривают парой, и это одна из главных красот французского побережья.

Игрок и мот в семье — скорее стеснительное исключение, в целом же Эфрусси люди были эффектные. Их имена не сходили со страниц газет, то из-за скачек, где побеждали их лошади, то из-за дуэли. Однажды Мишель Эфрусси дрался на шпагах с неким месье, оскорбившим его друга и родственника Роберта Ротшильда. К счастью, рана Мишеля оказалась несмертельной

Самый яркий из французских Эфрусси — Шарль, парижский денди, во многом вдохновивший Марселя Пруста на образ утонченного Свана в эпопее «В поисках утраченного времени». Эфрусси и сам собирал искусство. У него был «Завтрак лодочников» и немало других картин Ренуара и прочих импрессионистов, а еще отличное собрание японских гравюр, вошедших в моду после всемирных выставок на берегах Сены. Эдуарду Мане Шарль заказал знаменитый сегодня «Пучок спаржи», причем заплатил больше, чем просил сам художник, — тысячу франков вместо 800. Тогда Мане прислал ему небольшого размера картину, где был запечатлен отдельный стебель спаржи — приложив записку, дескать, из вашего пучка вывалился один. Так возник один из самых изящных среди многочисленных анекдотов об импрессионистах. Но главное — Шарль был настоящим знатоком, он многие годы писал о художниках в Gazette des Beaux-arts, затем издавал ее, и даже выпустил книгу о рисунках Дюрера, долгое время считавшуюся обязательной для прочтения профессиональным сообществом.

В итоге он поучаствовал в подготовке большой выставки Дюрера в Вене — там, где жила основная часть семейства.

Апофеоз и эпилог

Эфрусси любили Вену, с нее они и начали покорять Европу. Сюда в 1848 году из Одессы уехала первая жена Йоахима — чтобы прожить здесь два года и здесь же умереть.

Следом потянулись дети. Их судьба переплелась с судьбой города — сперва благодаря деньгам, потом связанными с деньгами историями.

Когда в середине XIX века стало ясно, что старые стены венской крепости бессмысленны как фортификация, на их месте решили строить бульвар длиной более пяти километров с театрами и музеями, домами и дворцами самыми эффектными в Европе. Из более полусотни проектов выбрали три, которые объединили в единое целое. Строительство Рингштрассе продолжалось почти полвека, все идеи так и не реализовали, но то, что успели, восхищает до сих пор.

Новые идеи Габсбургов осуществлялись лишь тогда, когда к ним прилагались чужие деньги. В случае с бульваром за помощью обратились не только к именитым аристократам, но и к нуворишам — богатым еврейским промышленникам и банкирам, от Ротшильдов до Эфрусси и Шиндлеров. Те деньги дали, заодно получив наследственное дворянство и построив дворцы для себя. У Эфрусси был один из самых выдающихся.

Как и в Одессе, богатство оказалось для них средством для поддержки искусства. В их салоне собирались интеллектуалы, в начале ХХ века они вступили на трудную стезю феминизма. Женщин тогда не принимали в профессиональные союзы художников, и в 1910-м в Вене возникло Объединение художниц — в группе поддержки были представители и аристократии, и еврейской буржуазии: Бонди, Гутманы, Ротшильды и, конечно же, Эфрусси.

После присоединения Австрии к Третьему рейху нацисты начали изгнание евреев. В конце апреля 1938 года, через две недели после референдума по аншлюсу, гестапо отобрало у Эфрусси всю их собственность, включая огромный дворец на Рингштрассе с редкой мебелью и коллекцией картин. Картины и артефакты распределили по крупнейшим музеям Вены, начиная с музея истории искусств. Знаменитое собрание книг досталось Национальной библиотеке. Менее ценное, вроде столового серебра, продали, многое ушло с молотка на аукционах Доротеума. Цены порой смешили: что было памятью для них, казалось другим ненужной обузой.

Еще оставался банк. Виктор Эфрусси стал его главой в конце XIX века — должность предназначалась брату Штефану, но тот завел роман с любовницей собственного отца, был застукан на месте, тут же лишен наследства и насильственно выдворен из семьи.

Реквизировать банк было сложнее дворцов, ведь с ним работали по всему миру. Виктора Эфрусси с совладельцем-евреем принудили к его продаже. Младший компаньон выплатил им за четыре пятых доли 508 000 рейхсмарок, а вскоре потерянный банк оценили в 3,2 млн марок. Собственно, на таких принципах и строилось все «аризирование».

Зато Виктору с женой разрешили уехать. Сперва они обосновались в Чехословакии, затем в Англии. Остальные Эфрусси оказались разбросаны по миру, сегодня их потомки живут от Мексики до Японии. После войны четверть книг им отдали, многие из найденных картин реституировали (судьба 11 полотен по-прежнему неизвестна), и дом после войны, благодаря американцам, тоже вернули. Только жить в нем сами владельцы уже не хотели, а кому его продавать в оккупированной Вене? Еле ушел за 30 000 долларов. Недавно его продали за 31 млн евро.

Одну из исчезнувших картин кураторы обнаружили в ходе подготовки выставки, так что полотно «Сцена из итальянского похода 1849–1850 гг.: войска на привале» немецкого художника-баталиста Франца Адама (1870) запрашивали в Военно-историческом музее на время, а не отдадут уже, видимо, никогда — Совет по реституции принял решение вернуть ее Эфрусси. На открытие выставки, где было сорок с лишним членов семьи, приехал и тот, кто провел детство в доме на Рингштрассе, 91-летний Виктор де Вааль, ставший англиканским пастором, деканом Кентерберийского собора. Его сын, английский художник-керамист Эдмунд, написал книгу «Заяц с янтарными глазами». Название связано с семейной коллекцией нэцке, небольших японских фигурок из дерева или кости, в том числе слоновой.

Книга стала мировым бестселлером, лишь в России ее публикация оказалась малозамеченной — рецензий почти нет, отклики читателей порой восторженные, но чаще поражают абсолютной нечувствительностью к истории и человеческим несчастьям.

Коллекция из 157 нэцке — то немногое, что сохранилось почти полностью. Изначально их было 164, часть, говорят, нелегально продала прислуга. Сейчас коллекция хранится в Еврейском музее Вены, вместе с архивами, переданными туда наследниками Эфрусси.

Раны лечатся долго, некоторые не заживают никогда. Потеря дома травмирует не столько потерей ценностей, сколько разрушением памяти, впитавшей в себя все эти глобусы, китайский фарфор, столовое серебро… Память так устроена, что ей нужны вещи и детали, чтобы из них, подобно вечно ткущей что-то Арахне, порождать предсказания и сны.