За три недели протестов президент Беларуси, которого белорусы в большинстве своем президентом не считают, перепробовал разные способы борьбы за народную любовь. Пробовал избивать — над ним в ответ смеялись. Продолжал врать — смеялись еще громче. Автоматом Калашникова грозил с вертолета — хохот его просто оглушил. Но смех белорусов становится все злее. Об этом говорят хотя бы подарки, преподнесенные президенту в минувшее воскресенье, 30 августа — в его день рождения. Акция в этот день была особенной.

«У него кончились деньги на ОМОН, он поставил детей»

К концу позапрошлой недели могло показаться, что горячая любовь белорусов к президенту как-то остывает, но в воскресенье, 23 августа, поблагодарить его за счастье длиной в 26 лет только в Минске вышло больше двухсот тысяч человек.

О подготовке к очередной акции 30 августа говорило хотя бы то, что началась она не в два пополудни, как договаривались люди в соцсетях, а на два часа раньше. И начали ее бойцы ОМОНа, оцепившие площадь Независимости. Чтобы остановить врага, то есть народ, на дальних подступах. Десятки тысяч людей оказались зажаты между рядами омоновцев на проспекте Независимости. На соседних улицах стояли огромные толпы, которые хотели присоединиться к демонстрантам — и упирались в омоновские щиты.

Это был новый метод борьбы с народом, который в Минске опробовали накануне. В субботу на такую же акцию вышли женщины.

— Женщин хотя бы не хватают, хоть этого мы добились, — объясняла экономист Елена. — А то я видела тут: подходит мужчина к колонне, а женщины ему кричат — уходите скорее. Уже терпеть это все невозможно — то, как мы живем 26 лет. А эти выборы даже выборами назвать нельзя, потому что это и не было выборами.

Женщины встали в круг у площади Победы, периметра не хватило — заполнили тротуары. Пели «Купалинку». Хотели пойти на саму площадь, но ОМОН не пустил. Попробовали идти по проспекту — ОМОН перегородил проспект. Троих бойцов, выстроившихся цепью на тротуаре, женщины со смехом обошли с фланга. Но через несколько метров их остановили уже восемь омоновцев. По проезжей части медленно рядами ехали автозаки, водометы и микроавтобусы с затемненными окнами.

Женщины развернулись и пошли в другую сторону. Бойцы в черном побежали вперед, обогнали женщин и снова преградили им путь. Но на выделенном пятачке несколько тысяч женских голосов еще пару часов кричали президенту и его силовикам, что о них думают.

В минувшее воскресенье белорусские силовики, наученные опытом, решили заблаговременно лишить минчан площадки для акции.

И сильно просчитались: десятки тысяч человек, которым не дали пойти по проспекту Независимости, свернули к проспекту Победителей. И опять выяснилось, что силовики к маневру не готовы. Но обогнать многотысячную толпу, в которую с соседних улиц вливались другие многотысячные толпы, и преградить ей путь уже было невозможно. Скоро проспект Победителей был занят весь — до самой резиденции Лукашенко.

— Я тут только что потеряла любимый браслет, — смеялась Ирина, ведя за руку маленького внука. — Сначала расстроилась, а теперь думаю: ну и черт с ним, пусть Лукашенко подавится! Я их не боюсь. А чего их бояться? Я хочу будущего. Понимаете? Для себя и своих внуков. А если останется то, что было, то будущего у нас нет.

Мемориал Великой Отечественной войны, зачем-то опутанный рядами колючей проволоки, еще и солдатами окружили. Даже сквозь маски было видно, что с автоматами стоят совсем мальчишки.

— Смотрите, у него деньги кончились на ОМОН, поэтому он детей поставил, — говорил Игорь, предприниматель. — Курсанты, наверное. Суворовцы какие-нибудь, судя по возрасту.

Мы рассказывали о прошедшем воскресенье подробно — с фото и видео. Это действительно надо было видеть. Многие в Беларуси дозрели до этого только сейчас.

— Я тоже раньше говорил, что не интересуюсь политикой, — признается психолог Арсений Володько. — Но говорить так теперь — это как, знаете, тебя бьют в автозаке, а ты повторяешь: нет, не интересует.

«Люди вдруг поняли, что президенту на них наплевать»

Многие в Минске говорили мне: Лукашенко подвел ковид. Еще в феврале белорусы «жили свою жизнь», как все предыдущие 26 лет. В 2010 году они попытались выступить против вранья на выборах, но протесты были подавлены жестко и быстро, а лидеры оппозиции сели по тюрьмам, многим пришлось уехать из страны, кто-то был просто убит. И в 2015-м, вспоминает Арсений, выборы прошли так, что сейчас спроси о них кого-то в Беларуси — и не вспомнят.

— А в марте этого года во всем мире была объявлена пандемия, — объясняет психотерапевт Оксана Лазовская. — Большинство стран отреагировало на это объявлением карантина и другими защитными мерами. У нас люди испугались, мы видели, что происходит, и у нас у кого-то заболел родственник, коллега, друг, кто-то умер. То есть мы видели, что что-то происходит, но что — нам не объясняли. Наоборот, президент говорил: все отлично, все под контролем.

Тут уже многие стали задумываться, что где-то нас обманывают. Люди вдруг поняли, что президенту на них просто наплевать.

Столкнувшись с тем, что государство, кричавшее везде о том, какое оно социальное и как о гражданах печется, отошло в сторонку, когда оно действительно нужно, люди стали объединяться, чтобы помогать друг другу и самим себе. Вдруг заработали соцсети — да так, как не работали в Беларуси прежде. Возникли волонтерские движения, помогавшие медикам и старикам.

В июне, продолжает Оксана, эпидемия понемногу пошла на спад. Зато вовсю уже раскручивалась предвыборная кампания, уже сидел несостоявшийся соперник Лукашенко Сергей Тихановский, посадили еще одного кандидата — Виктора Бабарико. И волонтерские движения, у которых стало меньше работы, быстро превратились в предвыборные. Теперь эти неугомонные люди хотели наблюдать за выборами. А им почему-то не давали.

«Близкие лезут на стену»

Теперь многие в Минске говорят: к событиям 9 августа готовились обе стороны. То есть одна сторона понимала, что власть готова на все, а власть действительно была готова — и понимала, как ей могут ответить.

Алексей (имя изменено, подлинное известно редакции) работал журналистом на Первом белорусском канале, был на хорошем счету, получал отличную для Минска зарплату — в среднем тысячу, если в долларах. Он написал заявление об уходе еще в июле.

— Я прекрасно понимал, к чему все идет — к агрессии и насилию, — говорит Алексей. — То, что случилось 9, 10, 11 августа, неожиданностью для меня не было. И многие мои коллеги это понимали. Среди них есть и те, кто продолжает работать. Другое дело, мы не представляли, что это может столько продлиться. В 2010 году тоже были протесты, но их задавили почти сразу, и мы ожидали, что такой сценарий сработает.

Арсений старше Алексея и лучше помнит выборы 2010 года.

— Да, тогда после выборов была достаточно большая акция протеста. В толпе быстро появились те, кого позже назвали бы титушками, разбили несколько стекол. В ответ на это ОМОН окружил площадь, людей начали быстро паковать, причем совсем не тех, кто бил стекла.

Теперь, считает Арсений, власти понимали, что может случиться что-то посильнее, чем 10 лет назад.

— В день выборов на каждом въезде в Минск стояло по два китайских военных джипа вроде «хаммеров» с бойцами, — рассказывает он. — Я впервые такие видел. Плюс гаишник и трактор — вдруг понадобится перекрывать шоссе. К чему они так готовились? Понятно, к чему: подавлять.

О том, что происходило в Минске 9, 10 и 11 августа, знает весь мир. Волонтерские движения, уже не просто работоспособные, а с опытом быстрой реакции, включились в новую ситуацию. Арсений, в силу своей специальности, присоединился к тем, кто помогал выходящим из тюрем. Он работал волонтером в лагере возле тюрьмы «Жодино», общался с коллегами, встречавшими избитых в «Окрестино».

— Те, кто выходил и мог с нами разговаривать, были примерно в одинаковом состоянии, только одни более синие, другие менее, — рассказывает он. — У кого-то ягодицы цвета баклажана, он даже сесть не может. У кого-то — спина. Ну вы это тоже все видели в интернете. К третьей ночи протесты сместились в спальные районы — ОМОН по окнам жилых домов стрелял.

Арсений начал встречать людей из тюрем 13 августа. Тех, кто все это пережил, он условно делит на четыре группы.

— В первой группе — полная дезорганизация, дезориентация. Такое ощущение, что ты общаешься с пятилетним ребенком. Он слышит слова, кивает. Но ты можешь делать с ним все, что захочешь, он слабо понимает, что происходит. Вторая группа — это люди в маниакальной стадии: они возбуждены, смеются, но это смех не от радости. Третья категория — депрессивная, они полностью подавлены. И четвертая — те, кто почти сохранен, некоторые готовы прямо сейчас идти добиваться правды.

Несколько человек запомнились Арсению особенно.

— Мужчину взяли даже не на митинге, а на избирательном участке, — рассказывает он. — Наряд милиции вызвала то ли директор, то ли завуч школы. Он увидел какую-то попытку фальсификации, начал задавать вопросы — и его просто увезли в «Окрестино», чтоб не мешал. Просидел он до 13-го. Когда вышел, разговаривал по телефону на французском языке.

Еще одного парня взяли в кальянной. Он вообще не собирался на митинг, а просто сидел и курил кальян. Еще один вышел из тюрьмы «Жодино» в полном убеждении, что протест подавлен, всех посадили, Лукашенко объявил амнистию, но наступил 1937 год. Когда его били, он больше всего боялся, что милиция узнает, что он женат: мол, тогда поедут и за женой. Женщины, прошедшие через эти побои и тюрьмы, потом сидят дома, плачут и по десятому кругу рассказывают близким, что с ними происходило. Близкие лезут на стену, потому что и помочь не могут, и слушать это больше не могут. Еще одна девушка боится теперь ездить за рулем по Минску, потому что видела, как людей выкидывали из машин и били.

— А милиция так и не избивала, — качает головой юрист Александр, с которым мы познакомились на воскресном митинге. — Я был в «Окрестино». Когда нас привезли, милиция ушла — и впустила людей в масках, омоновцев. Вот эти нас и били.

Психотерапевт Оксана объясняет это иначе.

— Белорусы действительно на редкость мирные и законопослушные люди, но мои коллеги высказывали мнение, что многие у нас живут с очень высоким уровнем подавленной агрессии. Просто у нормальных людей другие способы реализации агрессии: забота друг о друге, например, волонтерское движение. Очень важный способ ее выплеснуть — мирные митинги. Но конкретно у этих людей, сотрудников ОМОНа, появилась возможность делать наконец все, что им хочется, — и им ничего за это не будет. С них снята личная ответственность за их действия. Им как будто сказали «Фас!» — и они начали задерживать детей, подростков, стариков, тех, кто участвовал в протестах, тех, кто просто случайно оказался рядом.

Психологи прогнозируют, что последствия трех дней в августе — это очень надолго.

— С точки зрения психологии или даже психиатрии можно сказать, что значительная часть белорусской нации получила шоковую травму, — полагает психолог Арсений Володько. — Беларусь и раньше занимала третье место в Европе по числу суицидов, была в лидерах по употреблению алкоголя. Боюсь, что через какое-то время мы получим всплески по этим показателям.

Сегодня речь идет о том, что практически вся сфера IT, которой у нас гордятся, вот эти пресловутые два миллиарда долларов выручки за год, свернется. Уедет самая прогрессивная часть общества — все, кто может найти работу в другой стране. Выиграют наши европейские соседи, которые примут белорусов.

«На площади Независимости должен стоять памятник Дурову»

О том, что происходило в первые дни после выборов, сами минчане часто узнавали с опозданием: трое суток у них не работал интернет.

— Власти явно рассчитывали на то, что никто вообще не узнает о происходящем, поэтому рубанули все, что могли, — говорит Арсений. — Но знаете, когда-нибудь у нас на площади Независимости встанет памятник Дурову. Потому что уже ничего не работало, а его телеграм продолжал держаться, и все, что люди снимали на смартфоны, в Сеть так или иначе попадало. В какой-то момент они, конечно, вырубают просто весь интернет. Но они не могут вырубать его надолго, потому что в стране жизнь встанет.

Информационный фронт стал одним из главных в борьбе белорусской власти с белорусами. Особенно это проявилось на второй неделе протестов, когда избивать всех подряд решили прекратить. Власть сменила тактику, и на акции 23 августа попробовала изобразить такую картинку — дескать, праздник у нас. На площади Независимости, куда пришли больше двухсот тысяч демонстрантов, из репродукторов лились песни советского кино. Государственное ТВ показывало вести с полей — об успехах посевной. И митинги, как можно было видеть в телевизоре, проходили. В поддержку президента Лукашенко.

Я съездила на один из них — на площади у Комаровского рынка в Минске. Под мелодии и ритмы советской эстрады весело плясали «те, кому за». Вокруг развевались не только белорусские флаги, но и до боли знакомые георгиевские ленты.

Говорят, участников на такие митинги привозят автобусами. Коллега рассказала мне такую историю: очередная партия бюджетников, которых везли на акцию в Гродно, едва автобус отъехал от поселка, попросилась в туалет — в лесок. И не вернулась. «Сторонники Лукашенко» разбежались по домам. Не знаю, правда ли это. Я видела на митинге людей вполне мотивированных и в своей любви к президенту довольно агрессивных.

Молодая женщина с принципиальным лицом стояла в стороне и о чем-то жарко спорила с мужчиной в кепке. Оказалось — о политике. Это Лиана и Андрей, друзья. Они объяснили мне, что пришли потому, что на «других митингах» — сплошные фашисты и нацисты.

— Оппозиция хочет раздербанить нашу страну, — уверенно отчеканила Лиана. — Закрыть предприятия, разорить промышленность.

— Так и говорят? — спросила я.

— Так и говорят! — энергично кивнула Лиана.

Женщина со связкой из лент на палочке (красно-зеленая, бело-сине-красная и георгиевская) имени своего не назвала, но фотографировалась охотно.

Вот тут-то я и решила посмотреть белорусское телевидение. Мне стало интересно, откуда у жителей маленькой Беларуси, унитарной страны, которую при всем желании не на что разрывать, взялись такие аргументы.

В первом же выпуске новостей увидела сюжет: оказывается, ОМОН не избивал демонстрантов в первые дни после выборов. Разговор шел с омоновцем, превратившимся в Беларуси в мем: фото, где он стоит, расставив руки, над упавшим человеком, обошло соцсети. И вот теперь этот боец говорил в телекамеру: он увидел пострадавшего, хотел помочь, но толпа оппозиционеров зверствовала и мешала спасти несчастного.

— Я уверен, что омоновец, которого они нашли, — реальный персонаж, хоть он и был в маске, — раскрывает Алексей технологии бывших коллег по ТВ. — То есть они его реально нашли, им это нетрудно. И он сказал им под камеру все как надо. На телевидении все прекрасно понимают, что это полная ерунда. Там люди смотрят на происходящее своими глазами, все прекрасно знают, но просто хотят сохранить работу. У меня есть хорошая подруга, она отличный человек. И она честно говорит: я хочу сохранить такой уровень жизни, хочу ездить на машине, делать маникюр и так далее.

— Конечно, вранье было и раньше, но оно не было таким запредельным, — говорит Михаил (имя изменено), работавший вместе с Алексеем. — Вранье тоже может быть разным. Когда ты работаешь на государственном телевидении, уже с опытом появляется самоцензура, ты начинаешь понимать, что можно, а чего нельзя.

Коллеги, которые продолжают работать, говорят так: мы не врем, мы просто даем только официальную информацию. В принципе, это правда. Каждый, кто идет на государственный телеканал, должен понимать, что будет делать именно это. Но тут уже просто наступил предел. В моем отделе работало десять человек — остались трое. А рынок СМИ у нас довольно узкий, кадры найти непросто.

С таким кадровым голодом гостелевидение Беларуси столкнулось впервые. А потом президент Лукашенко вдруг сам объявил: ничего, россияне помогут. И по Минску начали ездить машины с раскраской Russia Today (RT). Их можно было заметить и там, куда не пускали даже прохожих, например — у площади Независимости, оцепленной 30 августа.

— Я не знаю, кто из журналистов пришел работать, потому что и те, у кого я мог спросить, тоже поувольнялись, — говорит Михаил. — Но знаю, что набрали много технических специалистов, операторов и так далее. Им всем дали оплаченные съемные квартиры и зарплаты в две тысячи долларов. Для Минска для этих профессий это очень хорошие условия.

Утреннюю аналитическую программу я включила, не глядя на экран, и в первую секунду подумала, что в Минск приехал сам Дмитрий Киселев: настолько знакомые зазвучали переливы голоса. Только говорил ведущий с белорусским акцентом. Видимо, уже сказывалась школа.

В четверг, 27 августа, президент России Владимир Путин дал интервью, в котором фактически пообещал Беларуси и другую помощь — «резервом силовиков».

В этот же день в Минске началась работа по реализации новой задачи: альтернативной информации не должно остаться в принципе. Во время очередной ежедневной акции протеста милиция задержала всех, кто открыто работал с камерой или носил жилетку PRESSA. Якобы — для проверки аккредитаций. От всех задержанных потребовали предъявить фотоснимки и разблокировать телефоны. Фото заставляли стирать. Кто отказался — тех задерживали, аппаратуру изымали «для экспертизы». Днем позже стало известно, что почти всех иностранных журналистов лишили аккредитации и высылают из страны.

Подарки

В ходе подготовки к своему дню рождения и к встрече с обожающим его народом Лукашенко успел оскорбить в стране всех, до кого дотянулся: на улицы выходят наркоманы, проститутки, тунеядцы и алкоголики, учителей, не согласных с государственной политикой, надо увольнять, студентов, которые вякнут против власти, — отправлять сразу в армию.

Почему-то белорусы не испугались. На улицы начали выходить корпорациями: сегодня — артисты, завтра — учителя, послезавтра — ученые.

— Я учитель, хотя и на пенсии, — говорила мне на акции у Минобразования физик Елена Африкановна. — Так что мне-то уже ничего не грозит. Но здесь мои коллеги, которым грозят увольнением, я и пришла ради них. Пять лет назад я тоже работала на выборах наблюдателем. И все наблюдатели, 11 человек, были поражены, что бюллетени никто даже не считал. Написали результат — и все нормально. Поэтому я хорошо понимаю, как это сейчас было.

— Я работаю в частной школе, а сюда пришла поддержать коллег, которые работают в государственных и боятся высказывать свое мнение, — говорила математик Ирина. — Среди них есть честные учителя. Я здесь видела коллегу. Правда, она говорит, что ее 1 сентября уже, наверное, уволят. Поэтому многие и поддержали бы нас, но боятся.

В воскресенье, 30 августа, казалось, что поздравить президента с днем рождения вышел весь Минск. Те, кто не шагал по улицам, вывешивали из окон бело-червоно-белые флаги или просто махали руками демонстрантам.

Народ подготовил своему президенту много подарков — один другого креативнее. Одни несли здоровенного таракана из покрывала. Другие — черный гроб с надписью «политический труп». Остальные держали в руках совершенно издевательские плакаты. Пару раз толпа прокричала «Чтоб ты сдох!», но это был скорее эксцесс. В основном люди над своим президентом хохочут. Нет, даже не хохочут — откровенно издеваются.

— Я понимаю, что он, возможно, еще надолго останется, — экономист Елена ни разу не назвала именинника по фамилии, но акцентировала слово «он». — Мы надеялись, что выйдем большим количеством на улицу — и он уйдет, а так, похоже, не получится. Но у нас сейчас очень сильно ухудшится экономическая ситуация. Предпосылок масса. И хорошо, если он еще побудет это время. Тогда против него выйдет еще больше народу, выйдут рабочие, которые не решались бастовать.

Заканчивалась акция 30 августа под проливным дождем. Сильно стемнело, люди достали телефоны, зажгли фонарики — и весь проспект Победителей засветился маленькими огоньками. Кто-то затянул известную с детства песенку: «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мои друзья со мной…» Люди постарше подхватили. Молодые вертели головами и старались подпевать.